Декорация первой картины третьего действия. Все дома закрыты. Глубокая ночь. В овальном окне у Синдзабуро горит огонек. Из-за дома входят Юсай и Томадзо.

Томадзо. Нет, учитель, как-то неспокойно на душе. Ох уж эта последняя, седьмая ночь. Все остальные были полегче.

Юсай молчит и угрюмо смотрит на окно Синдзабуро.

Прямо сердце не на месте. Отчего – и сам не знаю. До сих пор все шло как будто хорошо.

Юсай. Ты наблюдал за господином, как я тебе велел?

Томадзо. Глаз не спускал.

Юсай. Ну и что?

Томадзо. Как вам сказать… По-моему, неладно. Кажется, господин все еще не выбросил ее из головы.

Юсай. Из чего ты это заключаешь?

Томадзо. Видите ли, вчера… заглянул я потихоньку в щелку – и обомлел: он вынул эту самую крышечку из-за пазухи да так и впился в нее глазами. А сам что-то шепчет…

Юсай хмуро отворачивается.

Вот потому-то я и боюсь.

Юсай. Томадзо… Я тебе открою… Ты знаешь, я умею распознавать печать судьбы на лицах. И вот…

Томадзо. Что, что?

Юсай. Когда я сейчас выходил от Синдзабуро, он мне сказал: «Прощайте». Я обернулся, взглянул, и вдруг…

Томадзо. Что такое? О господи!

Юсай. Вижу на его лице – печать… печать смерти…

Томадзо. Не может быть!

Юсай. Мои глаза меня не обманывают.

Томадзо. Более мой, боже! Что же делать?

Юсай (после долгого раздумья). Томадзо, ты развесил таблички с заклинаниями[38] так, как велел настоятель?

Томадзо. Как будто. Я слежу за этим.

Юсай. Проверь еще раз.

Томадзо. Хорошо. Сейчас. (Осматривает все входы в дом и сад; возвращается.) Все в порядке.

Юсай. Сегодня не будем спать… до утра…

Томадзо. Правильно! Постережем последнюю ночь.

Томадзо и Юсай уходят. Некоторое время темнота. Потом перегородки в доме тихо раздвигаются. Выглядывает бледное лицо Синдзабуро. Он осматривается. Испуганно скрывается… вновь выглядывает, наконец крадучись выходит на галерею, спускается в сад, легким шагом подходит к калитке и быстро срывает табличку. Судорожно зажав ее в руке, уходит в дом. Тишина. Слышны удары колокола. Полночь. С последним ударом на холме появляется огонек – шелковый фонарь. Видны быстро приближающиеся фигуры О-Цую и О-Ёмз.

О-Цую. Скажи, О-Ёмэ, неужели я опять его не увижу?

О-Ёмэ. Как он жесток, госпожа! А еще клялся!

О-Цую. Я не войду, если он сам не позовет меня! Я не хочу, чтоб он меня любил насильно… нет.

Приближаются к калитке.

О-Цую. Синдзабуро-сама! Милый! Я здесь, я жду.

В этот момент на калитку падает лунный свет.

О-Ёмэ. Госпожа! Смотрите! Таблички нет! Здесь нет таблички! Значит, господин хочет вас видеть! Он ждет вас! Смотрите, табличка сорвана… Это знак, что он вас ждет.

О-Цую (радостно). Что ты говоришь! Правда, табличка сорвана. Он ждет меня! (Вихрем врывается в калитку, пробегает в сопровождении О-Емэ через сад и мгновенно исчезает в доме.)

С противоположной стороны дома показываются Юсай и Томадзо.

Томадзо (испуганно останавливается). Что такое? Смотрите! Юсай-сан! Смотрите! (Показывая на окно.) Света нет! Юсай. Да, света нет! Что такое?

В этот момент за окном начинает брезжить огонек шелкового фонаря и четко обозначаются два силуэта – Синдзабуро и прильнувшего к нему скелета. Юсай и Томадзо испускают крик и замирают на месте. Слышится шум и голоса. На сцену вбегает настоятель, за ним монахи с фонарями, среди них Рёган.

Настоятель. Скорей, скорей! Спасайте! Синдзабуро у порога смерти… Скорей… (Замечает тени и останавливается.)

Свет в окне гаснет.

Поздно… (Пауза. К Рёгану.) Ступай и посмотри, что с господином.

Рёган молча входит в дом. Все неподвижно ждут. Потом открывается овальное окно, и в темноте показывается силуэт Рёгана.

Рёган. Господин Синдзабуро – мертв. (Пауза.) В его руке – разорванная табличка.

Томадзо с воплем падает на землю.

Юсай. Синдзабуро!

Молчание.

Настоятель. Карма исполнилась!