Мы улыбались и позировали для сотен фотографий до того, как обеденный стол был окончательно накрыт. Я села за стол, умирая с голоду, но не смогла съесть ни кусочка. Ричард выбрал место чуть дальше и смотрел на меня через плечо Джуди Макморроу, загадочно улыбаясь. Его привлекательность была магнетической, и я тоже смотрела на него, краснея и улыбаясь, как дура, и пропуская мимо ушей оживленный разговор за моим столом. Я чувствовала себя настолько переполненной эмоциями, что всем, наверное, было ясно, и это легко можно было прочесть, как по книге. Может быть, это была безрассудная страсть, иллюзия молодости, память любви? Может, я перенеслась обратно в те времена, когда нам было восемнадцать, среди всех этих сейчас знакомых лиц? Какой бы ни была причина, это случилось: задолго до обеда стало очевидно, что я успешно влюбилась в Ричарда опять!

После обеда, до начала серьезной программы, я вернулась к стене, чтобы посмотреть, нет ли там какой-нибудь нашей совместной фотографии. Я хотела забрать эти воспоминания, взять их домой и хранить как сокровище – или это ностальгическое настроение, или идиотизм.

Я подошла к группе фотографий, озаглавленных «Олимпийская лыжная команда», и остановилась, чтобы небрежно просмотреть их, тайком выискивая то, что мне нужно, когда его голос за моим плечом сказал:

– Мы здесь! Здесь то, что ты ищешь. – С торжественным видом он вытащил фотографию из нагрудного кармана (тот же кадр, что и у меня дома: мы с ним на лыжной горе) и озорно улыбнулся: – Мы собираемся кружить друг около друга весь вечер? Я приехал сюда только, чтобы увидеть тебя, и не уеду, не поговорив с тобой. Подойди, сядь здесь, рядом со мной, подальше от этой толпы.

Я кивнула, не способная подать голос. Наконец-то! Ричард взял меня за руку, повел к паре стульев в тихом уголке и немедленно установил нужный тон в нашей интимной беседе:

– У тебя есть собака?

Я взорвалась от смеха, и напряжение было снято.

– Да, есть. Овчарка, Мозес. Почему ты спрашиваешь?

– Ты как-то говорила, что хочешь большую пушистую собаку. Я полагаю, такая у тебя и есть?

– Что за память!

– Я помню все, что касается тебя.

Я быстро посмотрела на него, но если в этих словах было особое значение, то оно не отразилось на его лице. Я была возбуждена и услышала то, что не было сказано. Очнись, Андреа! Остынь! Я бы умерла от стыда, если бы он увидел, какое действие оказывает на меня. Я сделала глубокий вдох и пустилась рассказывать длинную историю о Мозесе.

– А у тебя есть какие-нибудь домашние животные?

– Нет, моя жена считает, что собаки слишком беспокойные и слишком грязные, а у девочек аллергия на кошек. У нас есть тропические рыбы.

Мы обсудили его рыб.

– Расскажи мне о своей работе.

Он засмеялся:

– Я могу отвечать на вопросы столько, сколько ты будешь сидеть и слушать. Здесь действительно нечего рассказывать. У меня – собственная компания, занимающаяся программным обеспечением: «Техтрон». Маленькая, но платежеспособная.

– Вполне прилично, – ответила я, услышав чувство гордости в его голосе.

– Времени отнимает много, но ведь деньги чего-то стоят. В целом у меня хорошая жизнь, я полагаю, хотя всегда сожалел… Нет, я вижу, тебе это неинтересно. – Он посмотрел на меня вопросительно, затем, к счастью, переменил тему. – Теперь ты расскажи мне о себе. В каком разделе права ты практикуешь? Ты всегда говорила о юридической школе.

Как он помнил такие вещи? Я не могла даже вспомнить, когда у него день рождения.

– Нет, я никогда не училась в юридической школе. Я была секретарем, пока не появились дети, но, в конце концов, сумела остановить снижение – я поступила на юридические курсы, но авария задержала меня на середине.

– Ты вернешься к этому, ничто не удержит тебя слишком долго.

– Почему ты думаешь, что можешь судить обо мне?

– Из-за того же инстинкта, который есть и у тебя по отношению ко мне. Я понимаю, как работает твой ум. Сейчас я знаю, что ты чувствуешь очень сильное влечение ко мне. Мы, как магниты, Андреа. Я часто думаю о тебе… Я говорю это не для того, чтобы вынудить что-то сделать, а просто хочу, чтобы ты знала.

