К моему сожалению, улица, где мы остановились, хорошо освещена, что мешает мне встать у входа и заняться радиоперехватом. И здесь мне в помощь приходит мысль об английском дворе. Установив, что улица поблизости совершенно пуста, открываю железную дверь самой примитивной отмычкой, закрываю ее за собой, спускаюсь по ступенькам во двор и прячусь в темном углу — в том, что находится рядом с лестницей, на тот случай, если кому-то вдруг вздумается выйти из кухни.

Голоса, которые доносятся из приемника, убеждают меня, что разговор уже начался. При таком первобытном способе слежки не приходится рассчитывать на исчерпывающую информацию и довольствуешься только фрагментами:

— Вы не правы, Ларкин, — слышится трубный бас Мортона. — Вопрос не в том, чтобы формально исполнить свою задачу, а нанести крупный удар…

— Три килограмма героина — это не мелочь, — сухо замечает американец.

— Бесспорно. Особенно если при существующих рыночных ценах рассчитываешь положить себе в карман солидную сумму.

— Три килограмма героина — это не мелочь, — настаивает Ларкин.

— Три килограмма — мелочь, дорогой, — звучит бас Мортона. — И если мы потеряли столько времени в ожидании, то не ради этой ерунды.

— А какова гарантия, что мы дождемся чего-то более серьезного? Этот старый хитрец Дрейк колебался даже в отношении этих трех килограммов. Его предложение было, как вы знаете, переправлять груз по одному килограмму.

— Этот ваш старый хитрец просто старый дурак, — заявляет Мортон. — Достаточно вслух сделать расчет, чтобы показать, какую фантастическую сумму он положит себе в карман после переброски, партии в десять килограммов, и он тут же закажет десять килограммов. А тогда уже…

— Вы недооцениваете старика, Мортон, — возражает Ларкин. — Подлец и мошенник высшей пробы — это да. Но не дурак. Я сильно опасаюсь, что в один прекрасный момент он может вернуться к своему первоначальному плану: больше рейсов, меньше груза, чтобы избежать риска.

— Такой способ не менее, а более рискован.

— Скажите это ему, а не мне. Что вы хотите: этот человек не привык работать в американских масштабах. Это не мафиози, а мелкий гангстер из Сохо.

Наступает молчание. Столь длительное, что я подумываю о том, что мне пора покидать мое убежище. Затем вновь звучит голос Мортона:

— Мне кажется, что беда не столько в этом старом дураке, сколько в вас, дорогой…

— Но я…

— Соблаговолите не прерывать меня, когда я говорю. Вы не умеете работать с людьми, Ларкин. Я уже говорил вам это. Вы исполнительный работник, я этого не отрицаю, однако вы привыкли работать по указке. У вас нет способности втереться человеку в доверие, чтобы расположить его к себе, повлиять на него, вообще, сделать его таким, каким он вам нужен.

— Признаюсь, я лишен педагогического дарования, мистер Мортон, — произносит Ларкин посте краткого молчания. — Но мне кажется, что институт, в котором я работаю, далеко не педагогический.

— А я должен признать, что мне не нравится ваш тон.

— Извините меня, мистер Мортон, если я не так сказал. Я хотел только…

— Бросьте! — звучит с досадой голос Мортона. — Объясните в двух словах, что вы предлагаете, в я доложу. Вместе со своим мнением, разумеется.

— Я бы не хотел, чтобы мое мнение шло вразрез с вашим, мистер Мортон, — произносит Ларкин с ноткой явно уловимого угодничества. — И если я попытался сформулировать иную точку зрения, то лишь из боязни, что излишний максимализм мог бы сорвать наш план. Это был бы преждевременный провал канала…

— Провал, конечно, не исключен, — соглашается Мортон, чей голос стал мягче. — И именно поэтому следующая партия должна быть такого размера, чтобы положить конец предприятию.

— Какого размера, мистер Мортон?

— Я уже сказал — десять килограммов. Или что-нибудь в этом роде. Довольно возиться с мелочами.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Вот это ответ, — звучит добродушный бас.

Затем следует несколько незначительных реплик, предназначенных для того, чтобы восстановить добрые отношения. И наконец, последняя важная подробность:

— Доложите мне обо всем послезавтра в девять вечера, — уточняет Мортон. — А если за это время что-нибудь случится, позвоните мне по телефону.

