Найти ночью в Москве циновку все-таки не удалось, поэтому они попробовали и на кровати, и на коврике, а потом Марина посмотрела на часы и внезапно вспомнила, что утром ей должен звонить любовник из Калифорнии, тот самый, который потом подарит ей красивую майку, ручной работы, с кислотным узором, в которую она одета прямо сейчас. Прямо сейчас – это когда с той ночи прошло восемнадцать месяцев, как нетрудно подсчитать, зная возраст ребенка и среднюю продолжительность беременности у самок вида homo sapiens – если, конечно, по-прежнему верить в существование такого вида.

А год назад, таким же зимним депрессивным вечером, Марина так же сидела на полу, скрестив ноги, натянув майку на круглый живот, и говорила, что мальчик – это враг внутри, да еще и китаец какой-то вдобавок, как и его папаша.

– Почему ты ему не позвонила? – спрашивала тогда Ксения.

– А у меня нет его телефона, – отвечала Марина, – я ему свой оставила, а его не взяла. То есть он мне его написал, а я его забыла на столе на кухне, потому что тормозила утром, еще бы, мы ведь такую работу с ним сделали, целого ребенка, часа четыре трудились, взмокли оба.

– Как же ты не предохранялась?

– Прикинь, я была такая глупая, – говорила Марина, – такая дура, я предохранялась два первых раза, а потом презервативы кончились, и у него уже не так хорошо стояло, и я сказала а давай так, потому что мне очень хотелось, и к тому же я слышала, что вероятность забеременеть от третьей эякуляции подряд гораздо меньше. И вообще я собиралась с утра принять постинор, но дома затормозила, свалилась и уснула, а потом все забыла, я вообще все забыла, даже его телефон на кухонном столе, но я бы все равно не стала звонить, раз он не позвонил, мало ли, что я забеременела, самой надо было думать, ведь правда?

– Хорошо еще, что он здоровый оказался, – говорила Ксения, – а то была бы ты сейчас не беременная, а ВИЧ-инфицированная.

– Не надо, не надо меня парить, я же тебе не говорю, что какой-нибудь твой садист-любовник тебя когда-нибудь запросто прирежет.

– Это ты не говоришь? Да я от тебя это каждый раз слышу!

– А ты зато можешь меня теперь пугать, что я умру от родов.

– Вот еще, и не подумаю. Ты родишь прекрасного младенца, здорового и крепкого.

Год назад они так говорили, и так оно все и получилось, вот и младенец, здоровый и крепкий, ползает по белому ковру, как по спине белой медведицы, конечно же, медведицы, а не медведя, потому что это мамин ковер, мамина комната, мамина квартира, мамин маленький китайчонок, мандаринчик, апельсинчик, кто у нас такой вкусненький? Я потому и набила себе дракона, говорит Марина, чтобы Восток был, раз уж у меня китайский сын, я сама теперь немного китаянка, правда? А красное пятно – не переживай, оно пройдет к лету, а сейчас все равно, кроме тебя, показывать некому.

Вау, говорит Ксения, что значит некому? А куда ты растеряла всех своих мужиков, любовников со всех концов земного шара, всех возрастов и цветов кожи, с которыми тебе интересно, потому что ты никогда раньше таких не пробовала? Неужели ты исчерпала все комбинации, неужели у тебя были все, кого только можно вообразить, даже столетний афро-американец с примесью эскимосской крови, плод недолгого пребывания на Аляске в канун Первой мировой войны батальона морской пехоты, как их там зовут по-английски – морские котики? Белые медведи? Смейся, смейся, отвечает Марина, я нашла главного мужчину моей жизни, посмотри только на него, только полюбуйся, он самый лучший и самый красивый на Земле, посмотри на его лицо, посмотри на его яйца, посмотри на его член – ни у одного мужчины я не видела таких красивых яиц и такого красивого члена. А я, ты знаешь, многое повидала.

В самом деле – многих повидала, я знаю. И неужели устал смотреть зрачок, потускнел глазной хрусталик, погас взгляд? Где та Марина, с которой нельзя было прийти в гости, потому что она тут же начинала высматривать, кого бы утащить трахаться в ванную? Где та Марина, которая, когда не могла заснуть, начинала считать своих любовников, как другие считают овец или слонов, и всякий раз засыпала, так и не добравшись до конца? Где та Марина, которая все знала о сексуальных пристрастиях любого мужчины в Москве и странах, прилегающих к Шереметьево-2? Где та Марина, которая в пятнадцать лет познакомила меня с Никитой, узнав, что я – в Теме? Где та Марина, которую я так любила, что ради нее хотела бы стать мужчиной на одну-единственную ночь?