Он часто думал обо мне. Я должна была задать ему вопрос, который пылал внутри меня в течение многих месяцев, но я ловко заткнула брешь в нашем разговоре вопросом:

– У тебя красивые дети, а твоя жена здесь?

– Нет, она не захотела ехать со мной, встречаться с людьми, которых она не знает. Моя жена не очень общительна, и мы не часто ездим вместе. Она делит свое время между бизнесом и детьми.

Он подарил мне печальную улыбку, вызывающую сочувствие, и я подумала, не была ли это жалость к себе, которую я услышала за сарказмом в его голосе. Я снова улыбнулась, ничего не говоря и отказываясь менять тему разговора, хотя я должна не забыть спросить о том бизнесе, которым она занимается.

– Она… мы… Это не настоящий союз, Андреа. У моей жены хорошая голова для бизнеса, она любит детей, и это, собственно, все. Она не любит танцевать, вечеринки утомляют ее, она не видит разницы между Моцартом и «Битлз», и в ней нет радости жизни. Она совсем не такая, как ты. – Он замолчал, и его глаза встретились с моими. – Она не знает о тебе ничего, Андреа.

Мое сердце бешено забилось, и я отвела глаза в сторону, подальше от его пронизывающего взгляда. Он женился на точно такой же, как Стюарт, и они совсем не были счастливы.

То, что я надолго опустила глаза, было фатальной ошибкой. Его улыбка была дружелюбной и поверхностной, но светящаяся глубина его глаз, невидимая и в то же время выставленная напоказ, была любовью ко мне. Он сломил меня уверенностью, которая была прямо-таки физической, и вопрос, который готов был у меня вырваться, замер на губах. Он любил меня! Несмотря на обиду и прошедшее время, он все еще любил меня. Я не фантазировала: он любил меня.

– Почему ты женился на ней? – я почти прошептала это.

– Почему… – Он пристально вглядывался в развешенные плакаты, собираясь с мыслями. – Мне было очень трудно в жизни. В конце концов, я понял, как много ты для меня значила, но когда я вернулся домой, то услышал, что ты уехала и вышла замуж. Ты не дала мне много времени, любовь моя.

– О, мой Бог!

Опять эта печальная улыбка.

– Она немного напоминала мне тебя: не внешне, но достаточно, чтобы сделать интересной, достаточно, чтобы ухаживать за ней.

Я так много хотела сказать, но остановилась на этом:

– Ты любил ее?

– Нет, нет, не любил.

«Никакого сомнения», – заметила я, приведенная в чувство холодом в его голосе.

– Я закончил колледж со званием инженера-электрика и большим интересом к математике. Производство компьютеров находилось в шестидесятые еще в младенчестве, и компания IBM была лидером. Я приехал в Нью-Йорк и получил работу компьютерного аналитика, приложив все усилия, чтобы работать в перспективном направлении. Мы были самоотверженной и серьезной группой на переднем крае захватывающей новой науки. Все время работа, не было времени для забав. Знаешь ли ты, что я в течение четырех лет жил на Манхеттене и никогда не был в городском мюзик-холле? Ночные клубы, подобные «Копакабана», были последним криком моды, но они ни разу не получили от меня ни пенса. Компьютеры и индустрия разработки программного обеспечения будущего занимали все мое время. Я мечтал о том, что когда-нибудь у меня будет собственная компания. У Валери была такая же мечта. Она на пару лет старше меня, и одна из немногих женщин, работавших с нами, – не слишком многие женщины интересовались сложностями программирования в шестидесятые. Она была честолюбива, мы были увлечены одними и теми же вещами и часами говорили о том, как наилучшим образом собрать данные, чтобы преобразовать их в полезную информацию: тогда не было дискет, вся информация пробивалась на лентах и хранилась на огромных бобинах. Валери очень интеллигентна, с быстрым умом в математике и логике. Я не был затворником, я встречался и с другими женщинами (я подумала, что в этом нет ничего необычного), но они улыбались, ничего не понимая, когда я говорил о вещах, которые меня интересуют. Валери же все впитывала и понимала, и вносила свой собственный вклад. Она несколько раз приглашала меня к себе на обед, а за одним следует другое, мы… мы…