Для укрепления позиций требовалось время. Пока Священное воинство не в его власти, нельзя решиться на открытое противостояние.

Он ничего не говорил Ахкеймиону по той же самой причине. Он знал, что школа Завета считает его предвестником Второго Армагеддона, и Ахкеймион не рассказывал об этом членам своей секты по единственной причине — из-за недавней смерти его ученика Инрау, произошедшей в результате их интриг. То, что Келлхус действительно может видеть агентов Консульта, говорило слишком о многом. И Ахкеймион понимал, что Завет скорее уничтожит Келлхуса, чем признает его равным себе.

Как только Священное воинство захватило Шайгек, положение Келлхуса и его уверенность в себе укрепились, и он начал свои проповеди с вершины зиккурата. Многие открыто называли его Воином-Пророком, но он продолжал настаивать, что является таким же человеком, как и все прочие. Поскольку Ахкеймион не устоял и поверил, что Келлхус — единственная надежда мира, тот наконец попросил его начать обучение Гнозису. Но когда Ахкейми-

он отправился в Сареотскую библиотеку, чтобы помедитировать и подумать об этом, его похитили Багряные Шпили.

Решив, что Ахкеймион погиб, Келлхус обратился к Эсменет. Им двигала не только страсть, но и понимание, что она от природы очень умна и потому чрезвычайно полезна и как сторонница, и как возможная супруга. Различия между дунианином и мирскими людьми делают его кровь бесценной. Келлхус знал, что его отпрыски, особенно от такой женщины, как Эсменет, станут мощнейшим орудием в борьбе.

Потому он принялся соблазнять Эсменет. Научил читать, показал скрытую в ее сердце истину, все глубже вовлекал ее в свой круг власти и влияния. Тяжелая утрата, которую понесла Эсменет, не помешала, а лишь помогла сделать ее более уязвимой и податливой. Когда Священное воинство вступило в пустыню, она добровольно разделила ложе Келлхуса и Серве.

Несмотря на трудности, странствие по пустыне предоставило Келлхусу множество возможностей испытать свои нечеловеческие способности. Он сплотил Людей Бивня, показав неукротимую волю и отвагу. Он спас их от жажды, отыскав с помощью своих чудесных способностей источники воды. Когда остатки Священного воинства напали на Карасканд, тысячи людей открыто почитали его как Воина-Пророка. Тогда он сдался и принял этот титул.

Своих последователей он назвал заудуньяни — «племя истины».

Но теперь появилась новая опасность. Пока заудуньяни становилось все больше, росло и недовольство Великих Имен. Многие считали, что следовать воле живого пророка, а не заветам давно умершего — это уж слишком. Икурей Конфас возглавил ортодоксов — тех Людей Бивня, кто отвергал Келлхуса и его обновленный айнритизм. Даже Пройас чувствовал беспокойство.

Консульт тоже следил за Келлхусом с возрастающей тревогой. В суете после взятия Карасканда Сарцелл вместе с несколькими собратьями-оборотнями попытался убить пророка, что чуть ire стоило Келлхусу жизни. Понимая, что это может пригодиться в дальнейшем, Келлхус сохранил одну из отсеченных голов убийц.

Вскоре после покушения с Келлхусом наконец связался один из агентов его отца — кишаурим, убежавший от Багряных Шпи-

лей. Он сказал, что Келлхус следует Кратчайшим Путем и скоро поймет нечто, именуемое Тысячекратной Мыслью. Келлхус хотел бы задать бесчисленное количество вопросов, но было слишком поздно — появились Багряные Шпили. Чтобы не рисковать своим положением в их глазах, Келлхус отсек вестнику голову.

Когда падираджа запер Священное воинство в Карасканде, ситуация усугубилась. По словам Конфаса и ортодоксов, Господь покарал Людей Бивня, потому что они пошли за лжепророком. Чтобы отвести эту угрозу, Келлхус замыслил убийство Конфаса и Сарцелла. Это ему не удалось, но погиб генерал Мартем, ближайший советник Конфаса.

