Один демонстративный взмах огромного меча Чэна останавливает их. После чего они и вовсе пятятся.

– Не советую, – говорит мой страж, а потом почему-то мрачно добавляет на выдохе: – Хотя и сам все понимаю.

По какой-то причине крестьяне успокаиваются – или это не спокойствие, а абсолютное безразличие ко всему возвращается на их лица? Они разворачиваются и уходят, давая нам возможность пересечь мост.

– Я что-то не так сказала?!

Вид этих людей сильно обеспокоил меня, как и их агрессия.

– Вы все сказали не так, кириса. Но я зарекся вас критиковать, – бесстрастно отзывается Чэн.

– Пожалуйста, объясни! – настойчиво прошу я, игнорируя его слова. – О какой-такой черте они говорили?

– О черте бедности, кириса, – впервые за долгое время взглянув на меня, произносит страж. – Все в этом поселении живут за чертой бедности.

– А это где? – непонимающе переспрашиваю я.

– Это там, где почти невозможно выжить! – отрезает Чэн. – А уж остаться людьми – тем более.

Решаю обдумать это позже.

– Но почему они приняли нас за богатых?

– Потому что какой бы дешевой, по вашим меркам, ни выглядела эта одежда, она новая.

– Ей уже больше десяти дней.

– И не рваная.

– Да вот же – порвано, – указываю на подол, которым зацепилась за ветку.

– Кириса, вы вообще видели, во что они одеты?! – не выдерживает Чэн.

– Это сложно назвать одеждой, – мягко отвечаю.

– Это единственное, что у них есть!

Надолго замолкаю, пораженная услышанным.

Как это – единственное? А как же смена? А наряды для праздника?

– Им даже есть нечего. Откуда им взять деньги на нормальную одежду? – неожиданно спрашивает Чэн, словно все это время продолжал вести со мной безмолвный разговор.

Ничего не отвечаю, глядя себе под ноги. Мечтаю лишь о том, чтобы добраться до дворца матери и забыть обо всех горестях и печалях. А потом, в тепле и покое, уже можно будет подумать о судьбах этих людей и о способах им помочь.

– Мы приближаемся к городу, – предупреждает Чэн через полчаса.

– Тебе не понравится моя просьба, но я все же ее озвучу.

– Слушаю.

– Я хочу приобрести новую одежду. В этом во дворец матери идти нельзя.

Да, просьба не к месту. Особенно учитывая увиденное недавно. Но некоторые правила нарушать нельзя.

Меня не впустят во дворец в таком виде.

Просто развернут у входа, не поверив, что я кириса.

– Я добуду вам одежду. Но на еду у нас денег не останется, – бесстрастно отвечает Чэн.

– Она нам больше и не понадобится… – Перед нами ворота Города Среди Холмов, и я ощущаю некий внутренний подъем. – Необходимо снять комнату и привести себя в порядок с дороги!

– У вас большие планы на наш маленький бюджет, – без эмоций в голосе говорит Чэн.

– Прошу, постарайся для меня! – Мягко улыбаюсь я. – Обещаю – это в последний раз.

Ответа нет, но я знаю: он все сделает. Уже заметила за ним эту черту.

Беззвучно произношу: «Спасибо», и мы входим в город…

Этот город отличается от нашего. В первую очередь числом попрошаек на улице. И вообще… количеством улиц и людей на них. Во все глаза смотрю на обшарпанные дома окраины города-за-воротами. Удивлена, что они вообще стоят и не разваливаются.

– Чэн, а это нормально, что за ними никто не следит?

– А кто, по-вашему, за ними должен следить?

– Ну, я не знаю, управляющий городом.

– Думаю, у него своих забот полно, – бросает Чэн и уводит меня в сторону, освобождая место проезжающей мимо телеге с впряженной в нее лошадью.

Мужчина на козлах умудряется хлестать не только животное, но и всех, кто попадется под руку.

– Что он себе позволяет?!

– Кириса, давайте договоримся, – натягивая на лицо капюшон, отзывается Чэн, – до постоялого двора мы идем молча, не сбавляя шаг; ни на что не смотрим, нигде не останавливаемся, ни с кем не заговариваем без моего согласия. Хорошо?

– Как скажешь.

