И тотчас, как бы угадав его мысли, Кустовой громко выкрикнул:

— Время поворота!

— Рулевой, — подал команду Шкрябин, — циркуляция влево. Ложимся на курс двести восемьдесят.

Сторожевик начал выходить из зоны дождя. За лобовыми стеклами снова прояснилось.

Метристы засекли яхту в одном из проливов между островами. Уходить ей было уже поздно: сторожевик появился со стороны открытого моря.

Шкрябин рванул рукоятки машинных телеграфов на «самый полный».

— Вахтенный офицер, — распорядился командир, — дать семафор на судно: застопорить ход, лечь в дрейф.

— Есть, — отозвался тот и передал распоряжение сигнальщику.

— Теперь не уйдет, — торжествовал Волохов. — Прошу разрешения, товарищ командир, готовить катер к спуску.

Командир ничего не ответил, дав тем самым понять, что рано еще праздновать победу. Спустя несколько минут Волохов и сам в этом убедился. Яхта начала уходить.

Настойчиво зазуммерил телефон. Шкрябин выхватил массивную трубку из зажимов и услыхал чуть хрипловатый, простуженный голос своего давнишнего друга инженера-механика Хлопова.

— О подшипниках не забыл, командир?

— Сколько времени даешь?

— Минут тридцать, Назар Петрович.

— Спасибо и на том. Только чуть добавь оборотов. Очень нужно.

Вглядываясь в экран репитера, командир заметил, что расстояние между кораблем и яхтой медленно сокращается. Это его успокоило.

Минут через десять «голубая акула» оказалась в зоне артогня. Шкрябин хотел было дать команду произвести предупредительный залп из носовых орудий, но яхта вдруг резко изменила курс и устремилась к одному из островов. И Назар Петрович сдержал готовую сорваться с языка команду. Он глядел через лобовое стекло на темный силуэт яхты и мучительно пытался понять, что же задумал ее капитан. Стрелять в сторону острова командир не решился. На это, видимо, и рассчитывал его противник. Капитан «голубой акулы» навязывал Шкрябину свой вариант игры…

«Ах ты каналья!.. — вдруг осенила догадка. — Ну да ладно, поглядим, кто кого…» И потребовал, нетерпеливо пощелкивая пальцами:

— Валерий Кузьмич, лоцию, быстро!

Выхватив из рук помощника довольно объемистую книгу, Шкрябин принялся торопливо перелистывать страницы. Отыскав нужное место, забегал глазами по строчкам. Потом задумался, постукивая пальцами по штурманскому столику.

Приняв окончательное решение, командир вдруг перевел машинные телеграфы на средний ход. Надсадный рев дизелей стих, стал умиротворенным, ворчливым. Сторожевик пошел медленнее, позволив тем самым яхте беспрепятственно удаляться к острову.

— Да что там, совсем свихнулись? — недоумевал помощник. — Они же сейчас врежутся в берег!

— Не врежутся, Валерий Кузьмич, — обронил командир. — Надо более внимательно изучать лоцию.

— При чем здесь лоция? Разве не достаточно верить собственным глазам?

— А при том, что остров разделен на две части узким мелководным проливом. На карте, между прочим, это не обозначено, а в лоции есть. Вот яхта и пытается удрать от нас через эту узкую протоку, тем более что осадка нашего корабля войти нам в нее не позволяет. Кажется, все там предусмотрели, кроме одного маленького пустячка…

— Но ведь уйдет, — удивился Волохов.

— Пускай. Мы даже поможем ей в этом…

— Зачем? Ведь не поздно еще припугнуть их огнем из носовых, хотя бы холостыми. Товарищ командир!..

— И все же, Валерии Кузьмич, пусть уходят… — Командир жестко глянул на помощника, давая понять, что у него нет времени для разговоров. — Наблюдайте за яхтой. Я в радиорубку.

Волохов навел окуляры стереотрубы на уходившее судно. В сумерках было видно, как яхта у самого берегового уреза сбавила ход, как заметались на ее баке матросы в широких штормовках, ощупывая длинными шестами дно. «Голубая акула», крадучись, вползла в узкую щель и скрылась за ближайшим ее изгибом.

