— Я тому свидетель, — буркнул Вавила Силыч. — Услышано и запомнено.

— Ведьмак, у меня еще послание. — Мара снова извлекла спиннер из кармана и крутанула его. — Моя мать опечалена тем, что ты не желаешь добра вам обоим. Ей нужна сила, тебе — тоже. Она просила подумать о том, что время летит быстро, и опасность подбирается к твоему дому все ближе и ближе. Твоя смерть будет означать для нее возвращение в мир Теней, а ей этого очень не хочется. И мне с моими сестрами — тоже. И даже дурам-Лихоманкам, которых ты поманил пальцем прошлой осенью, дав им надежду на то, что их не забыли.

— Буду рад снова увидеться с твоей матерью, — склонил голову я. — И лично сообщить ей то, что ее печали — мои печали. Она не желает меня видеть скоро как месяц, сам же я попасть в Навь не могу, и это ей прекрасно известно.

— Человеческая кровь — ключ от всех замков, — почти пропела мара. — И тебе это прекрасно известно. Открой дверь один раз, а после все станет гораздо проще.

Подъездный скрипнул табуретом, как видно, от эмоций. Не сомневаюсь, он знает, как двери в мир за Кромкой открываются. Их брат вообще много про что в курсе, только говорить мне они ничего не хотят. От греха, надо полагать.

— Сиди смирно, — велела ему нежить. — Ты кто? Видок. Вот и не мешай нам.

— Он гость, и он в моем доме, — немедленно осек ее я. — Как и ты. Помни про это, мара, и уважай законы хозяина этого места.

— Пусть будет так, — согласилась она. — Все, луна заходит, и мне пора. Слова сказаны и услышаны, клятвы даны и будут исполнены.

— Передай поклон Моране, — попросил я ее. — Скажи, что жду встречи.

Девочка кивнула, слезая с табурета, а после ушла в коридор, прикрыв за собой дверь. Вавила Силыч почти сразу последовал за ней, но там никого не было.

— Убралась, — выдохнул он, проведя лапой по лбу. — Уф, до чего страшная! Чего ты с ней из-за меня-то сцепился? Я не гордый, меня ее слова не трогают совершенно.

— Потому что нечего на моих друзей бочку катить, — проворчал я. — Может, еще чайку?

— Да нет, пойду, — подъездный спрыгнул с табурета. — Своих успокою.

— А рассказать про то, что в Коньково случилось? — напомнил я ему. — Кстати — почти моя малая родина. Я сам из Теплого Стана родом.

— Да какой там, — отмахнулся подъездный и нырнул под плиту. — Не до рассказов.

Впрочем, секундой позже вывернулся оттуда ужом, и, глядя мне в глаза, произнес:

— Скверную ты клятву дал этой ночью, Александр. Скверную. Не мне тебя судить, но такой долг на себя брать было ни к чему, даже для чьего-то спасения.

— Знаю, — развел руками я. — Но по-другому бы не вышло. И потом — ты же не думаешь, что для меня дальше всё розами усеяно будет, с которых кто-то колючки ободрал? Жизнь чем дальше, тем веселее.

— Нельзя с этими змеюками ни о чем договариваться, — упорствовал Вавила Силыч. — И уж тем более с матерью ихней. Я ведь давно почуял, что ты дорожку к ней протоптал, но молчал, потому как не мое это дело. И дальше молчать буду, чтобы имя ее здесь, в дому нашем, не звучало. И тебя о том прошу.

— Обещаю, — приложил ладонь к сердцу я. — Да не переживай ты так. У меня тяги к темным делишкам и навьим забавам как не было, так и нет. Оно мне надо? Видишь же — свои собственные ошибки пытаюсь исправить, которые наворотил еще осенью.

— Главное — новых не наделай, — вроде как отошел подъездный. — Похужее.

Он ушел, а я сел за стол и отхлебнул остывшего чаю. Мне не давала покоя одна вещь, а именно то, что мара знала, чем недовольна ее госпожа.

Откуда?

Ответ один, и он очевиден — от нее самой. Значит, что? Они общаются. Вопрос только в том, как именно? В смысле — лично или мысленно, сквозь границу миров. Если второе — то ничего. А вот если первое, то это не очень хорошо. Это значит, что отдельные личности туда-сюда шастать начали, и ничего хорошего от этого факта ждать не стоит. Сегодня мара, завтра какой-нибудь упырь, а послезавтра кто? Ведьма или мой собрат-ведьмак? Кто знает, чем это кончится? Мало ли кто там еще очухался, в Нави? Опять же — кто обитает на том берегу Смородины? Кого боится Морана? Морана, которой вон подъездные до судорог опасаются, даже столько веков спустя после ее исчезновения.

Но — вряд ли. Если бы все было так просто, я бы об этом знал. Тот же Нифонтов прискакал бы и начал орать, что это моих рук дело. Информаторы отдела 15-К наверняка бы донесли подобные вести до ушей своих покровителей. В чем — в чем, а в этом мне за минувшую зиму убедиться довелось. Чего стоит только дело с сердоликовой камеей из коллекции Пьеро де Медичи, в котором мне довелось поучаствовать пару месяцев назад. Замечу — как всегда добровольно-принудительно.

Так вот — они бы знали, таскайся кто в Навь, как к себе домой. И я бы тоже. В этом вопросе мы с отделом солидарны, нам обоим ни к чему гости из прошлого под боком.

Ох, как же все непросто на белом свете. А мне сегодня еще в «Р-индастриз» ехать, вместо того чтобы в кабинете спокойно кемарить. Или даже дома, предварительно плюнув на службу и сказавшись хворым.

Одна радость — красивая женщина меня завтраком накормит, причем, подозреваю, вкусным. В моей жизни такого давненько не случалось. Большинство бывших подруг готовить вовсе не умели, а моя нынешняя пассия вовсе сматывается с первыми лучами солнца, никак это не комментируя.

Так что аж чуть ли не со времен супружеской жизни подобного не случалось. Точнее — с той ее поры, когда мы еще не начинали день с перебранки. Славное то было время, ради правды. Безмятежно-счастливое. Жалко, что кончилось быстро, как и все хорошее в этой жизни.

Предчувствия меня не обманули, завтрак был неплох. Я, кстати, даже не знал, что иные рестораны довольно высокого уровня открываются в такую рань. Мне казалось, что они часов до двух закрыты.

— Сыт? — заботливо спросила Ряжская, когда я отодвинул от себя последнюю тарелку и удовлетворенно выдохнул воздух. — Доволен?

— Поспать бы, — доверительно сообщил ей я. — Часиков восемь.

— Вот это нет, — опечалилась она. — Оно бы неплохо, разумеется, но — нет. Паша нас на девять утра записал, так что пора ехать.

— Это что же, вы с мужем по записи общаетесь? — опешил я. — Однако!

— Несмешно, Смолин, — немного обиделась Ольга Михайловна. — Ты просто не представляешь, в каком ритме жизни он живет. Бизнес есть бизнес, случается, что и мне приходится окно в его расписании искать. И потом — я же не одна буду, а с тобой. Так-то я вопрос и по телефону могла решить.

— Ну, — обрадовался я. — Так и решите. А я не обижусь, что ехать никуда не надо. Только до банка меня подбросьте, хорошо?

— Встал и пошел, — приказала Ряжская. — Философ!

«Р-индастриз» меня не очень впечатлил. Обычное высотное офисное здание — стекло да металл. И внутри все то же, что и везде — ресепшн, турникеты, лифты с музыкой, приемная с секретаршей. Я даже заскучал.

А вот в кабинете Ряжского мне стало чуть повеселее. Скорее всего потому, что там обнаружился не только он, но и еще пара человек, которых я совершенно не планировал увидеть.

Впрочем, и сам кабинет меня удивил. Я ждал массивный стол с совещательной огурцеобразной приставкой для подчиненных, дипломы с медалями в рамках на стенах, большой глобус-бар в углу, возможно, мини-дорожку для гольфа. И, само собой, портрет президента страны на самом видном месте.

Не-а. Небольшой такой кабинетик, ничего лишнего, никакого пафоса. Только с портретом угадал, да отчасти со столом. Но только отчасти. Нет, он был массивный, добротный, но не из нынешних новомодных мебельных коллекций. Это был стол-ветеран, из тех, что в кабинетах наркомов стояли в сталинские времена. Мне, кстати, такие всегда нравились. Основательная штука, на века сделанная.

Так вот — по соседству с этим столом, у стеночки примостилась сладкая парочка — Алеша да Геннадий. Почти два богатыря. Один отвечает за безопасность в «Р-индастриз», второй у нас в банке, и хорошего от них ждать точно не стоит. Профессия такая у этих добрых молодцев — проблемы создавать всем, кроме руководства. А в некоторых случаях — и ему тоже. Не самому главному, разумеется, а тому, что помелкотравчатей.