Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Но живые думали о живом.

— Пехота, на подводы!.. Конница, вперед!..

Паровоз шумит,
Четыре вагона.
Ахвицеры за Кубанью
Рвут погоны…
Музыка рвала сердца.
Сорока наступает,
Усмехается.
Кадеты тикают,
Спотыкаются…

Партизаны, наступая врагам на пятки, снова погнались за ними по степям. В гривы конские были вплетены первые цветы, а на хвосты навязаны почерневшие от запекшейся крови золотые и серебряные погоны.

Пирующие победители

В России революция — пыл, ор,

ярь, половодье, урывистая вода.

Всю дорогу разговоры в вагоне.

О чем крики? О чем споры?

— Все дела в одно кольцо своди — бей буржуев!

— Бей, душа из них вон!

— Братва…

— Земля наша, и все, что на земле, наше.

— А беломордые?

— Не страшны нам беломордые… Винтовка в руке, и глаз наш зорок.

— Правильно…

— Наша сила, наша власть. Всех потопчем, всех порвем.

Навстречу — два эшелона.

— Ура… Ааа…

Машут винтовками, шапками.

— Даешь буржуев на балык!

— Долой погоны… Рви кадетню!

— Поездили, попили… Теперь мы на них поездим.

— Крой, товарищи, капиталу нет пощады!

— Доло-о-ой…

И долго еще за эшелонами гремели матюки, хохот, стрельба вверх.

Горы расступились, впереди стеной встало море, по сторонам замелькали домишки рабочей слободки, и поезд — в клубах пара — подлетел к станции.

— Где комендант? — выпрыгнув из вагона, обратился Максим к пробегавшему мимо с пучком зеленого луку молодому солдату.

— Ах, землячок, — остановился тот и отер шинельной полой вспотевшее лицо, — сурьезные дела. Фронтовики не подгадят. Фронтовики в один момент обделают дела в лучшем виде.

— Я тебя о чем спрашиваю?

— Ну, теперь держись, ваша благородия, держись, не вались! — Солдат махнул луком и побежал дальше.

«С митингу, — догадался Максим, глядя ему вслед, — здорово разобрало, всякого соображения лишился человек».

Народ снует, народ шумит — давка, толкотня… Максим берет направление в вокзал.

— Где комендант, под девято его ребро?

— Я комендант.

— Тебя и надо.

— Кто таков и откуда? — очнулся комендант и поднял от стола, за которым спал, запухшее лицо. — Ваш мандат?

Максим отвернулся, расстегнул штаны и достал из потайного кармана бумагу.

— «То-то… (зевок) варищ ко-ма… (зевок) командируется за ору-жи-ем (зевок). Под-держка ре-во-лю-ци-он-ной вла… (зевок) власти на местах», — вслух читал комендант, потом потер на мандате помуслявленным пальцем печать и, развалившись в мягком кресле, сдвинул на нос шапку. — Не от меня зависит.

— Как так?

— Та-ак… — А сам и глаз не показывает.

— Да как же так?

— Эдак, — мычит сквозь сон.

— Да какой же ты комендант, коли оружия в запасе не имеешь?.. А ежели экстренное нападение контры?

— Мэ-мэ, — тихо мекает он и, уронив на стол голову, давай храпеть во все завертки.

— Га, чертов сынок! — плюнул Максим через коменданта на стенку и, выбрав у него из пальцев мандат, ударился в город.

НОВОРОССИЙСКИЙ СОВЕТ
РАБОЧИХ, СОЛДАТСКИХ, КРЕСТЬЯНСКИХ
И КАЗАЧЬИХ ДЕПУТАТОВ

На лестницах и в залах народу — руки не пробьешь. Черноморские молдаване хлопотали о прирезке земельных наделов; немцы-колонисты искали управы на самовольство казаков; фронтовики, матросы и рабочие шныряли по своим делам, и тут же неизвестный солдат продавал серебряные ложки.

Толкнулся Максим в одну комнату — заседанье, не продохнешь; толкнулся в другую — совещание с рукопашным боем; в третьей комнатушке местный комиссар финансов, на глазах у обступивших его восхищенных зрителей, из простой белой бумаги делал деньги.