«Но что же задумал кэп?.. — страдальчески наморщил лоб Волохов, открывая лоцию. — Кажется, нет здесь такой строчки, какую бы я не прочитал». Его взгляд задержался на галочке, поставленной карандашом напротив набранных мелким шрифтом примечаний — будто специально для сведения помощника. «Конечно же, просмотрел! — ужаснулся Волохов. — Проглотил не разжевывая, как таблетку. А вот он раскусил…»

В примечании говорилось, что через эту узкую островную протоку могут при необходимости проходить суда с малой осадкой и шлюпки, но только во время максимума прилива, когда вода поднимается над камнями, перекрывающими один из выходов протоки. Сейчас уже начался отлив. Получалось, что выйти из протоки с противоположной стороны острова яхта не сможет до прилива. Значит, в запасе есть шесть с лишним часов.

«Один — ноль в вашу пользу, командир, — вынужден был признаться Волохов. — Теперь все в порядке, яхта в западне». И отдал команду ложиться кораблю в дрейф.

Тучи сползли куда-то за горизонт, обнажив край чистого, вытканного звездами неба. Ветер начал выдыхаться, слабеть. Но волны все еще не унимались: они медленно, как бы тужась из последних сил, поднимали корабль на покатых, натруженных хребтинах, а потом, не удержав, роняли его. Вода широко, разгульно раскатывалась по палубе, ударялась в задраенные наглухо люки и двери.

Командир все не возвращался. Волохов начал волноваться. Время шло, пора было инструктировать группу захвата и спускать на воду катер. Только Назар Петрович будто умышленно не торопился, он продолжал переговариваться по рации с комбригом. Волохов еще больше удивился, когда с разрешения Шкрябина по трансляции объявили: «Команде пить чай». Похоже было, что командир затевал с «голубой акулой» какую-то странную игру в поддавки.

Когда Волохов спустился в кают-компанию, все свободные от вахты офицеры сидели уже за столом. Раздавались негромкие голоса, звон посуды. Причесавшись перед зеркалом и одернув китель, помощник прошел к своему месту.

— Прошу разрешения к столу, — обратился он к командиру, сидевшему в кресле во главе стола.

Тот кивнул, мельком глянув на помощника. Судя по всему, Назар Петрович пребывал в отличном настроении. Волохов это сразу определил по его весело блестевшим глазам. Более чем обычно возбужденными и разговорчивыми казались сидевшие за столом офицеры.

Общим вниманием владел командир БЧ-5 капитан третьего ранга инженер Николай Власович Хлопов, который и возрастом и званием был старше всех присутствующих. Дородный, с густой, дочерна просмоленной бородой и румяным лицом, он напоминал добродушного сельского попа. Вальяжно раскинувшись в кресле, механик басил, обращаясь взглядом к командиру:

— Давненько не бывало такой бешеной скачки. Дизеля что лошади храпели, а не выдали, родимые. Обороты выжали до полного и… чуть сверх того. Вот когда каждый поршенек чувствуешь, как собственное сердце. Я так думаю, что техника всегда отдает чуточку больше возможного, если к ней с человеческим подходом. И мотор бывает, когда надо, с понятием, что ли…

— На то вы и инженер, Николай Власович, чтобы в двигателе чувствовать его душу. Но эта самая душа непременно должна присутствовать в любом другом действующем механизме, приборе. Тогда и весь корабль можно воспринять как существо одушевленное, нечто вроде доброго коня, который в бою никогда не подведет. — И спросил Волохова, уловив его усмешку: — Вы не согласны?

— Да как вам сказать, — пробурчал тот, пододвигая тарелку. — Лично мне сравнение флота с кавалерией несколько режет ухо. Но что касается сегодняшнего случая, то стоило ли вообще скакать бешеным галопом только ради того, чтобы согреться?..

— Стоило, Валерий Кузьмич. — Командир прятал в глазах улыбку. — Обиделись на меня? Напрасно. Я только хотел, чтобы вы самостоятельно пришли к моему решению.

После ужина, когда офицеры начали расходиться из кают-компании, Волохов сказал Шкрябину, продолжая начатый разговор:

— Я перечитал лоцию и признаю свою вину. Недоглядел. Но, честное слово, ваше решение на этот раз до меня не доходит… И что мне, естественно, неприятно.