Магон сказал:

– Значит, вызвать Сципиона на бой?

– Да. Так или иначе. Наш командующий – мастак по этой части.

Молчание…

– Говорите, говорите, – приказал Ганнибал.

Галлиец Бирикс начал с того, что разгром Сагунта – начало большой победы. Он, Бирикс, предвидит величайшую победу, когда наконец падет проклятый Рим. Вот тогда вздохнут народы! И в первую очередь галлы – все галльские племена.

– Я предложил бы, – заключил Бирикс, – идти на Рим. На Рим, не сворачивая с прямого пути.

– Когда? – резко вопросил Ганнибал.

– Без промедления.

– Без отдыха? Без новых упражнений?

– Да! Именно так.

– Очертя голову, что ли?

– Почему? Разве я похож на самоубийцу? Мне хочется еще потягаться с Наравасом по этой самой женской части.

Ганнибал поморщился. Можно подумать, что ему преподнесли дохлую крысу.

– Нельзя ли без этих портовых выражений?

– Я – человек простой. Говорю, как умею. – Бирикс повесил голову: мол, виноват.

– Стало быть, на Рим? – сказал Ганнибал.

– Да, на Рим.

– А где Сципион?

– Да мне какое дело, где он?! – Бирикс стукнул кулаком себя по колену. – Мне нужен Рим, а не Сципион. Мне – это значит нам! Медлить нельзя. Наши воины доказали, что могут сражаться с хвалеными римлянами и выигрывать битвы. Свою конницу я подготовил к походу. Да что, собственно, готовить? У нас одна дорога. Я повторяю: у нас одна дорога. Мы видели эти этрусские игры. Мы видели, как люди бились насмерть. А почему? Да потому, что у них не было другого выхода. Как у мыши в мышеловке.

– При чем тут мышь?! – гаркнул Ганнибал.

– При том, – пояснил Бирикс, – что льву нет здесь места. Лев не подходит.

Ганнибал усмехнулся:

– Разве ты походишь на мышь?

– Пожалуй.

Ганнибал пожал плечами.

– Кто еще? – спросил он нетерпеливо.

Махарбал поддержал Бирикса. Он тоже заявил, что его всадники хоть сейчас готовы скакать к Риму. Им не терпится увидеть хваленый город и пограбить его. Битва со Сципионом показала, что римские легионы не так уж страшны, как кажутся. Они страшны для трусов. Разве карфагенская конница не показала себя с лучшей стороны? Разве она не превзошла римскую? Так чего же, собственно, ждать? Дать Риму время, чтобы прийти в себя? Зачем? Добивать надо – и все тут!

Махарбал говорил горячо и довольно долго. Он несколько раз возвращался к уже высказанному им, подчеркивал слова особой интонацией. Его неистребимый нумидийский акцент порой вызывал усмешку у слушателей. Но покорял темперамент: говорил он убежденно, четко. Безо всяких оговорок…

На протяжении всей его речи Ганнибал стоял против него и смотрел ему прямо в рот, словно именно во рту рождалось все, что говорил Махарбал. Будто голова тут была ни при чем. А когда Махарбал кончил речь, Ганнибал все еще стоял перед ним и обдумывал слова предводителя конницы. Несомненно, в словах Махарбала была доля истины. Так полагал Ганнибал. Несомненно, опытный Махарбал был вправе судить о деле так, как судил. Но это всего лишь мнение одного военачальника. А как другие?

Бомилькар был довольно краток. Говорил спокойно, слова его были продуманны, ничего лишнего, никаких особых страстей, говорил, точно читал по книге. Время от времени почесывал длинный нос. В чем главный смысл его выступления на военном совете? Он укладывался в две последние фразы, сказанные им без нажима:

– После битвы всегда положен отдых. Испокон веку отдых был помощником грядущей победы.

И тут он умолк, оставил в покое свой длинный нос.

Ганнибал ценил опыт Бомилькара. Этот начальник легковооруженных происходил из богатой семьи. Его отец участвовал в сицилийской войне и погиб в Сицилии. Братья Бомилькара – уважаемые купцы. Их суда пересекали море в самых различных направлениях. Это были граждане Карфагена, содействовавшие процветанию государства, укреплению его мощи. Ведь известно, что мощь измеряется не только числом катапульт, но и казной. Каждый талант золота и серебра – это и военная мощь. Поэтому братьев Бомилькара можно было причислить к видным военачальникам.

