Насталъ день, когда ужасная всть обрушилась на него, какъ громъ. Дло въ Мадрид было кончено. Смерть являлась, но съ большою скоростью — по телеграфу.

Когда одинъ изъ чиновниковъ сказалъ Рафаэлю, что около тюрьмы бродитъ его жена съ дочерью, родившеюся во время его заключенія, и требуетъ свиданія съ нимъ, у Рафаэля не осталось больше сомнній. Если жена пріхала съ родины, значитъ, э_т_о близко.

Его навели на мысль о помилованіи, и онъ бшено ухватился за эту послднюю надежду всхъ несчастныхъ. Разв другіе осужденные не добивались помилованія? Почему же онъ не добьется? Кром того, доброй сеньор въ Мадрид ничего не стоило даровать ему жизнь. Она должна была только дать свою подпись.

И Рафаэль обращался ко всмъ офиціальнымъ лицамъ, посщавшимъ его изъ любопытства или по долгу службы, адвокатамъ, священникамъ и репортерамъ, и спрашивалъ ихъ, дрожа и умоляя, какъ будто они могли спасти его:

— Какъ вы думаете, будетъ мн помилованіе?

На слдующій день его должны были увезти въ родной городъ, связаннымъ и подъ охраной, какъ хорошее животное, которое гонятъ на бойню. Палачъ со своими принадлежностями ждалъ уже его на мст. Въ ожиданіи момента выхода Рафаэля изъ тюрьмы и въ надежд увидать его проводила цлые часы у воротъ тюрьмы его жена, смуглая крупная женщина, отъ которой несло дкимъ запахомъ скотнаго двора каждый разъ, какъ она шевелила своими пышными юбками.

Она была какъ бы ошеломлена тмъ, что находится у тюрьмы. Въ ея безсмысленномъ взгляд выражалось больше изумленія, чмъ горя, и только, когда взглядъ ея останавливался на ребенк, прижатомъ къ высокой груди, изъ глазъ ея выкатывалось нсколько слезъ.

Боже мой! Какой позоръ для семьи! Чуяло ея сердце, что этотъ человкъ кончитъ такимъ образомъ. Если бы хоть двочки не было на свт!

Тюремный священникъ старался утшить ее, проповдуя покорность. Она могла еще встртиться вдовою съ человкомъ, который сдлаетъ ее еще счастливе. Это, повидимому, оживило ее, и она заговорила даже о своемъ первомъ жених, славномъ маломъ, который удалился изъ страха передъ Рафаэлемъ и подходилъ къ ней теперь въ город и на пол, точно желалъ сказать ей что-то.

— Да, въ женихахъ не будетъ недостатка, — говорила она спокойно, со слабою улыбкою. — Но я — хорошая христіанка и, если у меня будетъ второй женихъ, то я хочу, чтобы онъ былъ такимъ, какъ Богъ велитъ.

Замтивъ удивленный взглядъ священника и привратниковъ, она вернулась къ дйствительности и снова неестественно захныкала.

Подъ вечеръ пришло извстіе. Помилованіе было дано. Королева, которую Рафаэль представлялъ себ окруженною тамъ въ Мадрид всми украшеніями и роскошью, которыя Господь Богъ хранитъ въ алтаряхъ, была тронута телеграммами и просьбами и продлила жизнь осужденнаго.

Помилованіе вызвало въ тюрьм взрывъ бшенаго восторга, какъ будто каждый изъ заключенныхъ получилъ прощеніе и освобожденіе.

— Радуйся, тетушка, — говорилъ священникъ жен помилованнаго. — Твоего мужа не убьютъ. Ты не будешь вдовою.

Молодая женшина стояла нкоторое время молча, какъ будто боролась съ мыслями, которыя назрвали въ ея ум съ тупою медленностью.

— Хорошо, — сказала она наконецъ спокойно. — А когда же онъ выйдетъ изъ тюрьмы?

— Выйдетъ?… Да ты съ ума сошла. Никогда! Онъ долженъ еще радоваться, что жизнь его спасена. Его увезутъ въ Африку, и будучи молодымъ и сильнымъ, онъ можетъ прожить еще двадцать лтъ.

Женщина впервые зарыдала отъ всей души, но это были слезы не печали, а отчаянія и бшенства.

— Послушай-ка, — сказалъ священникъ въ раздраженіи: — вдь, ты гнвишь Госпрда Бога. Ему-же спасли жизнь, понимаешь ли? Онъ уже больше не присужденъ къ смертной казни. A ты еще недовольна?

Женщина перестала плакать. Ея глаза засверкали ненавистью.

— Хорошо… Его не убьютъ… Я рада этому. Онъ-то будетъ спасенъ, а я чтоже?

И посл долгаго молчанія она добавила среди стоновъ, потрясавшихъ ея смуглое, страстное и грубо пахнувшее тло:

— Осуждена теперь я, а не онъ.

Въ десять часовъ вечера графъ Сагреда вошелъ въ свой клубъ на бульвар Капуциновъ. Лакеи бросились толпою принять отъ него трость, лоснящійся цилиндръ и роскошную мховую шубу; раздвшись, графъ предсталъ въ накрахмаленмой рубашк безупречной близны, съ гвоздикой въ петлиц и въ обычной, скромной, но изящной форм — черной съ блымъ — джентльмэна, пріхавшаго прямо съ обда.

