Захар подумал.

- Машка!.. - закричал он.

Явилась Машка. Она испуганно расширила глаза при взгляде на старика.

- Сходи к целовальнику, самовар спроси. И чаю чтоб дал. Скажи, мол, нужно, - приказал он ей.

Машка опрометью бросилась к кабаку.

- Входите, - проронил старик.

Вместе со мною взошел было на крыльцо и Левончик.

- Ты чего? - спросил его Захар.

Тот замялся.

- Нечего шлындать... Ступай, ступай...

Левончик посмотрел на меня, подмигнул лукаво и распростился.

- Дармоеды! - напутствовал его Захар.

Я было попытался вступить с ним в разговор, но это оказалось совершенно невозможным. "Велика ли у тебя семья?" - спрошу я; он подумает и скажет: "Есть". "Как живут мужики в Лазовке?" - "Разно". И так во всем. А немного погодя и вовсе перестал отвечать: буркнет себе что-то под нос и глядит по сторонам. И еще я вот что заметил: проулок около крыльца был замечательно пустынен. Пробежит откуда-то свинья, пройдет осторожным шагом курица, и только. Люди как будто остерегались ходить здесь. Так, одна баба показалась было, но, увидав нас, тотчас же торопливо скрылась за угол. Долго уж спустя какой-то мужичонко деловой походкой прошел по проулку. Поравнявшись с крыльцом, он низко поклонился.

- Аль праздник? - насмешливо спросил его Захар.

Мужичонко остановился.

- Праздника никак нетути, - робко ответил он, в нерешимости переминаясь на ногах, - завтра, кабыть, праздник-то?

- Так, - произнес Захар и, по своему обычаю, подумал. - Ты где же это, у вечерни был? {479}

- К кузнецу...

- А! Сошники наваривал?

- Не то чтоб сошники...

- Чего же?

- Да насчет зубов, признаться...

- Болят?

- Ммм... - произнес мужичонко, качая головою, и схватился за щеку.

- Так... Значит, кузнец лекарь?

- Признаться, помогает...

- Как же он?

Мужичишка оживился.

- А вот, возьмет нитку, к примеру, - заговорил он, немилосердно размахивая руками, - возьмет и захлестнет ее на зуб. Ну, а тут как захлестнет, прямо возьмет и привяжет ее к наковальне... Вот, привяжет он, да железом, к примеру... прямо раскалит железо - и в морду... Ну, человек боится - возьмет и рванет... Зуб-то - и вон его!.. Здорово дергает зубы! И мужичок в удовольствии рассмеялся. Захар не сводил с него саркастического взгляда.

- Так в морду?.. железом?.. - вымолвил он. - Ну что же, вырвал он тебе зуб-то?

- Мне-то?

- Тебе-то.

- Да я, признаться, не дергал... Я, признаться, обсмотреться... Мужичок окончательно переконфузился.

- Не дергал! Обсмотреться! - пренебрежительно воскликнул Захар, - а навоз мне вывозил? А под просо заскородил?.. Не помнишь?.. Как муку брал, так помнил, а теперь зубы заболели? Железом?.. в морду?.. Я тебе как муку давал: вывези, говорю, ты мне навозу двадцать возов и заскородь под просо. А ты заскородил?.. У тебя вон брат-то на барском дворе мается, а у тебя зубы болят?.. Ты ригу-то починил? У тебя, лежебока, колодезь развалился ты поправил его? - И добавил с невыразимым презрением: - Эх, глиняная тетеря!..

Мужичок не говорил ни слова и только глубоко вздыхал, изредка хватаясь за щеку. А когда Захар умолк, он произнес жалобно:

- Лошаденки-то нету... {480}

- А, - сказал Захар, - ты с барина за брата деньги-то взял, ты куда их подевал?

- Подушное...

- Ну, подушное, а еще?

- Сестру выдавали...

- Сестру! Лопать нечего, в петлю лезете, а чуть налопались пьянствовать... Я тебя гнал муку-то у меня брать?.. Лошади нет, а на свадьбу шесть ведер есть?.. Пропойцы... Ты бы на четвертную-то лошаденку купил, а ты ее пропил... Шалава, шалава! Ты бы девку-то продержал, да в хорошем году и отдал бы ее... Бить бы, бить тебя, шалаву!

- Ведь не сладишь с ей, дядя Захар, с девкой-то!.. - беспомощно возразил мужик.