У меня нет времени дожидаться ответной реплики Ларкина. Оказывается, что у меня уже нет времени и на отступление. Едва я успеваю спрятать в карман приемник и поставить ногу на ступеньку, как вдруг над моей головой раздается звук поворачиваемого ключа. Быстро отодвигаюсь в сторону и врастаю в стену под прикрытием тени. Неплохое прикрытие на случай, если никому не взбредет в голову посмотреть через ограду вниз, во двор.

— Подбросить вас на машине или возьмете такси? — слышу с полной ясностью голос Мортона уже без всякой аппаратуры.

— О, не беспокойтесь, я возьму такси, — вежливо отвечает Ларкин, словно ему действительно предоставлен выбор.

— В таком случае спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мистер Мортон.

— А-а, мистер Холмс! — радушно встречает меня шеф — Как идет расследование? Подозреваю, что вы мне приготовили чертовски интересное разоблачение.

Он, разумеется, подозревает совершенно обратное, и явно готовится поиздеваться над моим провалом, и, как свидетельствует его хорошее настроение, очень доволен только что закончившимся разговором с американцем.

— Боюсь, вы действительно правы, сэр, — отвечаю с подходящей случаю озабоченностью. — Разоблачение действительно интересное и, к сожалению, достаточно неприятное.

Улыбка медленно сползает с лица Дрейка, и, предчувствуя, что ему придется чем-то подкрепить душевную бодрость, он встает из-за стола и медленно идет к передвижному бару.

— Ну, что вы ждете? Чтобы у меня был разрыв сердца? — спрашивает рыжий без особого волнения, хватая бутылку «Балантайна». — Говорите!

— Пусть говорят они, — заявляю я, доставая из кармана магнитофон.

Включаю его.

Звук далеко не лучшего качества, не очень громкий, но это не мешает Дрейку по достоинству оценить смысл реплик, которыми обмениваются Ларкин и Мортон.

— Подлый янки, — цедит сквозь зубы шеф, прослушав запись. — Он мне за все заплатит…

— Уходя, Мортон опять назвал вас «старым дураком», — уточняю я, чтобы подлить масла в огонь. — А Ларкин возразил ему и сказал, что вы не дурак, а хитрый мошенник и подлец…

— Бросьте эти живописные детали, Питер! — прерывает меня Дрейк. — Могу вас уверить, что я готов к действию и без вашего допинга. Ну, что замолчали? Когда я не желаю вас слушать, болтаете как попугай, а когда должны говорить, молчите как бревно. Я жду вашего комментария.

— По-моему, все ясно и без комментариев, — отвечаю я, вставая, и, в свою очередь, направляюсь к бару.

И, взяв темно-коричневую бутылку, лаконично говорю:

— ЦРУ.

— ЦРУ? А почему не Интерпол? — спрашивает шеф.

— То или другое, это не меняет ситуации, — замечаю я. — Но если бы это был Интерпол, то дело бы закрылось еще после отправки партии и мы бы уже сидели за решеткой.

— А что, по-вашему, нужно ЦРУ?

— Большой скандал. Политическая сенсация А чтобы сенсация и скандал были нужного калибра, необходим и груз нужного калибра. Вы же слышали претензии этого господина: не менее десяти килограммов. Устраивают капкан в нужном месте, захватывают груз и поднимают шум в печати, обвиняя коммунистов, что они травят свободный мир. А самое интересное то, что все это оплачивается деньгами из вашего кармана.

Дрейк некоторое время молчит, мысленно анализируя мою гипотезу.

— Как будто так и есть, — кивает он. — Или что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, ловушка очевидна. И ведь всего несколько минут назад этот грязный янки убеждал меня послать крупную партию, беря на себя труд незамедлительно переправить ее за океан.

Он устало садится в кресле напротив меня, опускает голову и погружается в размышление.

Я допиваю виски и выкуриваю сигарету, когда наконец рыжий медленно встает и выходит из комнаты вопреки своему правилу не оставлять меня одного в кабинете Его отсутствие длится, впрочем, не более двух минут. Когда он возвращается, то меланхолично произносит: