- Мужик умнейший... Обстоятельный мужик...

Другой, пожалуй, прибавит: "ума - палата", "деляга", "кремень", даже "справедливым" мужиком назовет, но никогда не отзовется как о "душевном человеке", о "мирском". Купцы и помещики почему-то звали его "серым министром",

Мужик он был зажиточный. Богаче его, кажется, не было в Березовке: впрочем, нужно добавить, что быть первым богачом в Березовке значило не очень много. Было у него штук пять лошадей, - правда, очень порядочных, местной битюцкой породы, - две или даже три дойных коровы, с полсотни овец, рига изба-двойня. Были и деньжонки, хотя, конечно, по-нашему очень небольшие - сотни три, четыре, - но по крестьянству немалые. Он каждый год снимал у меня десятин по семи под посев, а плательщиком был исправным. Были в нем и торговые замашки. Так, недавно выстроил он рушку, а к ней пристроил и помольный постав. Мельницы водяные от нас не близко, а потому дело его пошло хорошо. При постройке {49} рушки он был сам за мастера, а уж откуда научился этому мастерству, требующему немалых познаний, сказать положительно не могу... Слышал я как-то, что жил он исключительно для этой выучки где-то на мельнице простым работником, но жил очень недолго. Я думаю, что поставил он рушку и пустил ее в ход только с помощью своей необыкновенно острой сметки и какой-то врожденной способности к математическим вычетам и расчетам.

Впрочем, слово "необыкновенный" я, пожалуй, употребил неправильно. В среде торговых мужиков, мещан и тому подобных людей, которых принято называть теперь всех вообще "кулаками", эта самая сметка и эта способность к чисто математическим вычислениям встречаются очень часто.

- Вот беда с осенью-то, Василий Мироныч!

- Что поделаешь - божеское произволение!.. - сокрушительно вздохнул Василий Мироныч, отирая чистым ситцевым платком вспотевшее лицо.

- Зеленя-то, кажется, подопревают...

- Как не подопревать, известно - подопревают... Кабы знато, сев-то попоздней бы начать...

- Да я и не знаю, Василий Мироныч, к чему спешили? Ведь вы, вон небось, еще до первого спаса ржи-то свои отсеяли...

Василий Мироныч сдержанно улыбнулся.

- Нешто угадаешь?.. Известно так огадывали: пораней посеешь, зеленя-то будут кустистей, ан по заморозкам скотине корм... Вот вышло-то не по-нашему... Меня и то попрекают севом-то, - добавил он.

- Кто?

- Свои, мужики. Мы, бывало раньше успенья не севали... Так уж исстари... А ноне, как на грех, я и начни до первого спаса, ну, за мной и все... А теперь вот... Просто горе!..

- Ну, чем же ты-то виноват!

- Поди ж ты вот!.. А тут, как на смех, Трофим... знаешь?

- Кузькин что ль?

- Ну, ну... Так он обапол Ивана постного отсеялся - как, говорит, старики севали, так и я, - не дураче нас были...

- По его и вышло? {50}

- По его и вышло! - засмеялся Василий Мироныч, - зеленя-то у него еле-еле землю закрыли, ну, и ничего - не преют... Мужики-то и сбились на его сторону... Известно, чтo мужик? Мужик - дурак!.. Куда ветер потяня туда и он...

Было заметно, что Василий Мироныч засел на своего любимого конька. Он хотя и не горячился, но говорил с заметным одушевлением; я, конечно, старался почти не прерывать его: благо разговорился, что с ним бывало не часто.

- И вот я тебе скажу, Миколай Василич, не дай-то господи в мирские дела встревать... Окромя худого, ничего не выйдет... Одно огорчение...

- Да какое же огорчение, Василий Мироныч? Что-то я не соображу...

- Как какое? Так скажем - один убыток... Пытали мы эфто!..

Василий Мироныч опять отер пот, обильно проступавший на его высоком лбу, и попросил налить еще стаканчик.

- Годков десять, пожалуй, будя, еще ты на хуторе-то на эфтом не сидел, и занеси меня нелегкая в ходоки... поверенные то ись, - поправился он. - И что я греха претерпел, скажу тебе - страсть!..

Я недоумевающе взглянул на него:

- Ну, уж и греха?

- А ты как думал?.. Одно слово - склыка... Возьмем, к примеру, подводу. Надоть куда по мирскому делу ехать - подводы нет!.. Бьешься, бьешься... И к старосте-то, и к десятскому, - нет тебе подводы, да и шабаш!.. Иди, мол, к Прохору, его черед... А к Прохору придешь, - не мой черед, говорит, я онадысь свой отбыл: к становому сотского возил... Ступай к Аношке!.. А у Аношки, глядишь, одна кобыла, да и та ожеребилась только... Что ты поделаешь?.. А уж чтоб за Аношку кто поехал - и в уме не держи!.. Не такой народ... Да так-то ходишь, ходишь, бывало, по порядку, да ни с чем и воротишься... Ах, пусто бы вам!.. Ведь раз, что ты думаешь, так и отмахал на своих на двоих до города!

- Это пятьдесят верст-то?..

- А как ты думал!.. Вот он, мир-то...

- Да ты бы уж свою-то лошадь?.. {51}

- С чего ж эфто убыточиться-то? - с легким оттенком обидчивости возразил Василий Мироныч. - Это, надо прямо сказать, расточителем быть свово добра... Ты ее оторвешь, лошадь-то, от работы - ан рупь... Да еще кое время... А то и целковым не отделаешься... Их, целковых-то, на добрых людей не напасешься!..

Василий Мироныч попросил налить еще стаканчик.

- Аль теперь возьми ты сходку... тоже мир собрался... мир, - повторил он иронически, - а я так полагаю, один эфто беспорядок и больше ничего... Теперь мы с тобой... аль купцы где соберутся... по делам. Один говори, другой слушай... А там другой заговорил... На мой сгад кабыть так. Теперь сходка... Кто во что горазд!.. Тот свое горланит, тот свое... Рази это порядок?.. Одна смута...

Я вполне согласился с ним.

- А уж поналягут в чем - сполняй!.. У тебя, можа, дела - посев там на стороне аль коммерция какая торговая, а ты с бадиком по окнам ступай: десятским аль становому самовары ставь; да эфто еще не беда - хорошему человеку услужить, - мгновенно поправился Василий Мироныч, - мир, мол, порешил - скоряйся!.. То ли вот купецкое дело! - ни тебе мир, ни тебе...

- Да ведь и у них и общество, и выборы, и всё...

- Что обчествo!.. Сравнил... У них так: зах-отел ты там, ну, к примеру, в головы, аль куда, ну обчество... А не захотел - живи себе особняком... Заплатил там, что причитается, и свят... Ни ты кого, ни до тебе никому делов нету... А ведь тут, ты тo подумай, - связа!.. Ты хочешь на гору, а самое это обчество-то тебя за ногу, да за ногу... Никакого антересу нету... Ну, возьми теперь землю. Кабы особняк-то у меня был, что мне?.. В раз бы я ее и навозцем угодовал, земельку-то, и ветелочек бы насадил кое место, а посеял-то бы чем хотел... Ну, а теперь - шалишь! Я вот в позапрошлом году гречишки малость посеял, - так, осьминник, - так что ж ты думаешь, ведь так и сгинула дуром!..

- Вот тебе на! Как же это она сгинула?

- А вот распорядки-то наши мужицкие всё... мир-то эфтот... обчествo-то...

Василий Мироныч даже рассердился.

- Да что же с гречихой-то сделалось? {52}

- Скотина разбила...

- А пастухи-то чего ж глядели?

- А пастухам что?.. Кабы свое, ну - так... Да что пастухи... Их тоже винить нечего... Одно дело - не углядишь, особливо свинью, а другое... Вольно ему, говорят, гречиху сеять, коли во всем клину ее нет... ради его осьминника не проклажаться тут... Что поделаешь-то? - Мир!.. А я еще, признаться, гречишки-то у Чумакова, Праксел Алкидыча, две мерки выпросил на семена... Уж такая-то ядреная была, такая-то ядреная!..

Василий Мироныч легонько вздохнул и опрокинул верх донышком порожний стакан.

- Э-э... ты что же это, любезный?.. Что, Миколай Василич, признаться, распарился - невмоготу...

- Ну вот там, распарился!..

Я опять стал наливать ему.

- Ну что с тобой делать, чай пить - не дрова рубить... Наливай, видно, еще!..

- Вот ты, Василий Мироныч, все толкуешь, что ваш мирской порядок не хорош, особняк лучше, мол... Ну, как же ты тогда хоть со скотиной-то обошелся-бы?

- Это ты насчет чего? Насчет кормов, что ль?..

- Да. Теперь вот гуляет она стадом по всей мирской земле1, ей и способно, а как же она будет вертеться на пяти-то десятинах, на особняке-то?