Она сидит на полу, поджав под себя ноги, в майке ручной работы, от любовника из Калифорнии, и кислотный узор на ткани – как сияние, что исходит от ее живота, и кислотный узор на мониторе – как благословение кибернетических богов, и маленький Глеб ползает рядом, как божественный эскимосский младенец по спине Великой Матери Медведицы.

Вот проходит время жизни, думает Оля, вот проходит время, мне уже тридцать пять лет. Восемь лет назад я приехала в Москву из Питера, год назад купила себе квартиру. Восемь минус один будет семь, семь лет по чужим углам, из них два года – в одной квартире с Владом и всей кодлой его вечно меняющихся друзей. Значит, семь минус два – пять. Пять лет одиночества, пять лет сама себе хозяйка. Пять плюс один будет шесть. Значит, все-таки шесть лет, потому что когда в своей квартире – тоже одна, с этим числом ничего не поделать, как ни верти.

Числа – это моя специальность, думает Оля и затягивается сигаретой из длинного мундштука. Откуда у филологической девочки из интеллигентной питерской семьи такая любовь к цифрам? Может, все дело в шахматах? У меня все-таки был когда-то второй разряд. Я неплохо умела считать варианты. Черные и белые клетки, латинские буквы по горизонтали, числа по вертикали.

Числа – это моя специальность. Я начинала бухгалтером, я была IT-менеджером, вот уже три года как я – исполнительный директор, совладелица небольшой компании. Финансовые потоки мало отличаются от компьютерных сетей, цифры складываются в числа, числа строятся в колонны, колонны собираются в таблицы, единицы и нули маршируют по проводам, превращаясь на выходе в картинку, слово или другую цифру. Все это называется финансовая отчетность; все это называется Интернет. Место, где финансы встречают Интернет – это и есть та точка, где я нахожусь.

Та точка, где я нахожусь сейчас физически, называется «Ямки и поваляться». Здесь самый дешевый японский ланч в Москве, 149 рублей. Числа – это моя специальность, они не оставляют меня даже за обедом. Ксюше двадцать три года, мне – тридцать пять, значит, она моложе меня на двенадцать лет. Если бы я забеременела сразу после первой менструации, моей дочери как раз было бы столько. Мне бы хотелось, чтобы она сейчас походила на Ксюшу. Если бы это, конечно, была дочь, а не сын. Она бы называла меня «мама», а я бы гладила ее по головке и говорила что ты, Ксюшенька, все будет хорошо, ты же знаешь, я люблю тебя. Я бы гладила ее по растрепанным черным волосам, потому что это очень нужно, чтобы кто-то тебя любил.

Когда мне было двадцать три года, я этого еще не понимала. Мне казалось, в мире есть множество других, куда более важных вещей, чем любовь одной женщины к другой. Например, любовь мужчины к женщине или женщины к мужчине. Впрочем, Влад уже тогда преподал мне урок, объяснив, что любовь мужчины к мужчине тоже много чего стоит. Влад старше меня на пять лет. Двадцать три плюс пять это двадцать восемь. Он вышел из шкафа в двадцать пять, значит, уже три года я знала, что мой брат – гомосексуалист. С двадцати, значит, лет.

Мне бы хотелось, чтобы у меня была такая дочь, как Ксюша, но это невозможно. Впервые я переспала с мужчиной в двадцать два. От растерянности и любви я не предохранялась, так что, если бы я забеременела тогда, моей дочери было бы двенадцать лет. Как раз столько, сколько было мне тогда, когда родилась Ксюша.

Вот проходит время жизни, думает Оля, проходит время. Гриша и Костя не разговаривают больше, а сегодня утром мне прислали счет за рекламу, которую крутили на сайтах Гришиного холдинга, и этот счет не понравился мне. Цифры – моя специальность и мне не надо поднимать документы за прошлый месяц, чтобы заметить, что с ними что-то не так. После обеда я вернусь в офис и позвоню Грише, спрошу его, что случилось, куда пропали все внутренние скидки, разве мой магазин больше не входит в его холдинг – и буду готова услышать, что нет, что до тех пор, пока 37,5% акций принадлежит Косте, мой магазин не входит в холдинг и, значит, будет платить как все. Мы будем платить как все. То есть я буду платить как все. Я заранее знаю, что я это услышу. Цифры – моя специальность, и потому я знаю, что скажут мне люди, которые пишут эти цифры. Зная цифры, я знаю людей. Но не всех.