Маклоринцы удалились, и сразу же воцарилась благословенная тишина. Никто из них, покидая зал, не потрудился поклониться своей госпоже. Она старалась не обижаться на это. Хорошо, что они воздали этот долг уважения своему лаэрду.
Она повторила священнику вопрос.
— Да, они любят драться, — согласился отец Мак-Кечни.
— А почему любят?
— Это считается почетным для мужчины, — пояснил священник.
Джоанна сделала неверный стежок и остановилась, чтобы исправить свой промах. Не отводя глаз от работы, она спросила мужа, согласен ли он со священником.
— Конечно. Драться — это почетно, — подтвердил Габриэль.
Она сочла это безумием.
— Никак не могу понять, милорд, почему, по вашему мнению, сшибаться лбами — почетное дело?
Габриэль улыбнулся. Выбранные Джоанной слова и ее раздраженный тон позабавили его.
— Битва позволяет нагорцам проявить наиболее ценимые ими качества, дитя мое, — втолковывал ей священник. — Например, смелость, преданность своему вождю, выдержку.
— Ни один воин не желает умереть в своей постели, — сообщил Габриэль.
— Они считают это грехом, — подтвердил отец Мак-Кечни.
Она выронила иголку и посмотрела на них, уверенная, что они подшучивают над ней. Однако оба говорили искренне. Все же подозрение не оставляло ее.
— Какой же в этом грех?
— Лень, — тут же ответил Габриэль.
— Вы, должно быть, считаете меня наивной, что рассказываете мне эти сказки, — усмехнулась она.
— Конечно, вы правы, Джоанна, но мы не шутим с вами. Нагорцы действительно считают грехом умереть в своей постели.
Она покачала головой, показывая, что не верит в весь этот вздор, и вернулась к своему вышиванию. Священник продолжал рассказывать новости. Габриэлю трудно был о внимательно слушать его, он то и дело поглядывал на жену.
Она очаровала его. Умиротворение, какого он не знал никогда прежде, окутало его. Когда он еще был слишком молод, глуп и совершенно одинок, он засыпал каждую ночь с мыслью о своем будущем. Он грезил о будущей своей семье. Жена и дети, которые принадлежат только ему, конечно же, будут жить в его замке. Часто он рисовал в мыслях такую картину, у огня жена занята каким-нибудь женским рукоделием… например, вышиванием.
Эта мечты помогали ему выжить.
Да, тогда он был страшно молод и мягок Однако время и невзгоды ожесточили его, у него уже не было нужды в таких глупых фантазиях. Он выучился полагаться только на самого себя. Мечты — удел слабых. Он окреп, и все его мечтания были забыты.
Вплоть до сего времени. Воспоминания о юношеских грезах захлестнули его, когда он смотрел на жену.
Реальность намного превосходила его фантазии. Он никогда не грезил о жене, столь красивой, как Джоанна. Он никогда не знал ни такой умиротворенности, ни того, как он способен чувствовать, ни такого неистового желания защищать ее.
Джоанна подняла глаза и перехватила взгляд мужа, устремленный на нее. Выражение его лица озадачило ее. Казалось, он смотрит сквозь нее, погруженный в какие-то важные мысли. И думал он о чем-то тревожном.
— Я бы хотел пропустить немного uisgebreatha. — заявил отец Мак-Кечни. — А затем пойду искать приюта на ночь. Господи, как я устал за сегодняшний день.
Джоанна тут же вскочила, чтобы услужить священнику. Кувшин с напитком нагорцев стоял на сундуке у стены позади Габриэля. Она перенесла кувшин на стол и наполнила кубок гостя. Она хотела услужить и мужу, но Габриэль отказался от питья.
Отец Мак-Кечни сделал большой глоток и тут же поморщился.
— Уверен, что оно выдерживалось никак не больше недели, — сокрушался он, — это какое-то кислое пойло!
Габриэль улыбнулся:
— Вам следует пожаловаться на это Огги. Это питье готовилось в его чайнике.
Джоанну чрезвычайно заинтересовало замечание священника.
— А разве важно, сколько простояло это питье?
— Выдерживалось, дитя мое, — поправил священник, — а не простояло. Да, это важно. Чем дольше, тем лучше, так говорят знатоки.
— И сколько же требуется для хорошего напитка?
