Луна исчезла с небосвода, на улице, куда приятели выбрались, наконец, после долгих мытарств на пустыре, было темно, хоть глаз коли. Но Царевич и без света определил, что у Васьки сейчас отпала челюсть.

– Может, не Сеню убили, а кого-то другого, на него похожего?

– А труп куда делся?

– Прячут менты, – не очень уверенно возразил Кляев. – Статистику не хотят портить. – Труп так просто не спрячешь, даже ради статистики, – возразил Царевич. – Но если они зачем-то спрятали один, то почему им не спрятать двадцать. Придёшь ты завтра в милицию, а тебя за шиворот и в психушку. Мол, заговаривается гражданин. – Я же свидетель, – возмутился Кляев. – Именно поэтому и отправят. В клинике ты будешь объяснять врачам, что у тебя не белая горячка. Расскажешь им и про Сеню с колом в груди, и про волосатых гоблинов, и про молодильные яблоки, из-за которых Верка с Наташкой устроили кровавую разборку. Диагноз врачей очевиден: крыша поехала у человека после чтения литературы специфических жанров. Я думаю, в той клинике уже немало подобных чудиков лежит.

Кляев молчал, только сопел недовольно носом. Надо полагать, картина, нарисованная опытной Ивановой рукой, произвела на него сильное впечатление.

– По-твоему выходит, что камуфляжи на пустыре следы заметали?

– А чёрт его знает, что из этого выходит, – расстроенно плюнул на асфальт Царевич. – Может операция какая-то суперсекретная проводится, а ты ломаешь игру компетентным органам.

– Ну и что ты предлагаешь? – Самим надо шевелить извилинами, Вася. Дело это странное и запутанное. Тут есть шансы угодить не только в клинику, но и под пулю, а то и под осиновый кол.

Расстались у дверей первого подъезда. Васька нехотя побрёл домой, шаркая по каменным ступенькам лестницы стертыми подошвами, а Царевич еще минут пять курил на улице, задумчиво глядя в густеющую черноту ночи.

Назвать это стояние размышлениями, было бы слишком смело, ибо в голове у Ивана перепутались все извилины, оставалось только ждать короткого замыкания с последующим отказом обоих полушарий служить инструментами анализа и фантазий.

В квартире было тихо, как в гробнице фараона. Вот только камасутрой Царевичу заняться было не с кем. Иван на всякий случай заглянул в ванную комнату, но, увы, там было пусто. Ничего не оставалось делать, как провести ночь в одиночестве и хорошо бы без сновидений. Желание Ивана Царевича не было, к сожалению, учтено вышестоящими инстанциями, отвечающими за ночное времяпрепровождение, ибо сон писатель, измученный реалиями, всё-таки увидел. Сначала Царевич долго, целую вечность, брёл по выжженной солнцем степи, изнывая от жажды. Все его попытки напиться пресекались Сан Санычем Шараевым, который исполнял в этом дурацком сне роль сестрицы Аленушки. Сам Шараев жажды почему-то не испытывал и бодро шагал за измученным Иваном, раздавая руководящие и направляющие указания. Вопреки всем сказочным стереотипам Царевичу было запрещено пить чистую родниковую воду, ибо, по словам Сан Саныча, организм Ивана не был к ней приспособлен. Шараев предложил Царевичу напиться из козлиного копыта, но тот гордо отказался. Следующим было копыто свинячье. Измученный жаждой Царевич уже почти убедил себя в том, что кабаном быть всё-таки приличнее, чем козлом, но, к счастью, они набрели на копыто жеребячье. Царевич заржал от восторга раньше, чем успел испить затхлой водицы. А уж когда напился, то почувствовал неслыханный прилив сил и, бросив надоевшего Сан Саныча, сивкой-буркой помчался по изумрудному полю. Почему выжженная земля вдруг стала изумрудной, Царевич не знал, а спрашивать было не у кого. Он просто скакал по этому полю, бодрым ржанием подзывая кобыл.

Кобыл жеребец Царевич так и не обнаружил, зато накликал аркан себе на шею. Брошенная чьей-то твёрдой рукой петля настолько туго перехватила горло, что оставалось только или умирать, или сдаваться. Царевич предпочёл сдаться.