Я тоже натягиваю капюшон, чтобы не было искушения глазеть по сторонам.

К чему такие меры предосторожности, я поняла не сразу. Я вообще в тот день не особо думала головой. Должно быть, от накопившейся усталости и страха неопределенности я была готова поверить во что угодно – в любое чудо…

Но всякой истории – свое время.

– Приводите себя в порядок, я раздобуду для вас новую одежду.

Оставив меня в снятой на ночь комнате, Чэн выходит в коридор довольно приличного постоялого двора в самом центре города.

Киваю и некоторое время смотрю на закрывшуюся дверь.

Что-то у нас в последнее время совсем не ладится. Даже не знаю, как это исправить – и надо ли вообще исправлять. Вполне возможно, что сегодня мы распрощаемся: почему-то мне кажется, что моему стражу нужно в столицу, хотя он туда и не особо торопится.

Снимаю ненавистную грязную одежду и забираюсь в горячую воду. Блаженство. Неделя пути по лесу почти убила во мне того изнеженного ребенка, что носился по летнему дворцу без забот и печалей. Кожа на моих ногах загрубела, все ладони в царапинах и ссадинах от падений на землю – в основном после дождей, когда она становилась мокрой и скользкой. А волосы… Ладно, не буду лукавить, с волосами все намного лучше, чем было во дворце: они отдыхали от постоянных начесов, поэтому не нуждаются в спасении.

И тем не менее… Когда я вспоминаю слова Чэна о том, что «я привыкну» ко всем этим пешим походам, мне становится немного дурно. Не уверена, что хочу привыкать к такой жизни. Но я уже ни в чем не уверена.

Потому что действительно устала. И хочу домой. А еще хочу, чтобы меня пожалели. Хоть немножко… Хоть кто-нибудь…

Прикрываю глаза и позволяю себе размякнуть на пару минут. Получается чуть дольше, но кто считает время? Когда выбираюсь из купели, новая одежда уже ждет меня в комнате, а Чэна снова нет.

Рассматриваю принесенные вещи. Не такие хорошие, какие были у меня во дворце, но и не такие плохие, как те, что я носила в дороге.

Вспоминаю голодранцев из пригорода и поджимаю губы. Я тут привередничаю, а у них вообще выбора нет.

Почему так происходит?

Моих знаний не хватает, чтобы понять законы, по которым существует мир.

Одеваюсь, подсушиваю волосы и иду к окну смотреть на людей: нынче у нас вид на настоящую улицу, а не узкий проулок. И здесь полно народа – все снуют туда-сюда, как муравьишки, и у всех какие-то дела.

Сама не заметив, я начинаю с любопытством наблюдать за жизнью города. Вот пробегает мальчик с корзиной фруктов на голове, по ходу потеряв одно яблоко и даже не заметив этого. Вот два вальяжных стражника проходят мимо. Один из них незаметно взял яблоко из корзины и отпустил неслышную реплику насчет внешности девицы, ожидающей кого-то у угла здания. Вот под окнами проезжает купец на повозке, полной ковров всевозможных цветов. А вот страж торопится к своей девушке и, едва завидев ее, громко раскаивается в опоздании. Улыбаюсь, глядя на эту сцену. Прямо настоящий театр!

Однажды во дворце я видела представление артистов, и оно меня сильно впечатлило. Разыгрывали сказ о Святых, и я смотрела его как завороженная. Правда, на актерах тогда были крупные маски, а тут я вижу настоящих живых людей, их лица, их судьбы.

…Это что, Суинь? Присматриваюсь к служанке, чья внешность мне как будто знакома. Да, кажется, действительно она!

Не удержавшись, окликаю ее. Девушка удивленно поднимает голову, а затем замирает, встретившись со мной взглядом.

– Кириса? – почти беззвучно спрашивает она, но я читаю по губам. – Это вы?..

– Я, – изумленно отвечаю, впадая в какой-то ступор.

Суинь не спешит искать глазами стражу. Выходит, она не желает мне зла?

Или… ничего не знает?

– Вы позволите… подняться к вам? – взволнованно спрашивает Суинь.

– Я… Да, конечно!

Бегу к двери, но останавливаюсь.

Чэн рассердится, если я выдам чужому человеку номер снятой комнаты? Скорее всего, да.