Точно так же и психология мышления органически связана с социальной психологией и, может быть, вытекает из нее.

Чем больше скрещивается на индивиде разных “мы”, разных границ между “мы” и “они”, тем меньше места для слепых, полубессознательных импульсов и эмоций, тем более они должны уступать место мысли. Дело не просто в том, что их много. В число этих перекрещивающихся общностей неминуемо попадает и такая, как “все люди”. А когда она ясно включается в сферу сознания, колебаниям личности наступает конец, ибо впервые обретается однозначный критерий выбора: общеобязательное доказательство, иначе говоря, научное доказательство.

Но вся предшествовавшая история была лишь путем к такому положению. Общеобязательное доказательство далеко еще не господствует над умами и чувствами всех людей на Земле даже в наш век — век научно-технической революции. Это потому, что еще далеко не преобразован на разумных научных основах весь строй общественной жизни человечества.

Коммунистическое воспитание и коммунистическое сознание человека в свою очередь будут неотделимы от торжества в нем сознательного коллективизма. Чувства товарищества, дружбы, братства можно представить себе как некое возвращение личности в человеческую общность после долгих веков и тысячелетий обособления и даже усилий противопоставить себя, единичное “я”, какому бы то ни было “мы”.

Иллюзорность этого абсолютного индивидуализма объяснена выше. Человек не существует вне каких-либо “мы”. Даже когда он всего лишь соглашается или не соглашается с тем или иным ходом мысли, он включается на данное мгновение в одно “мы” со всеми другими согласными, противостоящими “им” — несогласным, или наоборот. Вот так и можно представить себе некоторые свойства социальной психологии людей в будущем высоко динамичном коммунистическом обществе: никто не станет воображать себя противостоящим всякой общности, но это будут все в большей и большей степени общности единомышленников в каждом данном единичном вопросе сознания. “Мы” — это те, кто успели заметить, скажем, возможность такой-то теоремы, или, напротив, ошибку в доказательстве, “они” — те, кого предстоит еще переубеждать. Причиной для самых сильных отрицательных эмоций, очевидно, явится чья-то непонятливость.

Так можно помечтать о будущем.

В историческую глубину сознания

В своем месте, излагая ленинский взгляд на стихийность и сознательность (глава I, раздел 2), мы говорили, что они представляют по отношению друг друга не только два разных уровня, но и противоположность. Налицо глубокое диалектическое противоречие между общественной психологией и идеологией. Это можно определить как раздвоение единого — общественного сознания. Иначе — как единство и борьбу противоположностей.

Но раз так, необходимо вернуться к вопросу, что же такое стихийность (“инстинктивность”, по однозначному выражению Ленина), столь характерная для явлений общественной психологии?

Стихийность характеризуется некритичностью, неосознанностью, в пределе — бессознательностью. Марксистская социальная психология ни в коем случае не сводит свой предмет к изучению этих предельных явлений, которые привлекают неограниченное внимание буржуазных психологов — бессознательных, иррациональных, алогических явлений в психике масс или групп людей. Но нельзя игнорировать такие явления: они важны для теории.

Повторим снова: было бы неверно возводить какую-то китайскую стену между стихийными неосознаваемыми социально-психическими явлениями и сознанием. Мы бесконечно далеки от мысли многих зарубежных “психосоциологов”, будто “посвященные” в секреты несознаваемых людьми психических процессов призваны управлять толпой, массой. Наша социальная психология хочет не противопоставлять бессознательную психику какой-либо общности сознательной психике составляющих ее личностей, а сделать процесс, протекающий в скоплениях и объединениях людей, достоянием их сознания, их понимания.

Разве уменьшится сила социалистического соревнования, если каждый рабочий и колхозник со школьной скамьи будет знать простые законы психологии, придающие силу бригаде? Если преподавателю легче внедрить те или иные познания и представления в головы учащихся, когда их сидит перед ним сразу много, чем поодиночке, разве плохо, что среди прочего он внедрит им и знание этого самого правила. Если самая мощная воспитывающая человека сила — коллектив, пусть она воспитывает в нем и уважение к той науке, которая так же точно знает это, как медицина знает все, что нужно для его здоровья.

Не приходится нам бояться научного обсуждения понятия “бессознательное”, поскольку описанные выше явления и механизмы социальной психологии во многом характеризуются как непроизвольные, несознаваемые, стихийные. Что “бессознательное” не вымысел, а реальное явление, легко сообразит всякий хотя бы по тому общеизвестному факту, что можно нечто помнить и знать, потом забыть, т.е. утратить из сферы сознания, потом вспомнить, т.е. извлечь из сферы бессознательного. Как видим, слово “бессознательное” вовсе не обязательно понимать в специфическом смысле Фрейда. Но и во фрейдовском психоанализе есть черта, выражающая веру во всепобеждающую силу человеческого разума: убежденность в том, что “бессознательное” любого человека может быть сделано достоянием его сознания, научного анализа. В этом смысле и социальная психология призвана объяснить людям некоторые не осознаваемые ими факторы их стихийного поведения в коллективе, в общности и тем самым превратить эти факторы в сознаваемые, следовательно, поддающиеся точному учету, предвидению и управлению.

Путь к тому, чтобы схватить природу неосознаваемого, стихийного, лежит через выяснение исторической изменчивости психики. Противостоящее явление — логическое мышление, научное познание — в своем существе однородно в разных цивилизациях и культурах во времена писаной истории. Меняется при этом лишь содержание знания и мышления. Напротив, мир стихийных, неосознанных, бессознательных социально-психических явлений выглядит как бесконечно меняющийся и переливающийся, почти неуловимый в своем многообразии, словно искрящаяся поверхность моря. Словно бы человеческая природа является не одной и той же, а неисчерпаемо множественной.

Из зарубежных психологических направлений это глубже всего заметила школа видного французского психолога Иньяса Мейерсона. Концепция этого научного направления основана на том исходном тезисе, что общественная история порождает непрерывное изменение человеческой природы. Следующие слова Мейерсона передают самую суть данного направления: “Анализ поведения при помощи исторических фактов изменяет перспективу психолога. Он должен иметь дело не с абстрактным человеком, а с человеком конкретной страны и эпохи, связанным с социальными и материальными условиями своего времени, а также с другими людьми, которые тоже принадлежат определенной стране и эпохе. Таким образом, существует раздел психологических исследований, который носит исторический характер. Это создает в психологии новые трудности, но в то же время служит новым источником познания”.

Внимание исторической психологии Мейерсона направлено на изучение действий, поступков, в том числе трудовой деятельности людей, и особенно — на изучение их творений как основного источника, основного арсенала фактов для данного раздела психологии. При этом Мейерсон весьма далек от вульгарного материализма. Он убедительно показывает, что прямое влияние трудовой техники на умственное развитие человека, в частности в доисторическое время, не поддается научному установлению.

В советской психологической литературе историческая психология Мейерсона с полным основанием оценена весьма высоко. Она может с успехом разрабатываться как в энтографии и археологии, поскольку в произведениях человеческих рук усматривает главный источник познания психики, так и в сфере древней, средневековой, новой и новейшей истории. Однако, к сожалению, представления школы Мейерсона о самой истории, об объективных социологических законах развития, о причинах и следствиях в общественной жизни в большинстве случаев не могут быть названы научными. Правда, в журнале, руководимом Мейерсоном, сотрудничают и историки-марксисты (например, А.Собуль), и это косвенно говорит о возможности и перспективности усвоения исторического материализма данной психологической школой. Пока же это не более чем научная потенция.