- Чего-о?.. Да ты кто ей - брат ай нет? То-то, посмотрю я на вас, очумели вы... Взял да за косы привязал, да вожжами, не знаешь? Разговор-то с ихним братом короткий... Ей, дьяволу, загорелось замуж идти, а тут работа из-за нее становись.... Нет, брат, это не модель! - Он замолчал, негодуя.

Мужичишка еще раз вздохнул, подождал немного и осторожно направился далее.

- Народец!.. - проронил Захар.

Я воспользовался его возбуждением,

- Плохой?

Захар махнул рукою.

- Я пришел из Сибири - не узнал, - сказал он, - все, подлецы, обнищали!

- А ты зачем был в Сибири? - спросил я с любопытством.

- На поселении был, - отрывисто сказал Захар.

- За что?

- По бунтам, - с прежнею сухостью ответил он,- супротив барина бунтовались... - И снова устремил взгляд в пространство.

А с крыльца вид был внушительный. За пологой долиной, в глубине которой неподвижно алела река, широким амфитеатром раскинулся лес. Солнце, закатываясь, румянило его вершины. Сияющий шпиц монастырской колокольни возвышался над сосновым бором, и золотой крест горел над ним, как свечка. {481}

В это время к нам подошли, один за другим, два старичка. Один, высокий и худой, поклонился молча и, неподвижно усевшись на лавку, стал, не отрываясь, смотреть на закат. Другой, кругленький и розовый, с пояском ниже живота и серебристой бородкой, поздоровался, улыбаючись, и распространился в бойких речах. Машка подала самовар. Я заварил чай и пригласил стариков. Кругленький поблагодарил и подсел поближе к самовару. Захар промолчал и отвернулся, третий же - его звали Ипатыч - ие шевельнулся.

- Не тронь его, - шепнул мне кругленький, - он у нас того... свихнувшись.

- Как?

- Да так, братец ты мой, как воротили нас из Томской, - мы ведь, хе-хе-хе, вроде как на бунтовщицком положении - вот я, дядя Захар, Ипатыч, да еще помер у нас дорoгой один, Андрон... Ты с нами тоже не кой-как!.. - И старичок снова рассмеялся рассыпчатым своим смехом. - Ну вот, пришли мы, с Ипатычем и сделалось... Зимой еще туда-сюда, а как весна откроется, кукушка закукует в лесах, он и пойдет колобродить: ночей не спит, какая работа ежели - не может он ее... в лес забьется, в прошлом году насилу разыскали... Но только он совсем тихий... Больше сидит все и глядит. Ну, и неспособный он, работы от него никакой нету. Семейские страсть как обижаются, им это обидно.

- Ироды! - кратко отозвался Захар.

- Это точно что... - торопливо подтвердил старик, - семейские у него не то чтобы очень, - и, нагнувшись к самому моему уху, сказал: - Сын-то и поколачивает его... Намедни сколько висков надергал - страсть!

- От них он и повредился, - сказал Захар.

- А пожалуй, и от них, - не замедлил согласиться старичок, - как пришел он, тут уж у них свара была... Ну, а при нем и пуще: сыны в кабак, бабы в драку... Так и пошло! А тут внучонок у него был, - свинья его слопала, внучонка-то... Мало ли он об ем убивался!

Вдруг Ипатыч обернулся к нам и тихо, как-то по-детски, рассмеялся. "Закатилося красное солнышко за темные леса", - произнес он словами песни. Я взглянул. Действительно, солнце скрылось за зубчатую линию леса, и только лучи его огненными брызгами разметывались в {482} розовом небе. Казалось, раскаленное ядро погрузилось в воду... По лесу прошли суровые тоны. Бор сразу стал черным и угрюмым. Темная зелень дубов явственно отделилась от бледной липовой листвы. В ясной реке отразилось небо, покрытое золотыми облаками.

Ипатычу подставили чай, и он усердно начал пить его, беспрестанно обжигаясь и дуя на пальцы. Придвинулся к самовару, как бы нехотя, и дядя Захар. Он с неудовольствием откусил сахар и с видом какой-то враждебности начал подувать на блюдечко.

- Ну, а Семка твой? - в промежутке чаепития спросил он у старичка.

- Что же Семка? Семка как был кобель, так кобелем и останется! ответил старик и вдруг горячо набросился на Захара. - Хорошо тебе говорить, Захар! - закричал старик. - Ты в Сибирь-то пошел, у тебя брат остался. Детей-то он тебе каких приспособил!..

- Брат порядок наблюдал строго, - согласился Захар.