Жеребца Царевича доставили ко двору царицы Семирамиды, где, вопреки легенде, он не был обласкан. Царица оказалась почему-то Наташкой Бердовой, которая стала пенять Ивану на недостаток любовного пыла во время последней встречи. Царевич оправдывался тем, что был он тогда в образе человеческом, а не жеребячьем, в том смысле, что какой может быть спрос с женатого писателя. Семирамида-Наташка с Иваном не согласилась, заявив, что спрос будет и с разведенного писателя и с сиво-бурого жеребца, которого она таки заставит показать дорогу к живой воде. А если тот заартачится, то быть ему мерином до конца дней. От столь удручающей перспективы Царевич проснулся в холодном поту и спросонья даже попытался нащупать рукой копыто. Копыто он не обнаружил, но все остальное было на месте. Установив сей радостный факт, Царевич окончательно пришёл в себя. Время было позднее, в том смысле, что раннее утро Иван уже проспал. Жажда, мучившая его во сне, была утолена водой из-под крана, водой отнюдь не родниковой, но, во всяком случае, не заколдованной. За что Царевич немедленно поблагодарил городские власти. Какое всё же счастье, что нашей замечательной страной управляет не царица Семирамида. И на кой чёрт этой дуре понадобилась живая вода?

Пока Царевич, жуя бутерброд с колбасой, обдумывал этот сложный вопрос, зазвонил звонок. Иван нехотя открыл дверь и впустил возбужденного Ваську Кляева, который, ни слова не говоря, сразу же бросился к крану.

– Тоже жеребцом всю ночь работал? – зачем-то полюбопытствовал Царевич. – Каким жеребцом? – удивился Кляев, – Ты что, умом тронулся?

В принципе Иван не стал бы отвергать это предположение. Сумасшедшим он себя пока ещё не чувствовал, но поврежденным в уме мог уже назваться.

– Я их нашёл, понял, Ванька. Я их, гадов, вывел на чистую воду – Тпру, – притормозил Кляева Царевич. – В смысле, погоди. Ты, собственно, о чем? – О Селюнине с Шишовым, – небольшие Васькины глаза смотрелись прямо-таки прожекторами от раскочегарившего их внутреннего огня. – У них там склад.

– Где склад? – растерялся Царевич. – Какой склад? – В подземелье, – пояснил Васька. – Там, где мы вчера с тобой были. Я сегодня чуть свет подхватился и туда. Хотел со следователями, поговорить, которые место преступления будут осматривать. Лужи крови и всё такое.

– Поговорил? – Нет там ни крови, ни следователей, – безнадёжно махнул рукой Васька. – Как нет крови? – не поверил Царевич. – Ведь буквально куски мяса летели. – Нет не только крови, но и следов от сгоревших машин.

– А от протекторов? – От протекторов есть. Такое впечатление, что на пустыре выгуливали целое автомобильное стадо. И гильзы стреляные кругом.

– Дела, – почесал затылок Царевич. – Если всё эта нам с тобой померещилось, то откуда гильзы?

– Так и я о том же, – охотно согласился Кляев. – Какая-то непоследовательная белая горячка. – А Селюнин с Шишовым здесь при чем? – вернулся к началу разговора Царевич. – При яблоках они, Иван, при молодильных яблоках! Сам видел, как Селюнин в подземелье спустился и вынес оттуда сетку молодильных яблок. А следом Сеня появился и тоже не пустой.

– Так, может, яблоки не молодильные, а самые что ни на есть обычные. А Селюнин вполне мог в подземелье оборудовать себе погреб. – А зачем тогда Валерка Бердов приперся к Шишовым? – Думаешь за яблоками? – удивился Царевич. – Да уж, наверное, не за мандаринами, – огрызнулся Васька. – Тем более что и Михеев с Вепревым к Люське подались и у обоих в руках сетки с фруктами.

Дались Ваське эти чёртовы яблоки! Царевич, съевший вчера на закуску загадочный фрукт, никаких перемен в себе не почувствовал, ни позитивных, ни негативных. Если не считать дурацкого сна, то спал он как обычно. Но снами писателя Царевича не удивишь, снились они ему и прежде, ещё покруче нынешнего.

К тому же, если верить ночному видению, Семирамиду-Наташку интересуют не молодильные яблоки, а живая вода. Тем не менее, Валерка зачем-то всё-таки приехал к Шишовым. И если верить Мишке Самоедову, то именно Бердов поставляет Люське клиентуру для охмурения.

– Ты поторапливайся, – заегозил Кляев. – А то упустим резидента.