Он повернулся через плечо, и, не отрывая руки от двери, посмотрел на меня. «Прошу прощения за грубость. Можем поговорить, если есть желание».

«Уверен, Джейк? Иногда одиночество в таких ситуациях, как у тебя, — лучшее из всего, что можно придумать».

«Я уже устал от одиночества…» Мои слова растворились в неконтролируемом стоне, который пробил ком в горле и вынес за собой весь шторм моей боли. Я не мог вымолвить ни слова пока, как из прорвавшейся трубы, из меня рыданиями выливалось все, что накопилось. Будучи не из тех, кто плачет — даже в самые худшие моменты жизни — я помню, как глупо и смущенно я вдруг себя почувствовал, в тот момент, когда Джон развернулся и пошел ко мне. Я пытался прекратить, но не мог. Джон подошел, встал за моей спиной и положил руки мне на плечи.

«Все хорошо», сказал он, сжимая мне плечи. «Все будет хорошо». Мне показалось, я слышал, как он негромко молился, но я был настолько сокрушен своими рыданиями, что не мог разобрать ни слова. И откуда столько взялось! Прошло минут пять, прежде чем я смог прийти в чувства — мне, однако показалось, что прошли все двадцать. Я умудрился, выдохнуть «Прости!», однако, Джон всем видом давал мне понять: он не торопит того момента, когда я успокою свои чувства. Я никогда не знал, как себя вести с людьми в те моменты, когда они не владеют собой, как это было теперь со мной. Но Джон сохранял спокойствие, он был рядом, со словами утешения, все то время, пока извергалась моя боль.

Когда она, наконец, иссякла, он сел рядом. Я даже не утруждался прятать от него свой гнев. Как мог Бог позволить всему этому произойти со мной, в то время, когда я пытался всеми силами устоять на Его стороне? И как Он мог не предотвратить то, через что пришлось пройти моей бедной девочке, оставив меня при этом без гроша и малейшего понятия о том, как я смогу заплатить за лечение. Я умолял Бога, чтобы он исцелил ее, чтобы он позаботился о моей семье и воздал по заслугам бывшему другу за всю ту боль, которую он мне причинил. Последняя моя молитва, я знал, попахивала несколько странно, но Давид часто молился так — и в Псалмах это записано. «Но больше всего я зол на тебя, Джон! С тех пор, как ты так легко ворвался в мою жизнь, все в ней перестало существовать — и причем, прямо на моих глазах. Никогда еще я не был более разочарован своею духовной жизнью, никогда еще не стоял так далеко от церкви. А теперь у меня еще и денег нет, чтобы хоть что-то там оставить! Вот такая полнота жизни во Христе у меня началась!»

Джон не клюнул ни на обвинения, ни на мой переход на «ты», выглядевший довольно грубо, просто сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел на меня своим пронизывающим взглядом, который так поразил меня тогда, когда я впервые увидел его на улице в Сан Луис Обиспо. Я хотел разозлить его, довести до такого же состояния, в котором был сам, чтобы он оправдывался тут передо мной. Но он не поддался. Подперев голову рукой, он вздохнул: «Я знаю, насколько тебе нелегко сейчас, Джейк! Такие времена всегда тяжелы. Просто надо помнить — ты в середине пути, а не в конце».

«Это еще что могло бы значить?»

«Господь производит внутри тебя что-то очень важное. Он отвечает на самые потаенные твои молитвы, какие ты даже никогда не решался облечь в слова. Да, это повлекло за собой невероятную боль, но это не означает, что Он покинул тебя, Джейк. Далеко не так! Напротив, Он так близок к тебе сегодня, как никогда не был».

«Что меньше всего похоже на правду. Ощущение такое, что Он обернул против меня всякое орудие, которым располагает». После некоторой паузы мое циничное я приподняло голову, ввернув: «Ну, да, конечно, разве чувства чего-нибудь стоят?»

«Значат, Джейк! И многого стоят! Но отсутствие у тебя ощущения Его поддерживающих рук, вовсе не означает, что Он не несет тебя у своей груди. Это означает другое: твои чувства просто настроены не на ту волну. Не уверен, что сейчас самый подходящий момент, чтобы разбираться в этом, но Бог хочет помочь тебе рассмотреть и увидеть те преткновения, которые без конца тебя улавливают».

«Ну, при таком раскладе, я зол уже не на тебя, а на Него! И не желаю, чтобы Он использовал мою жизнь в качестве футбольного мяча, который может пинать всяк, кому не лень!»

«Не то это, Джейк, не то! Я знаю, что для тебя сейчас все выглядит так, как будто ты потерял все ценное для себя, и в какой-то мере так оно и есть. Даже не допускай мысли, что он режиссировал все эти события для какой-то скрытой более высокой цели, потому что это не так. Но ты просил возможности познать Его, а это всегда тянет за собой последствия. Играть в игры, обусловленные культурой, — даже, если это религиозные игры — всегда легче, чем познавать, кто такой Бог, и куда Он тебя поведет».

«Но раньше, я, по крайней мере, имел, чем расплатиться по счетам», — огрызнулся я в ответ.

«Или, лучше сказать — думал, что имел».

На глубоком вздохе я уставился на Джона. Именно этого я терпеть не мог во всех наших беседах — он мог обронить подобное замечание — и попробуй, пойди, догадайся, что он имел в виду. Больше того, он никогда не утруждал себя объяснениями, если я не спрашивал, а я теперь не совсем был уверен, хочу ли я узнать еще что-нибудь от него. Я стоял перед выбором: спросить, что бы это значило, или уйти под предлогом, что надо проведать, как там Андреа.

Молчание затянулось куда дольше, чем это казалось приличным. Я однозначно был настроен: ни о чем его не спрашивать и не давать повода к дальнейшему разговору. Наконец Джон поднял голову с легкой улыбкой: «Но ты всегда был на грани отчаяния, разве нет?»

«Когда? В отчаянии от чего?»

«От того, что играл в религиозные игры. Тебя ведь это никогда не устраивало, разве я не прав? Разве не в отчаянии ты ложился спать, разочарованный тем, что Бог не сделал для тебя того, чего ты от Него ожидал?»

«Не всегда». Я прокручивал в уме последние несколько лет своей жизни. «Я помню и такие времена, когда Господь открывал мне Себя невероятным образом и показывал путь к тому, как лучше Его познать».

«Никаким образом не ставлю это под сомнение. Но это имело продолжение?»

«Нет, именно это и раздражает больше всего. Как только думаешь, что вот сейчас все и наладится, как нельзя лучше, все заканчивается полной разрухой. Мне еще предстоит найти, где это настоящее христианство, о котором мы читаем в Писании. У меня его нет. Даже знакомство с вами было так многообещающе, а теперь оно превращается в такое же недоразумение, как и все для меня, что несет на себе имя Бога».

«И как ты думаешь, почему это?»

«Послушай, Джон, если есть, что сказать, говори, я буду слушать. У меня нет ни сил, ни желания играть в загадки с тобой».

«Прости, Джейк», — сказал Джон, дотянувшись до запястья моей руки, лежавшей на столе. «Я никогда не играл ни в какие игры с тобой!»

«А что же тогда происходит, Джон? После всего того, что я сделал за последние несколько месяцев, чтобы выровнять все свои отношения с Богом, разве я не достоин чего-нибудь получше, чем это?… А? Как ты думаешь? Работы нет, репутация среди тех, кого я знал более двадцати лет, подмочена. Лори и я грызем друг друга, и ко всему этому — мы чуть было не потеряли сегодня дочь».

«Так значит, ты считаешь, что Бог обязан тебе чем-то лучшим?»

«Будто нет! С какой радости я тогда должен убиваться и следовать за Ним, если он не может присматривать за тем всем, что касается моей жизни!»

«Вот так, значит!», — ответил Джон, откинувшись на спинку стула. «Вижу, ты вырос с мыслью о том, что твоя добродетель фактически контролирует то, как в отношении тебя ведет себя Бог. Если ты отвечаешь требованиям своих обязательств, то Он должен выполнять свои».

«Еще скажешь, что нет!»

«Джейк, Бог исполняет свои обязательства постоянно, вне зависимости от того, исполняешь ты свои или нет. Он любит тебя больше, чем кто-либо когда-либо, и Он никогда не отведет руки своей от тебя. Иногда наши действия скоординированы с Его, иногда нет, и это влияет на всю картину. Но не думай, что можешь контролировать Бога своими потугами, — потому что это не так. Если бы мы контролировали Бога, то чем бы Он отличался от нас? Уж пусть лучше будут Его пути выше, а мы будем к ним подтягиваться».