Вдруг Ганнибал резко повернул голову и словно выстрелил из лука:

– А Матос? Что скажет Матос?

Ливиец Матос – уже в летах. В летах и шрамах. У него недостает трех пальцев на левой руке – это память о схватке под Лилибеем на Сицилии. Он встает, расправляет бороду, как вавилонский мудрец перед речью, и говорит глуховатым голосом:

– Я хочу – это скорее для себя – обозреть мысленно весь мир. Если бы был я птицей, то подобное обозрение было бы более точным. И все-таки я попытаюсь… – Матос сверкнул лиловыми очами и, широко раскинув руки, продолжал: – Вот он, весь мир: от Индии до Кадиса. Весь, весь, весь! Раскаленные сахарские пески – не в счет. Не принимаем во внимание и северные варварские страны, где люди живут в снегу и сосут лед… Вот он, весь мир, как на ладони. Я его вижу. А вы? – Матос смотрел вокруг как бы сверху вниз. – Кто же в этом мире главенствует? Египет? Ха! Может, Вавилон или Сирия?.. Смешно даже говорить о них! Финикия? Греция во прахе. Иллирия трепыхается, пока ее не раздавит Рим кованой подошвой. Галлия? Иберия? Спрашиваю: может, они? Нет и нет! Главенствуем мы, и соперничает с нами Рим. Вот как обстоит дело в этом мире. Хорошо это или плохо? Так угодно было богам. Им же угодно столкнуть нас с Римом, и мы находимся здесь по воле богов. Мы – покорители Альп. Кто же сможет – нет! – кто смеет одолеть нас? Римляне мечтают высадиться в Африке и сокрушить Карфаген. В Африке! Вам это говорит что-нибудь? Что же оказывается? Спрашиваю – что? Мы на земле италиков, и стены Рима уже дрожат, ржанье наших коней доносится до ушей сенаторов. Кто же перед нами? Я не вижу врага. Где он, покажите мне его! Посему, – Матос пытливо оглядел соратников, – посему предлагаю единственно разумное решение: идти на Рим без промедления.

– Сегодня, что ли? – спросил Магон.

– Почему бы и нет?

Матос поклонился неизвестно кому, скорее всего, всем присутствующим, потребовал вина и уселся.

В это время появился сотник, почтительно подошел к Ганнибалу и что-то проговорил очень тихо. Командующий выслушал его, подумал немного и сказал:

– Приведи его.

Вскоре ввели некоего бородача. На первый взгляд, он изрядно настрадался в пути. Но так ли это на самом деле? Ведь немало любителей прикинуться жертвами трудного путешествия «на благо родного Карфагена».

– Подойди! – приказал ему Ганнибал.

Бородач выказал необыкновенную прыть: он мигом оказался возле командующего и, низко склонившись, вручил папирус.

Ганнибал развернул свиток, прочитал. Прочитал, аккуратно свернул. Кое-кому показалось, что он готов вернуть свиток, но вроде бы раздумал.

– Отдохни, – сказал бородачу командующий, – ты получишь ответ.

Дождавшись, пока удалится бородач, Ганнибал сказал:

– Вот здесь, в этом свитке, вся душа благопристойных отцов Карфагена. Совет ждет не дождется наших даров – плодов побед, которые даются кровью. Этим торгашам мерещатся только золотые таланты. И ни слова в письме о помощи, которую могли бы оказать нам. Ни единого слона!.. Нет, я не против торговли, но худо, когда судьбы государства решают торгаши с истинно торгашескими мерками и понятиями…

– Какими дорогами занесло сюда этого бородача? – спросил Наравас. – Неужели через всю италийскую землю проехал?

– В письме сказано, – пояснил Ганнибал, – что посланец намерен плыть морем в Иллирию, а потом сушей пробираться к нам, в Плаценцию… Сколько можно послать в Карфаген золота? Вот в этом письме спрашивают нас. А что отвечать?

– Пока что золота кот наплакал, – сказал Магон. – Но со временем пошлем.

– Верно, пошлем, – подтвердил Ганнибал.

– А как с подмогой для нас? – спросил Бирикс.

– Об этом ни слова.

– Это их не интересует?

– Об этом я бы хотел спросить тебя, Бирикс.

Бирикс поднялся со своего места, подошел к командующему. Медленно поворотил голову к своим соратникам. Показал им мизинец.