О терроре в Ленинграде и Ленинградской области, как уже было сказано, известно больше, чем о терроре в других областях страны, и потому весьма поучительно оценить итоги террора. Были арестованы все семеро членов и кандидатов в члены ЦК ВКП[б], работавшие в Ленинграде, — Чудов, Кадацкий, Алексеев, Смородин, Позерн, А. И. Угаров, а также представитель Ленинградского облисполкома П. И. Струппе. Среди других жертв оказались А. Н. Петровский, возглавлявший горисполком, а затем переведенный в секретари Ленинградского обкома, и И. С. Вайшля — секретарь Ленинградского обкома комсомола. Кроме них исчезло большинство членов бюро обкома и „сотни активнейших партийных и советских работников“. В это число входят, разумеется, многие секретари райкомов партии Ленинграда. Террор ударил также по военной верхушке Ленинграда, начиная с командующего военным округом Дыбенко (который по положению был членом обкома партии) и командующего Балтийским флотом А. К. Сивкова. Жертвами террора пали также ведущие хозяйственники — руководители Ленэнерго, Кировского завода, Металлического завода имени Сталина и многих других.[984] Из 154 делегатов XVII съезда партии, избранных от Ленинграда, только двое были избраны делегатами на следующий XVIII съезд. Причем эти двое были Андреев и Шкирятов, чьи связи с ленинградской организацией были чисто формальными. Из 65 членов Ленинградского обкома партии, избранных 17 июня 1937 года, только девять появились в следующем году (четверо других были переведены на работу вне Ленинграда).[985] На XXII съезде партии, вспоминая 1937 год, старая ленинградская коммунистка Д. А. Лазуркина говорила: „… В 1937 году меня постигла участь многих. Я была на руководящей работе в Ленинградском обкоме партии и, конечно, тоже была арестована“.[986]
Когда старые кадры были уничтожены, Жданов выдвинул своих людей. Среди них был Вознесенский, работавший в Ленинграде председателем облплана и заместителем председателя горсовета — до того, как его перевели в Москву и, в конце концов, ввели в Политбюро ЦК ВКП[б]; А. А. Кузнецов — вначале секретарь райкома, затем второй секретарь обкома, а позднее секретарь ЦК ВКП[б]; будущий первый секретарь обкома Попков. Все эти трое были расстреляны в 1950 году по так называемому „Ленинградскому делу“. Другие из ленинградских выдвиженцев того времени дожили почти до наших дней. Так, Н. Г. Игнатов, в прошлом работник ОГПУ, был секретарем парткома одного из заводов, когда к власти в Ленинграде пришел Жданов. В 1937 году Игнатов стал первым секретарем одного из райкомов Ленинграда и членом горкома. На следующий год его послали вторым секретарем в Куйбышев — для политического обеспечения последней и заключительной операции против Постышева. Потом, после многих повышений и понижений, Н. Г. Игнатов стал заместителем председателя Совета Министров СССР и в этой должности скончался в 1966 году.
Еще более интересно проследить за карьерой Алексея Косыгина.[987] В те годы Косыгин играл активную роль в партийной жизни как член бюро Выборгского райкома ВКП[б] Ленинграда (в то время главная „активность“ заключалась в доносах и всяческих обвинениях против прежних секретарей и членов бюро). В 1937 году Косыгин занял одну из освободившихся вакансий, став директором Октябрьской текстильно-ткацкой фабрики. В июне 1933 года он был утвержден заведующим промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома партии, а в октябре того же года — председателем горисполкома, заняв, таким образом, бывшую должность Кадацкого. В следующем году он был переведен в Москву и по сей день работает в правительстве.
События в Ленинграде не представляли исключения. Такие же события происходили в обкомах по всей стране, с той только поправкой, что всего трем первым секретарям (Жданову в Ленинграде, Берии на Кавказе и Хрущеву в Москве) было доверено вести террор самим. Остальные делали это под надзором свыше.
Каганович, например, побывал в Иванове, в Смоленске, на Кубани и в других местах; Маленков — в Белоруссии и в Армении; Г. Д. Шкирятов — на Северном Кавказе. Повсеместно они уничтожали прежнее руководство. В те годы для ареста „троцкистов“, занимавших ответственные должности, требовалась подпись первого секретеря обкома. (Эйхе, работавший первым секретарем обкома в Западной Сибири, считал это своей прерогативой).[988] И на ранних стадиях террора первые секретари обкомов могли и часто желали приостановить действия НКВД. Во всяком случае, они могли приостанавливать произвол, которого требовали теперь Сталин и Ежов. И в большинстве случаев избиение руководящих кадров в областях производила теперь сама Москва, причем Секретариат ЦК ВКП[б] применял и такой метод: в область, где первый секретарь не очень охотно вел террор, назначали вторым секретарем отъявленного террориста (так Н. Г. Игнатов был послан на подрыв позиций Постышева в Куйбышеве).
Хрущев на XX съезде партии говорил: „Материалы следствия, проведенного в то время, показывают, что почти во всех краях, областях и республиках будто бы существовали шпионско-террористические и диверсионно-саботажные организации и центры правых и троцкистов и что во главе таких организаций, как правило, по непонятным причинам, стояли первые секретари областных, краевых и республиканских партийных комитетов“.[989]
Поразительные разоблачения сделал на XXII съезде партии старый коммунист Сердюк. Он рассказал, что Каганович, прибыв з Иваново, немедленно по прибытии телеграфировал Сталину: „Первое ознакомление с материалами показывает, что необходимо немедленно арестовать секретаря обкома Епанечникова. Необходимо также арестовать заведующего отделом пропаганды обкома Михайлова“! Вскоре Каганович отправил вторую телеграмму: „Ознакомление с положением показывает, что право-троцкистское вредительство здесь приняло широкие размеры — в промышленности, сельском хозяйстве, снабжении, торговле, здравоохранении, просвещении и полит партработе. Аппараты областных учреждений и обкома партии оказались исключительно засоренными“.[990] Приезд Кагановича в Иваново называли „черным смерчем“. Он обвинил тогда всю партийную организацию, имеющую большие революционные традиции, в том, что она якобы находится в стороне, на обочине столбовой дороги. На пленуме обкома без всякого основания он приклеил ярлык врага народа большинству руководящих работников».[991]
В 60-е годы о событиях того периода было принято говорить, что Каганович или Маленков отправились туда-то и туда-то и «разгромили» обком партии. Ответственными за такие дела объявляются только либо названные двое, либо Ежов или Берия. Мы пока не слышали из советских источников о подробностях разгрома ЦК Компартии Украины, в котором принимал участие Хрущев, хотя уже после удаления Хрущева, в «Очерках по истории Московской партийной организации», Москва, 1966, стр. 539, приведены мимоходом фамилии шестерых секретарей МК партии, а также председателя Моссовета Н. А. Филатова, исчезнувших в то время, когда первым секретарем был Хрущев. Такое же молчание царит по поводу роли Микояна в разгроме армянской Компартии, где вся вина возлагается на Маленкова. В Белоруссии террор вел главным образом некто Яковлев, позднее сам ставший жертвой, а затем реабилитированный. Об этом тоже ничего не говорится.
Писатель Аркадий Васильев (позже «общественный обвинитель» на процессе над Синявским и Даниэлем) в беллетристической форме, но очевидно по личному опыту, описывает сцену, какая часто происходила в те времена в обкомах. 23 июля 1937 года член обкома приходит на пленум. Его известили о пленуме всего за несколько часов до начала, не сообщив о повестке дня. Все сидят в молчании, атмосфера напряженная. Каждый старается занять место как можно дальше от президиума, в задних рядах.
