– Я так и знал, – всплеснул руками вернувшийся в тронный зал боярин Михайло. – Рефлексия, вот что всегда метало нашей интеллигенции в воплощении великих замыслов в жизнь. Не бывать тебе, Ванька царём царей, так и помрешь Царевичем, – С кем говоришь, пёс смердящий, – попробовал было рыкнуть Иван, но вышло очень уж неубедительно.

– Не пёс я, а боярин, – гордо ответствовал Самоедов. – А ты, Твоё Бессмертие, сдулся.

Царевич оглядел трон и убедился, что занимает теперь на нём весьма скромную площадь, менее чем в половину против прежнего. Обратная метаморфоза свершилась без всякого видимого участия Ивана ровно через сорок минут после начала представления. – Жиденько, – подтвердил с вздохом Кляев. – Ты можешь подвести нас в самый ответственный момент боя. Только-только выйдем на Вельзевула, как у нас во главе рати окажется не Кощей Бессмертный, а самый что ни на есть обычный российский интеллигент, неспособный к великим деяниям.

– Что значит – неспособный? – возмутился Царевич. – Просто Кощеева во мне меньше чем человеческого.

– Нам нужен агент во вражеском стане, – не стал спорить с писателем-гуманистом Кляев.

Идея была хорошая, да вот только где его взять, этого самого агента, с гарантией, что он не окажется двойным. Ни Сеня Шишов, ни его разлюбезная Люська, ни Кабаниха, ни тем более Селюнин в разведчики не годились. Вот ведь соседи, мама дорогая. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Некого даже во вражий стан заслать. Именно отсутствие потенциальных засланцев в ближнем и дальнем окружении и навело Кляева на совершенно бредовую мысль:

– Через Верку надо действовать.

Царевича аж подбросило на троне от возмущения, и он немедленно обвинил лорда Базиля в оппортунизме и предательстве как российских, так и Берендеевских интересов. Контактировать с Веркой да ещё просить поддержки, Иван категорически отказался. Хватит того, что эта ведьма обвела его вокруг пальца в Заколдованном замке, да мало что обвела, так ещё и бросила в подземелье, из которого он выбрался только чудом. А потом, Верка никогда не станет помогать Царевичу по той простой причине, что это именно она затеяла кутерьму с яблоками и дармовой жилплощадью. Не захочет она лишиться доходов от контрабанды и трёх шикарных замков, наоборот: сделает всё возможное, чтобы приумножить и жилую площадь и сумму зелёными на банковском счёте. Уж Царевичу ли не знать своей бывшей супруги, которая за шестнадцать лет совместной жизни плешь ему проела.

– Ну, завелся, – махнул рукой в сторону брызжущего слюной Ивана Васька. – Коварства в тебе нет, Царевич, поэтому в качестве Кощея Бессмертного ты полное фуфло. Я тебе предлагаю действовать не через Веронику-ведьму, не через жену Верку, а через фею Моргану, которая, если мне не изменяет память, бросила свой роскошный замок ради любви к благороднейшему рыцарю Огненного плаща королевичу Жану, к слову лишенному тогда наследства.

– Наследства его лишил не я, а редакторы, – нахмурился Царевич. – Исключительно из идеологических соображений. Это ведь было начало перестройки. Спасибо, что хоть в колхоз их не заставили вступить.

– А за что спасибо-то? – хмыкнул Васька. – Глядишь, из феи Морганы под воздействием коллектива сформировалась бы женщина-труженица и мать семейства. А так получилась самая натуральная ведьма Вероника, которая ради удовлетворения эгоистических потребностей готова сотрудничать и с мафией и с Вельзевулом.

– Чёрт-то ненастоящий, – заступился за Верку Самоедов. – А сотрудничество с чиновником областной администрации нельзя считать сатанизмом. – Ты мне мозги не пудри, интеллигент, – огрызнулся на художника Кляев. – Все эти Василевичи, Костенко, Куропатины – чистой воды уголовка.

– Это ты зря, – запротестовал Мишка. – Василевич – уважаемый столичный предприниматель, вхожий в самые высшие сферы.

– Я сам лорд, – взвился Васька. – И вхож в ещё более высокие сферы, чем твой олигарх.

– Ну, это ты, Вася, уже в мифотворчество ударился, – остудил его пыл Царевич. – А это с какой колокольни посмотреть. Если брать с нашей, пролетарской, то твой Василевич такой же уважаемый предприниматель, как я уважаемый лорд. – Но согласись, Вася, что лорд для Российской Федерации – это слишком. – Конечно, шофёру в лорды – никак нельзя, а вот фарцовщику и спекулянту в олигархи – милости просим.

