С этой уверенностью трудились лучшие люди Башкирии и в промышленности и в сельском хозяйстве. Им и тогда, в мирные годы, приходилось порой платить жизнью за торжество нового. И потому надо помнить об их жизни и об их делах.
Певец первой пятилетки
В мае 1932 года в Башкирию приехал выпускник московского института, зоотехник Сергей Чекмарев.
Тогда в нашей республике было мало своих специалистов, и каждого врача, агронома, инженера ждали с нетерпением.
Чекмареву предложили остаться в Уфе.
Но не затем приехал он на Урал.
Он выехал в новый далекий животноводческий совхоз.
Так спешил молодой заместитель директора, что приехал на место, когда совхоза там еще и не было.
Животноводство находилось в плачевном состоянии: падеж скота, низкая зоотехническая культура, воровство…
Надо было драться за победу нового. «Захлебываюсь в работе», — писал Чекмарев домой, в Москву. Он действительно захлебывался, потому что ему, комсомольцу, до всего было дело. Он занимался не только своим делом, но активно участвовал и в общественной жизни совхоза: выпускал стенгазету, выступал с докладами, критиковал лодырей и обманщиков…
Людям полюбился сероглазый веселый парень. Он никогда не хныкал, любил шутку, умел подбодрить товарищей.
О жизнерадостной натуре молодого зоотехника говорят его письма: они брызжут остроумием, метким словом, энергией.
«В общем, я живу пока хорошо, не скучаю. План по мясу на первый квартал выполнили уже на 290 процентов (ешьте на здоровье!), телята пока все живы и здоровы, чего и вам желают».
«Что сказать тебе сегодня о моей житухе в этой стране — стране, где лучший друг человека — баран, а злейший враг — буран?»
Он сам придумал для себя поговорку: «Лучше трудно, чем нудно» — и сделал ее девизом жизни.
Когда мне довелось побывать в Зауралье, то там уже мало осталось людей, которые работали вместе с Чекмаревым. Как-никак с той поры прошло три десятка лет.
Из рассказов тех, кто его знавал, кто встречался с ним, передо мной вырос удивительно обаятельный, излучающий свет и радость человек.
«Я его, как сейчас, вижу: весь какой-то светлый, — рассказывала Пелагея Ивановна Балашова, работавшая при Чекмареве дояркой Таналыкского совхоза. — Все чему-то улыбался, даже если не разговаривал ни с кем. А в нашей глуши доброе слово да улыбка — что золото. Скотину он знал хорошо — нам даже дивно было: ведь городской же. А вот ездить верхом не умел. Как лошадь споткнется — уж он на земле.
Такой хороший человек был! Везде на помощь первым приходил. Однажды загорелся наш домик. А стоял он далеко, за несколько километров от жилья. Вот я и сомлела в дыму-то. Еле меня вытащили. Открываю глаза, Сергей Иванович тут… Самым первым прискакал… Вот ведь: ездил верхом неважно, а всех обогнал… Что и говорить, такой хороший был человек!»
Я спросил Пелагею Ивановну: не читал ли Чекмарев ей или ее товарищам стихи?
«А разве он и стихи сочинял?»
Мало кто знал тогда, что студент, а потом зоотехник Сергей Чекмарев был прекрасным поэтом. При жизни он не напечатал ни одной строки. А стихи у него такие, что живут и по сей день.
Он был не только борцом за пятилетку, но и певцом ее.
Сергей Чекмарев сумел передать думы и настроения своего современника — молодого человека, закладывавшего фундамент социализма:
Я знаю: я нужен степи до зарезу,
Здесь идут пятилетки года.
И если в поезд сейчас я залезу,
Что же со степью будет тогда?
Но нет, пожалуй, это неверно,
Я, пожалуй, немного лгу.
Она без меня проживет наверно, —
Это я без нее не могу.
Да. Он не мог жить без степи, где начал свой трудовой путь.
Очень горько, что путь этот длился всего лишь год. Однажды он поехал по делам в отделение совхоза. И не вернулся.
Тело его нашли в речке Иняк…
Много было у отважного и веселого комсомольца друзей, но были и враги. Он, не боясь, говорил им правду в глаза. Кто-то из них, боясь разоблачения, видать, и подкараулил его.
За год до гибели, словно предчувствуя неладное, поэт писал:
Ты думаешь: «Вести
В воде утонули,
А наше суровое
Время не терпит.
Его погубили
Кулацкие пули,
Его засосали
Уральские степи.
И снова молчанье
Под белою крышей,
Лишь кони проносятся
Ночью безвестной.
И что закричал он —
Никто не услышал,
И где похоронен он —
Неизвестно».
В башкирской земле покоится его тело.
На этой земле ему воздвигнут памятник.
А стихи его читает вся страна. По ним она узнает, какие люди жили в годы пятилеток и как они строили фундамент социализма.
С его стихами легче жить и нам, сегодняшним людям.
Как было начато Второе Баку
В мае 1932 года в Башкирии ударил первый фонтан нефти.
Совсем недавно башкиры и знать не знали, что такое нефть.
Башкирский край испокон веков считался краем меда и мочалы.
Когда в начале нашего столетия говорили «башкирское золото», то подразумевалось отнюдь не драгоценное горючее, а… лыко.
Самое удивительное вот что: еще в XVIII веке догадывались, что в Башкирии скрываются кладовые самого ценного богатства земли — нефти.
В 1754 году в Петербурге удовлетворили просьбу старшины Надыровской волости Казанской дороги Надыра Уразметова о строительстве нефтяного завода. Но сам Уразметов вскоре умер, а царские чиновники решили, что нефти между Волгой и Уралом нет и что не стоит обращать внимания на соображения какого-то дикого башкирца.
Через несколько лет после этого известный путешественник академик И. И. Лепехин встретился с башкирами, которые утверждали, что недалеко от их аула имеются залежи золота.
На месте выяснилось, что за золото был принят колчедан.
Во время раскопок забил фонтанчик.
Посмотрели — нефть.
А местные жители решили по-своему: если уж колчедан не золото, то от какой-то коричневой жидкости толку не будет…
Так шли десятилетия за десятилетиями.
Царские чиновники оставались верными себе. Уже в нашем веке они отклонили ходатайство о поисках нефти, говоря, что «все возможное от казны уже сделано и теперь дело частной инициативы».
А у «частной инициативы» силенок тоже не хватало.
В первые же годы советской власти В. И. Ленин создал геологическую комиссию во главе с Иваном Михайловичем Губкиным, для того чтобы она разведала местонахождение нефти между Уралом и Волгой.
Нефть искали на верном месте — у аула Ишимбай, хотя были и маловеры. Шли споры с противниками этого большого и трудного дела.
В 1930 году геолог Алексей Алексеевич Блохин определил место для бурения первых разведывательных скважин.
И вот в апреле 1932 года внимание всей страны сосредоточилось на двух буровых вышках — № 702 и № 703.
А в мае нефть была открыта.
После этого Иван Михайлович Губкин заявил: «Так в нашей прекрасной действительности еще один миф стал реальностью, еще одна сказка стала былью».
Скважина № 702 стала самой знаменитой в стране. Она положила начало Второму Баку.
Сейчас ее ласково кличут «бабушкой», но она еще не ушла на пенсию: дает и дает нефть.
На новое месторождение нефти в помощь башкирским товарищам поспешили нефтяники, строители, транспортники со всех концов страны.