Теперь перед Келлхусом встала почти неразрешимая проблема. Священное воинство голодало, заудуньяни и ортодоксы были на пороге открытой войны, а падираджа продолжал штурмовать Карасканд. Впервые Келлхус столкнулся с обстоятельствами, которые были сильнее его. Он видел единственный способ сплотить Священное воинство под своим началом: позволить Людям Бивня обвинить его и Серве в надежде на то, что Найюр, движимый местью за Серве, спасет его. Только драматическое событие и последующее оправдание смогут одолеть ортодоксов.

Он должен совершить прыжок веры.

Серве была казнена, и Келлхуса привязали к ее нагому трупу. Затем его распяли на железном обруче и повесили на дереве, оставив долго умирать под лучами солнца. Видения He-бога преследовали его, мертвая тяжесть Серве давила его. Он никогда не испытывал таких мучениц...

Впервые в жизни Анасуримбор Келлхус заплакал.

Ахкеймион явился к нему в дикой ярости из-за Эсменет. Келлхус рассказал ему о шпионах-оборотнях и о своем видении грядущего Армагеддона.

Затем чудесным образом его сняли с креста, и он понял, что Священное воинство теперь полностью принадлежит ему, что у него есть и пыл, и уверенность для победы над падираджей.

Стоя перед возбужденной толпой, он познал Тысячекратную Мысль.

Ранняя весна, 4112 год Бивня, Энатпанея

Были в жизни Ахкеймиона такие времена, когда будущее складывалось из привычного, подчинялось жесткому ритму ежедневного рыбацкого труда в тени отца. Поутру болели пальцы, днем ныла спина. Рыба сверкала серебром под лучами солнца. Завтра становится сегодня, сегодня становится вчера, и время подобно промываемому золотоносному песку: на свету всегда появляется одно и то же. Ахкеймион ожидал лишь того, что уже испытал, готовился только к тому, что уже случалось. Будущее было порабощено прошлым. Менялись только его руки — они росли. Но теперь...

Задыхаясь, Ахкеймион шел по саду, разбитому на крыше дома Пройаса. Ночное небо было ясным. На черном фоне мерцали созвездия: на востоке вставала Урорис, к западу нисходил Цеп. Вдалеке виднелись холмы Чаши — смутные синеватые контуры, усыпанные точками далеких факелов. Снизу с улиц доносились крики и восклицания, одновременно и печальные, и полные пьянящей радости.

Вопреки всему Люди Бивня победили язычников. Карасканд снова стал великим айнритийским городом.

Ахкеймион протиснулся сквозь ограду из можжевельника, зацепившись рубахой за колючие ветви. Сад почти погиб, его разорили и перекопали в разгар голода. Ахкеймион перешагнул через пересохшую канаву, затем потоптался вокруг, приминая пыльную траву. Опустился на колени, переводя дух.

Рыбы больше нет. Его ладони больше не кровоточили, когда он поутру сжимал кулаки. И будущее... вырвалось на свободу.

— Я,— прошептал он сквозь стиснутые зубы,— адепт Завета.

Адепты Завета. Когда же в последний раз он разговаривал с ними? Поскольку он путешествовал, он должен был сам поддерживать контакт. То, что Ахкеймион так долго не говорил с ними, могут счесть необъяснимым проступком. Могут подумать, что он безумен. Могут потребовать от него невозможного. И тогда завтра...

И опять это «завтра».

Он закрыл глаза и нараспев произнес первые слова. Когда он поднял веки, он увидел бледный круг света, который они отбрасывали на его колени. Тени травинок расчертили землю, и сквозь их решетку карабкался жучок, в безумном страхе убегая от колдовства. Ахкеймион продолжал говорить, его душа подчинялась звукам и наполняла дыханием жизни абстракции — мысли, которые не принадлежали ему, и смыслы, которые привязывали слова к их корням. Внезапно земля как будто провалилась, «здесь» было уже не здесь, все окружающее изменилось. Жучок, трава, сам Карасканд исчезли.