Встал Максим в дверях и давай самых главных за руки хватать:

— Оружие…

Иному некогда, иному недосуг, все кричат и мимо бегут, и никто с делегатом говорить не желает. «Что тут делать? — думает Максим. — Хоть садись и плачь или обратно в станицу с таком поезжай…» С горя пронял его аппетит, пристроился на подоконнике, хлеба отломил и только было взялся за сало — глядь, Васька Галаган.

— Здорово, голубок.

— Да неужто ж ты, дорогой товарищ, живой остался?

— Э-э, меня не берет ни дробь, ни пуля…

— Ах, друг ситный, рад я ужасно!

Подманил Васька товарищей и ну рассказывать, как они на автомобиле мимо дороги пороли, как у попа гостевали, как он, Васька, в трубе ночевал… Ржали матросы — штукатурка с потолка сыпалась, советские обои вяли, стружкой по стенам завивались.

— Зачем, годок, в город притопал? Максим показал мандат.

— Оружия тебе, солдат, не достать, — смеется Галаган. — В совет здешний всякая сволота понабилась: и большевики, и меньшевики, и кадеты, и эстервы.

— Какой такой совет, коли силы-державы не имеет?.. А ежели экстренное нападение контры, они и усом не поведут?

— Не по назначению попал.

Уцепил Максим дружка за рукав бушлата и давай молить-просить:

— Васек, товарищ подсердечный, не могу я без оружия в станицу и глаз показать… За что мы скомлели, терзались на фронтах?.. И зачем нам допускать в советы кислу меньшевицкую власть?.. Долой золотую шкурку… В контрах вся Кубань, тридцать тысяч казаков.

— Успокой свое сердце, оружия тебе добудем.

— Верно?

— Слово — олово.

— А совет?

— Совет — чхи, будь здоров, погремушка с горохом… Вся власть в наших руках: хоромы, дворцы и так далее.

От радости Максим стал сам не свой. Сала кусок и хлеба горбушку на подоконнике забыл.

Матросы, подцепив друг друга под руки и, распевая песни, шли во всю ширину дороги.

Максим с мешком на горбу следовал за ними.

Миновали улицу, другую и всей ватагой ввалились в гостиницу «Россия». Барахла кругом понавалено горы. Сюда повернешься — чемодан, туда — узел, двоим не поднять. Картины, диваны и занавески — чистый шелк. На полу валялись пустые бутылки, на столах ковриги ржаного хлеба, целые кишки колбас, вазы были наполнены фруктами, а раззолоченные блюда — солеными огурцами и кислой капустой.

Проголодавшийся Максим набросился на жратву. Васька расстегнул бутылку шампанского. Вспомнили, как на автомобиле мимо дороги чесали, выпили; про трубу вспомнили, еще выпили; за поповский сапог наново выпили. Вывел моряк гостя через стеклянную дверь на балкон и показывает:

— Вон немцы в Крыму… Вон Украина, страна хлебородная, всю ее покорили гады, а флот наш сюда отсунули.

— Немцы?

— Немцы, хлесть их… Шлём-блём, даешь флот по брест-литовскому договору… Шалишь… Распустили мы дымок, сюда уплыли. Выпьем вино до последнего ведра, дальше двинемся, разгромим все берега и с честью умрем, но не поддадимся.

— Вася, зачем умирать?

— Я?.. Мы?.. Никогда сроду… Будем жить бессчетно лет… Все прошли с боем, с огнем… Полный оборот саботажа, весь путь под саботажем… Зато и задали же мы им дёрку… Гайдамаков били, раду били, под Белградом Корнила шарахнули, на Дону с Калединым цапались, в Крыму с татарами дрались, на севастопольском рейде офицеров топили в пучине морской: камень на шею и амба, вспомнили мы им, драконам, «Потемкина» и «Очаков».

— С корню долой!

— Справедливо, дядя… Раз офицер — фактически контрик… Бей с тычка, бей с навесу, бей наотмашь, хрули гадов, не давай лярвам пощады ни на рыбий волос… Про Мокроусовский отряд слыхал? Наш отряд, Черный флот… Офицеров своих аля-аля — пополам да надвое, теперь сами себе хозяевы… В судовых комитетах поголовно наша бражка, ни одного в очках нет. Дни и ночи у нас собрания и митинги, митинги и собрания… На дню выталкиваем по тыще резолюций: клянемся, клянемся и клянемся — бей контру, баста!..

37
{"b":"99590","o":1}