Въ клуб знали, что онъ разоренный человкъ. Состояніе его, обратившее на себя пятнадцать лтъ тому назадъ нкоторое вниманіе въ Париж, щедро разбрасывалось имъ за это время на вс четыре сторсны и теперь исчерпано. Графъ жилъ на остатки прежняго величія, подобно людямъ, потерпвшимъ кораблекрушеніе, которые, цпляясь за обломки, ждутъ въ смертельной тревог наступленія послдняго часа. Даже лакеи, юлившіе вокругъ него, точно рабы во фрак, знали о постигшемъ его несчасть и обсуждали его постыдное затрудненіе въ деньгахъ; но въ ихъ безцвтныхъ глазахъ, утратившихъ всякую выразительность изъ за постояннаго раболпства, не отражалось ни малйшей наглости. Графъ былъ такой важный баринъ! Онъ расшвырялъ свои деныи съ такой великосвтскою щедростью! Вдобавокъ онъ былъ настоящій аристократъ, a душокъ вковой знати обыкновенно внушаетъ нкоторое уваженіе многимъ гражданамъ, предки которыхъ создали революцію. Это былъ не какой-нибудь польскій графъ, живущій на содержаніи у важныхъ дамъ, и не итальянскій маркизъ, который мошенничаетъ въ игр, и не важный русскій баринъ, получащій нердко средства къ жизни отъ полиціи; это былъ г_и_д_а_л_ь_г_о, настоящій испанскій грандъ. Кто-нибудь изъ его предковъ былъ выведенъ можетъ быть въ С_и_д_, въ Р_ю_и Б_л_а_з_ или въ какой-нибудь другой пьес, дающейся на сцен во Французской Комедіи.

Графъ вошелъ гь клубъ съ самымъ развязнымъ видомъ и высоко поднятою головою, привтствуя друзей и знакомыхъ хитрою, еле замтною улыбкою, въ которой отражались и надменность, и легкомысліе.

Ему было подъ сорокъ лтъ, но его называли еще п_р_е_к_р_а_с_н_ы_м_ъ Сагреда; прозвище это быля дано ему давно ночными дамами отъ Максидеа и утренними амазонками изъ Булонскаго лса. Только легкая просдь на вискахъ и треугольникъ небольшихъ морщинокъ у угловъ глазъ говорили о непомрно быстромъ темп жизли, о перегрузк жизненной машины, пущенной полнымъ ходомъ. Но въ глубокихъ и задумчивыхъ глазахъ свтился еще огонь молодости, и они недаромъ заслужили ему со стороны друзей и подругъ прозвище мавра. Виконтъ де ла Тремизиньеръ, удостоенный академической преміи за статью объ одномъ предк графа — товарищ Конде — и пользовавшійся большимъ уваженіемъ среди антикваріевъ лваго берега Сены, спускавшихъ ему вс скверныя картины, которыя не находили сбыта другимъ покупателямъ, называлъ графа де-Сагреда В_е_л_а_с_к_е_с_о_м_ъ и былъ очень доволенъ тмъ, что смуглый, слегка зеленоватый цвтъ лица гранда, черные закрученные усы и глубокіе глаза давали ему возможность хвастнуть своимъ основательнымъ знаніемъ испанской живописи.

Вс въ клуб говорили о раззореніи Сагреда съ нкоторымъ состраданіемъ. Бдный графъ! Отчего не выпадетъ ему на долю хорошее наслдство? Отчего не встртить ему американской милліонерши, которая влюбилась бы въ него и его титулъ? Надо сдлать что-нибудь для его спасенія.

А онъ жилъ среди этого нмого, улыбающагося состраданія, не замчая его, закованный въ броню надменности, принимая за искреннее поклоненіе то, что было въ сущности симпатіей и состраданіемъ. Къ тяжелымъ ухищреніямъ приходилось ему прибгать, чтобы удерживаться на прежней высот положенія; онъ воображалъ, что обманываетъ окружающихъ, на самомъ же дл обманывалъ лишь самого себя.

Сагреда прекрасно отдавалъ себ отчетъ вь своемъ положеніи и не возлагалъ никакихъ надеждъ на будущее. Вс родственники, которые могли вывести его изъ бды своевременнымъ завщаніемъ, сдлали это уже много лтъ тому назадъ, сойдя съ жизненной сцены. Т_а_м_ъ в_н_и_з_у не оставалось никого, кто могъ бы вспомнить о немъ. У него были въ Испаніи только дальніе родственники, важные гранды, связанные съ нимъ не столько узами любви, сколько историческимъ именемъ. Онъ былъ съ ними на ты, но не могъ ожидать отъ нихъ ничего кром добрыхъ совтовъ и порицанія по поводу сумасшедшаго расшвыриванія денегъ. Все было кончено. Богатый багажъ, съ которымъ Сагреда пріхалъ пятнадцать лтъ тому въ Парижъ, сгорлъ за это время въ яркомъ блеск. На его мызахъ въ Андалузіи съ большими фермами и табунами давно перемнился этотъ расточительный и никогда не показывавшійся владлецъ, котораго тамъ почти не знали. За мызами перешли въ чужія руки огромныя хлбныя поля въ Кастиліи, рисовыя — въ валенсійской провинціи, помстья въ сверной Испаніи, все царсгвенное имущество стариннаго графскаго рода Сагреда, не считая наслдствъ отъ разныхъ тетушекъ — набожныхъ старыхъ двъ — и отъ другихъ родственниковъ, умершихъ отъ старости въ своихъ фамильныхъ дворцахъ.