Однако для социального психолога, как и для историка, чрезвычайно важно учитывать, что бывают и мнимые “они”. Если “мы” не может психически сконструироваться без такого противопоставления, то этому способны послужить и иллюзия, фантазия, вымысел, ложь. “Они” в таком случае существуют не в реальности, а только в воображении. Человеческая история кишит примерами.
Политики нередко подстегивали сплочение тех или иных общественных сил слухами или сообщениями о мнимых заговорах и мнимых шпионах, о “происках Коминтерна” и “руке Москвы”. К мнимым “они” надо отнести распространяемые расистами и антисемитами вздорные представления о неграх и евреях в целях сплочения национального “мы”, когда оно раскалывается реальным антагонизмом и борьбой классов. Число иллюстраций можно умножать до бесконечности.
Самыми крайними случаями мнимых “они” являются вымышленные сонмы бесов и ангелов, темные силы ада и сверхчеловеческие небесные силы. Социальная роль этих фантомов состоит, среди прочего, как раз в их подстановке там, где недостает действительных “они” для оформления некоторых больших и малых психических общностей. Само понятие о божествах и единичном боге может быть подвергнуто анализу под этим углом зрения. Ниже будет показано, как на точке соприкосновения “мы” с “они” рождается “он”, а “он” трансформируется в “ты”. Бог в мировых религиях (христианстве, исламе) — это и “он”, и “ты”. Учение социальной психологии о психической оппозиции “мы и они” открывает новые горизонты для научного анализа происхождения и природы религиозных представлений.
Но если в крайних проявлениях мнимые “они” не связаны ни с какой реальностью, то в огромной массе случаев в общественной жизни происходит нечто среднее; та или иная реальная грань преувеличивается, раздувается или искажается фантазией. В этом расширительном смысле мнимые “они” составляют весьма характерное и распространеннейшее социально-психическое явление.
Для психолога чрезвычайно важно это настороженное выискивание таких “они”, которые словно бы не видны на первый взгляд. Этот психический механизм служит постоянным критическим зондажем в своем собственном “мы”: а нет ли в нем притаившихся, замаскированных под “нас” элементов, которые в действительности являются не “нами”, следовательно “ими”. Трудно переоценить роль этой неустанной и неусыпной рекогносцировки. Естественно, что она тем более напряженна и интенсивна, чем более замаскированными представляются эти не принадлежащие к “мы” элементы. Соответственно враждебность и отчужденность встречаются не только к отдаленным культурам или общностям, но и к наиболее близким, к почти тождественным “нашей” культуре. Может быть даже в отношении этих предполагаемых замаскированных “они” социально-психологическая оппозиция “мы и они” особенно остра и активна.
Настроение
Читатель помнит, что все виды социально-психических общностей грубо делятся на устойчивые и подвижные, на психический склад и настроение. Все сказанное о “мы и они” справедливо как для противопоставления одного народа другому или класса — классу, сословия — сословию, профессии — профессии, так и для противопоставления круга недовольных, оппозиционных, борющихся людей устаревшему общественно-политическому порядку и его носителям. И в том, и в другом случае отличение во вне стимулирует уподобление внутри; негативизм по отношению к “ним” стимулирует контагиозность среди “нас”.
Люди, охваченные однородным настроением и выражающие его более или менее совместно, тем самым составляют общность. Настроение находит свое выражение, как правило, не опосредствованно — через культуру, обычаи, воспроизводящие жизненные порядки, а непосредственно — в виде определенных эмоций, сдвигов сознания. Настроения порождаются теми или иными противоречиями в общественном бытии, в объективных общественных условиях. Потребности и интересы людей вступают в конфликт с возможностями их удовлетворения.
И потребности, и интересы являются довольно сложными социологическими и одновременно психологическими понятиями. Потребности ни в коем случае не являются чисто природной, физиологической категорией — они меняются в разных исторических, социально-экономических, культурных условиях. К тому же потребности никогда не сводятся только к материальным, а включают в себя больший или меньший объем и духовных потребностей.
Потребности неодинаковы по интенсивности: это может быть влечение, увлечение, страсть; по мере удовлетворения самых насущных и неотложных потребностей повышается роль выбора, предпочтения. Но всегда это — стремление к тому, чего недостает. Удовлетворенная потребность — уже не потребность.
На основе суммации длительных устойчивых потребностей формируются интересы как личные, так и соответствующие объективным нуждам и субъективным устремлениям той или иной общности. Интересы классовые, общенародные или узкопрофессиональные и групповые глубже и неискоренимее интересов личных, подчас ограничивают последние. В буржуазном обществе те и другие открыто сталкиваются друг с другом. Одна из важнейших особенностей и задач социалистического общества — их гармоническое сочетание.
А из социальных интересов вырастают социальные чаяния, идеалы, мечты, надежды, иногда совсем смутные, иногда в разной степени обдуманные и осознанные.
Наконец, социальные настроения — это эмоциональные состояния, связанные с осуществлением или неосуществимостью, с разными фазами борьбы за осуществление тех или иных надежд и чаяний, помыслов и замыслов. Как правило, социальное настроение — это эмоциональное отношение к тем, кто стоит на пути, кто мешает, или, напротив, кто помогает воплощению желаемого в жизнь. Они опять-таки могут варьироваться в диапазоне от совершенно аффективных до таких форм, которые называют умонастроением или даже общественным мнением.
Групповое, коллективное настроение привлекало внимание многих крупных ученых, пытавшихся построить науку о социальной психологии, в частности В. М. Бехтерева и других. При этом главный акцент делался на импульсивности, динамичности, изменчивости настроений, на их колебаниях, способности к быстрому перерастанию в действия. Иначе говоря, настроения рассматривались примерно так же, как психология толпы — главным образом применительно к аморфной массе людей. Справедливо, конечно, что настроения редко охватывают весь состав той или иной устойчивой социальной общности. Однако именно потому, что они порождаются объективными потребностями и интересами, они сплошь и рядом распространяются на большинство людей этой общности. Но еще важнее, что настроение в свою очередь само составляет и формирует общность и в тем большей мере, чем более оно стойко, организованно, т.е. чем более оно осознанно и отчетливо.
Мимолетные социальные настроения, задевающие подчас людей разных классов и слоев, способны легко переливаться одно в другое, как цвета спектра на хрустале. Настроения могут быть ошибочными, например порожденными тем или иным ложным слухом. Но тем они относительно устойчивее, тем более представляют уже некое “мы” и тем самым некую общественную силу, чему-то противостоящую. Чем выше стоит данное общество по уровню общественного развития, тем обычно больше простора открывает оно для этих динамичных общностей. Они могут быть окрашены преимущественно в позитивные тона, т.е. отвечать надежде и усилию осуществить чаяния и идеалы. В таком случае мы наблюдаем настроения классовой солидарности, национального чувства, революционного или освободительного чувства, трудового энтузиазма, уверенности и бодрости, массового одушевления и героизма, патриотизма, подъема моральных или, допустим, эстетических и религиозных чувств и эмоций. Настроения могут быть окрашены обратным тоном, когда чаяния и действительность особенно расходятся. Тогда на передний план выступят настроения недовольства, беспокойства, неуверенности, усталости, страха, гнева, возмущения. Бывают настроения очень специфичные для той или иной эпохи, например страсть к рискованным и случайным средствам обогащения в эпоху первоначального накопления, к рыцарской доблести и перемещениям к “святым местам” в эпоху крестовых походов, к изощренным наслаждениям или, наоборот, к отречению от земных благ в последние века Римской империи.