– Да какой нам прок от таких лордов как ты?! – возмутился Васькиному упрямству Царевич.

– А какой вам прок от таких предпринимателей, как Костенко с Василевичем? Они что, заводы строят, океанские лайнеры на воду спускают? Яблоками они спекулируют, Царевич, но даже яблоки у них ненастоящие. Чистый обман, то бишь воздух, мираж, фантом. И если вы на липовых предпринимателей согласны, то чем вам липовый лорд не угодил. Будут у вас лорды, интеллигенты, будут. Такие же липовые, но зато назначенные сверху, и вы их примите, потому как от власти они, а вы под власть всегда прогибались, прогибаетесь и будете прогибаться.

Царевич после этих Васькиных слов аж завибрировал от возмущения. Изволь тут в собственном дворце слушать коммунистическую пропаганду. Кощей мы, в конце концов, или не Кощей.

– О, – протянул вдруг Мишка. – А ты, Иван, опять раздуваться начал. – Точно, – подтвердил Васька. – И шкура волчья у тебя посерела, и морду опять перекосило.

Царевич бросился к зеркалу почти уверенный в том, что лорд с боярином его разыгрывают, но, увы, кажется, эти двое были правы: лицо у Царевича действительно оставляла желать лучшего, и в росте он вроде бы увеличился, о шкуре и говорить нечего – посерела до полного безобразия и уж, конечно, неспроста. – Тираны критики не любят, – поддел огорчённого Ивана Кляев. – А уж тем более критики народной.

Царевича эта метаморфоза, начавшаяся невесть с чего и без всякого его участия, напугала не на шутку. Нет, надо выбираться из Берендеева царства и выбираться как можно скорее. Доживать свой век Кощеем, благодарю покорно. Тревожные мысли оказали благотворное воздействие на внешность Царевича, и он благополучно вернулся к своему естественному состоянию.

– И каким образом я могу, по-твоему, связаться с феей Морганой? – Через портрет, – подсказал Васька. – Брызнешь на него живой водой, и получай свою красавицу.

План, что ни говори, был недурён. И, скорее всего, осуществим. Но у Царевича были по поводу этого плана кое-какие сомнения этического порядка. В сущности Кляев предлагал, используя фею Моргану, то есть светлую часть души Веры Михайловны Царевич, помещать осуществлению намерений темной части её души, ведьмы Вероники. Вообще-то сам факт раздвоения Веры Царевич на фею Моргану и ведьму Веронику говорил о многом. Ну, например, о том, что ведьма Вероника не в состоянии вместить все качества бывшей супруги Ивана. А, следовательно, Вера Михайловна и ведьма Вероника, это далеко не одно и тоже. И далеко не исключено, что Верка уже тяготится зависимостью от ведьмы, а значит, прямой долг Царевича помочь ей от этой зависимости избавиться, используя фею Моргану и её влюблённость в королевича Жана. Хотя нельзя отрицать и того, что, используя любовь феи к королевичу, Иван тем самым лишает Веру свободы выбора и по сути дела обманом навязывает свою помощь, которую она, скорее всего, от него не ждет.

Лорд с боярином деликатно оставили королевича наедине с возлюбленной, точнее с её портретом. Между прочим, за стенами дворца тоже наступила ночь, и Царевич разглядывал картину при лунном свете, весьма сходном с тем, что царил на холсте. Ивану пришло в голову, что фея Моргана значительно старше Верки той поры, когда он писал роман «Заколдованный замок». Создавалось впечатление, что героиня романа прожила отрезок жизни параллельно с автором и своим прототипом, то бишь Верой. А вот что это была за жизнь, и в каком русле она протекала, Иван не знал. Возможно, жизнь королевича Жана с феей Морганой сложилась иначе, чем жизнь Ивана Царевича с Верой.

Преображение картины началось сразу же, как только Иван брызнул на холст живой водой. Лунный свет, заливающий холл Кощеева дворца, распространился на рисованный пейзаж, фея Моргана чуть повернулась, чтобы увидеть глаза королевича Жана и скользнула по мягкой траве прямо на паркет, словно и не было никакой разницы между жизнью реальной и созданной воображением. Впрочем, вряд ли существование Ивана Царевича в Берендеевом царстве можно было считать реальностью, так что с феей Морганой они были почти что на равных. В общем-то, перед Иваном стояла всё та же Вера Михайловна Царевич, которую он вроде бы знал, как облупленную, но в то же время за привычной вроде бы внешностью угадывалась совсем иная суть, практически неизвестная Ивану. Царевич не сразу нашёл, что ответить этим вопрошающим прищуренным глазам.