— Пожалуй, лет десять-двенадцать в дубовых бочонках, — предположил отец Мак-Кечни. — Конечно, нужно большое терпение, чтобы не выпить его раньше срока.
— И тогда питье становится более ценным? Джоанна поставила кувшин на стол и ждала, пока священник закончит пить и ответит ей.
Она положила руку на плечо Габриэля и внимательно глядела на священника. Этот доверчивый жест жены, видимо не осознанный даже, чрезвычайно понравился Габриэлю. Значит, в ней уже нет страха перед ним. А это был самый важный первый шаг. Он добьется ее доверия. О, он помнил свой высокомерный приказ, чтобы она доверилась ему, но он вполне понимал, что доверие надо заслужить. Габриэль считал себя терпеливым человеком. Он подождет. Придет время, и она поймет, какая счастливая судьба ей выпала. Она станет доверять ему, вслед за этим придет и преданность. А чего еще мужу нужно от жены?
Священник отвлек его от этих размышлений.
— Самое ценное питье то, которое хорошо выдержано, — объяснял он Джоанне. — Мужчины готовы на убийство ради чистого uisgebreatha. Нагорцы, как видите, серьезно относятся к своему напитку, поэтому и называют его живой водой, дитя мое.
— А можно ли выменять какие-нибудь товары на хорошо выдержанный напиток?
— Джоанна, почему вас это интересует? — спросил Габриэль.
Она пожала плечами. Ей не хотелось рассказывать ему о бочонках с жидким золотом, о которых ей говорил Огги, не получив на эго разрешения своего друга. К тому же она сама хотела убедиться, что бочонки до сих пор находятся в пещере. А кроме того, это было бы приятным сюрпризом для Габриэля, и, если их цена была так высока, как предполагала Джоанна, ее супруг может выменять на них кое-что из продовольствия.
— Отец, не окажете ли вы нам честь занять на сегодня одну из комнат наверху? — спросила Джоанна.
Священник взглянул на лаэрда, ожидая, чтобы тот подтвердил приглашение.
— Это удобный приют на ночь, — заметил Габриэль. Отец Мак-Кечни улыбнулся:
— Я буду счастлив занять его, — сказал он. — С вашей стороны очень гостеприимно открыть передо мной свой дом.
Отец Мак-Кечни поднялся, поклонился лаэрду и отправился собрать свои вещи. Джоанна снова подошла к своему стулу, подобрала нитки и гобелен и засунула их обратно в корзину. Габриэль ожидал ее, стоя у дверей.
— Вы можете оставить свое вышивание на стуле, жена. Его никто не тронет.
В зал вбежал Дамфрис и рыча бросился за Джоанной по лестнице. Она потрепала пса по спине. Габриэль последовал за ними. Она казалась совершенно погруженной в свои мысли, покуда готовилась ко сну. Он подбросил полено в очаг, затем выпрямился, облокотился на камин и стал наблюдать за нею.
— О чем вы думаете?
— Обо всем понемногу.
— Это не ответ, Джоанна.
— Я думаю о своей жизни здесь.
— Вы приноровились к ней без особого труда, — заметил он. — Вы, наверное, счастливы?
Джоанна развязала пояс на платье и повернулась к мух-су.
— Я еще никак не приноровилась, Габриэль. Правду сказать, я долго жила в преддверии ада. Я была зажата между двумя мирами, — прибавила она.
Мак-Бейн присел на край постели и снял башмаки.
— Я с самого утра хочу поговорить с вами на эту тему, Габриэль. Но никак не выберу для этого достаточно времени.
— О чем же именно вы хотели поговорить со мной?
— Вы и все остальные здесь обходитесь со мной так, будто я ваша гостья, Габриэль. А еще хуже то, что и я веду себя словно в гостях.
— Джоанна, в ваших словах нет ни капли здравого смысла. Я не делю с гостями свою постель. Вы моя жена, а не гостья.
Джоанна глядела на огонь. Она была чрезвычайно недовольна собой.
— Знаете ли вы, что я поняла? Я все время думала только о том, чтобы защитить себя, и совершенно забыла о том, что вокруг меня. Завтра я пойду на исповедь, буду просить у Бога прощения.
— Зачем вам хлопотать о том, как защитить себя? Это мой долг заботиться о вас.
