Я решил все-таки пойти в музей. Знаю я Олега. Забудется и пропадет там до вечера, а потом влетит от отца. Придется мне проследить за Олешкой.

По дороге в музей я ни разу не открыл рта, только слушал, как Олег непрерывно болтал с медсестрой. И вот удивительно. Она почти старая, но с ним разговаривала, точно он не мальчишка, а настоящий какой-нибудь ее товарищ по работе. Оба сыпали научными словами, что и не выговоришь. Откуда Олег это знает? А в школе сидит, помалкивает. Никто и не подумает, сколько у него напихано в голове про медицину.

Они увлеклись разговорами и чуть не проехали остановку. В последнюю секунду выскочили из троллейбуса у Витебского вокзала. Прошли мимо сквера к старинному дому, где помещался музей. Здесь было тихо, народу мало; не верилось, что в нескольких десятках метров отсюда — грохочущая вокзальная суета, поток людей с чемоданами, такси, автобусы.

В раздевалке Олег скинул пальто так поспешно, точно оно загорелось, и первым кинулся вверх по лестнице. Вот уже нетерпение взяло человека! Мы с медсестрой еле поспевали за ним.

На третьем этаже по обе стороны от площадки шел длинный, ярко освещенный коридор, весь заставленный какими-то аппаратами, ящиками. Олег уже забрался в конец коридора и кричит оттуда:

— Идите скорей! Что я вижу!

Сторожиха вскочила со стула и замахала руками:

— Тише, тише, мальчик! Не положено здесь шуметь!

И правда, тихо. Всего-то несколько человек смотрят и ходят осторожно, будто по горячему песку босиком. Олег замер возле белого шкафчика, похожего на холодильник. А рядом — домик из белой клеенки и крошечное окно со стеклом. Внутри пусто. Чего особенного?

— Кислородная палатка. Понимаешь, как здорово! — шепчет Олег. — С высоким содержанием кислорода.

Чем тут восхищаться? Подумаешь! Куда интереснее обыкновенная брезентовая палатка в лесу. Там тебе такой кислород! Лучший воздух на свете. И костер можно развести…

Вдруг я чуть не упал. Олег как рванет меня за плечо и потянул к стене. Я увидел большую фотографию: лежит на кровати мужчина, до пояса прикрытый такой белой палаткой, и через окошко видно его лицо. Рядом с кроватью — аппарат вроде холодильника, около него женщина в халате дежурит.

— Ясно тебе? — говорит Олег. — У человека, например, воспаление легких. Наступает кризис, человек задыхается, воздуху не хватает. А тут ему кислород самый лучший, сколько хочешь. И человек спасен.

Действительно. Не отправится же такой больной в лес за хорошим воздухом. Да еще сидеть в палатке на сырой земле. Олег уже исчез… Вот его макушка торчит. Бегает от одного аппарата к другому и опять рассуждает во весь голос. Служащая подошла к нашей медсестре и говорит:

— Мамаша, успокойте своего ребенка. Если он еще будет хулиганить, я выведу!

— Это про меня? Да вы что! Я не знаю как хотел сюда попасть. Каждый день бы ходил, смотрел… — Олег обиженно поднял брови домиком.

— Извините, он больше не будет, — сказала медсестра. — Просто он не помнит себя от счастья.

— Пожалуйста, дерните меня хоть за волосы, если начну шуметь, — попросил Олег. Медсестра повела его к какому-то аппарату и стала тихонько объяснять, зачем он и как устроен.

Я понял, что разговор идет об операциях на сердце: зажимают сосуды, чтобы кровь не мешала хирургу работать, и подключают аппарат — искусственное сердце и легкие на время операции.

— Знаю, знаю! Это называется операция на сухом сердце, — перебил медсестру Олег. Он вообще все время ее перебивал, а она терпеливо, — вернее, даже с интересом выслушивала рассуждения об артерии, часть которой замещают сделанной из капрона трубкой. Непонятно, откуда Олег все это разузнал.

Они все шептались, не обращая на меня внимания, и мне это надоело. Я подошел к застекленной витрине и от нечего делать стал читать таблички с объяснениями.

— Ну, хватит! Второй ваш сын безобразничает! — услышал я за спиной сердитый голос.

Я не заметил, что, оказывается, прижался носом к стеклу и надышал — расплылся матовый кружок. Олег вытер носовым платком пятно и вежливо сказал сторожихе:

— Я послежу за ним. Он будет хорошо себя вести, прямо замечательно!

— Вот достались посетители! — вздохнула сторожиха. — Если еще замечу…

Хотел я сказать, что могу и уйти, даже с удовольствием. Очень нужен мне этот музей. Да жалко портить все Олегу. Но вообще-то как бы его вытащить? Он хоть до завтра тут проторчит. Ему ведь надо в цирк на тренировку!

— Олег, тебе пора заниматься. Дядя Коля рассердится, — сказал я.

Он нахмурил брови, совсем как отец, и сердито отвернулся, продолжая шептаться с медсестрой.

— А в нижнем этаже есть интересное? — спросил я служащую.

— Конечно! Гораздо больше!

Должно быть, она обрадовалась, что избавится от нас, и, когда Олег стал ее расспрашивать, посоветовала скорее идти вниз, пока музей еще не закрыли.

Только так и удалось оторвать Олега от этих аппаратов. Но и во втором этаже такой же длинный коридор, заставленный всякой всячиной. Опять разглядывать? Нет, терпение уже кончилось.

— Ох, мы не посмотрели, что там во всех залах есть, наверху! — спохватился Олег. — Пошли обратно.

— А тут интереснее, — сказал я и ринулся в первый попавшийся зал. Никого нет, и надоевших аппаратов не видно. Я оглядел стену справа — ничего особенного. Повернул голову влево… И как подпрыгну! Скорей, скорей сюда! Смотри, Олег! Там космонавт сидит! Кажется, Герман Титов!

— Тише, чего орешь! — рассердился он. — Глупые шутки. А почему ты испуганный такой?

— Да знаешь… Пустая комната, и кто-то в кресле сидит… Шлем космонавта и костюм… Посмотрим вместе, а?

— Нашел время разыгрывать, — проворчал Олег, но пошел в зал.

— Вон слева, гляди, — сказал я. Вдвоем-то веселей, и мы храбро подошли к космонавту, потрогали голову, руку.

— Здо́рово сделана кукла. Совсем как живой. А ты правда подумал, что это настоящий человек? — засмеялся Олег.

— Не совсем, конечно… Да я рассмотреть не успел, что-то показалось… Ну, хватит тебе улыбаться.

Хоть и кукла, зато шлем, ботинки, костюм — все настоящее. Мы радовались, что так близко видим эти прекрасные вещи. Наверно, немногие ребята трогали одежду космонавта, как мы с Олегом! Да, из-за этого стоило тащиться в музей, бродить тут, чтобы, наконец, попасть в зал, где столько интересного.

На столике под стеклом лежали тюбики — кажется, тоже настоящие — с питанием космонавта во время полета. И на каждом написано: шоколад, пюре… И даже был тюбик с надписью — «мясной бульон». Вот удивительно. Бульон в тюбике.

— Значит, доктора и здесь нужны. Решают, какое питание давать космонавтам, — сказал Олег.

— И повара в этом деле участвуют. Они ведь готовят.

— Ясно. Всех и не пересчитаешь, кто нужен… А врачи еще следят за здоровьем космонавтов, как организм переносит состояние невесомости… Сколько придумали аппаратов для измерения работы сердца, легких во время полета! А сколько еще можно напридумывать… — сказал Олег.

Медсестра, что называется, не могла оторвать меня с Олегом от космонавта. Но когда мы взглянули на часы, то пустились бежать. Даже забыли поблагодарить медсестру и выскочили на улицу, на ходу натягивая пальто и шапки.

Всю дорогу в цирк Олег злился, как будто я был виноват, что он опоздал на тренировку. Но я представил себе, как ему влетит от дяди Коли, и сказал:

— Хочешь, я с тобой пойду? Давай сразу на манеж, начнем заниматься; я тебе помогу. Вдруг твой папа и не заметит, что мы задержались…

— Без тебя обойдусь, — перебил Олег. — Не могу я, как ты, только и думать об этих бесконечных тренировках. До чего мне все надоело! Когда я, наконец, буду делать, что мне хочется…

Ну, он просто так ворчит, от огорчения. Не поверю, будто Олег всерьез не хочет заниматься акробатикой.