— Гитлер? Ты? Жив? Где я?
Он попытался приподнять голову и вскрикнул от боли в ушибленном теле. Затем сцепил зубы и рывком перевернулся на живот, с трудом удержавшись от крика. Кот довольно мяукнул. Прямо перед Столяровым в лес уходил путь из сбитых и переломанных ветвей и деревьев, а чуть поодаль, метрах в пятидесяти — воронка и обломки самолёта…
Полк подполковника Владимира Столярова воевал под Сталинградом недолго. После ликвидации котла их дивизию перебросили на Украину, под Харьков, и в одном из вылетов самолёт комполка подбили. Он тянул до последнего. Стрелок был убит на месте этим же снарядом зенитки. Владимир приказал всем уходить, а сам пошёл на вынужденную, поскольку двигатель уже сдыхал. Но поскольку подходящей площадки не было, пришлось прыгать. Он едва не прозевал момент, когда хватало высоты для раскрытия парашюта. Последнее, что он помнил — это как сгребает Гитлера и запихивает кота себе за комбинезон. А потом — рывок и темнота…
Несмотря на кожаный меховой комбинезон к телу подползал холод. Осторожно пошевелил ногами — острая боль пронзила сустав. Так… Понятно. Либо перелом, либо вывих. Лучше бы второе, конечно… Руки? Целы. Рядом берёзка. Можно попробовать прислониться… На несложное дело ушло почти полчаса, по внутреннему ощущению. Но зато сразу стало легче. Теперь надо осмотреться внимательнее, заодно проверить, что имеется… Пистолет. Запасная обойма. Карта. Документы. Зажигалка. Портсигар из трофейного оргстекла с десятком папирос… Пайка, естественно, нет. Он был в самолёте… Нож? Слава богам — на месте! Спасибо механику, сделавшему такие шикарные ножны с застёжкой. Уже легче…
Владимир погладил прижавшегося к бедру кота.
— И ты цел, бандюга. Это хорошо. Теперь будем думать, что нам дальше делать…
Неожиданно в животе забурчало.
— О, чёрт! Жрать-то как хочется… А нету!
Гитлер присел на задние лапы и взглянул своими зелёными глазищами прямо в лицо лётчику, затем поднялся и, вильнув хвостом, исчез в кустах.
— Ушёл, немчура. Ладно…
Столяров подтянул валяющуюся рядом сбитую падающим штурмовиком не очень толстую ветку и принялся за изготовление костыля. Когда изделие было готово, с трудом поднялся и двинулся к останкам самолёта. Путь осложняли сугробы. Хотя наступил март, весной и не пахло, и снега в лесу было полно.
— Хорошо коту. Лёгкий, не проваливается. А тут…
Лётчик оглянулся на пропаханную им борозду и сплюнул. Вот и воронка. Уже схваченные морозцем обледенелые края, копоть, куски металла непонятной формы…
— Мать моя родная, сколько же я без сознания валялся?! — присвистнул Владимир, ощупав уже прочный лёд. — Да уж не меньше суток, точно! Надо убираться отсюда, пока гансы не нагрянули…
И он пошёл. Стиснув зубы, чтобы не закричать от невыносимой боли в ушибленном теле. Пока ещё светло…
За те недолгие часы, пока не наступила темнота, он успел отойти в глубь леса совсем недалеко, может, на километр, от силы — на полтора. Надо было устраиваться на ночлег. Припомнив уроки отца и брата, нашёл местечко, где побольше снега, и выкопал нору. Только собрался залезть внутрь, как услышал задушенное мяуканье. Обернулся и с размаху плюхнулся на пятую точку:
— Гитлер! Ну ты…
Кот явился вновь. И не один! В зубах животное тащило невесть как пойманного зайца![11] Вскоре на очищенном от снега месте трещал костёр, на котором жарилась кое-как ободранная тушка. Гитлер удовольствовался потрохами, лётчику досталось остальное. Пусть животное и отощало к весне, тем не менее, у Столярова сил прибавилось. Причём настолько, что он стащил с ноги унт и рассмотрел распухший до безобразия синий сустав.
— Знаешь, котяра, а похоже, что мы с тобой ещё легко отделались — вывих у меня! Видать, когда падал, зацепился за что-то… Отлежимся и опять в бой! Главное — до наших дойти.
Он ещё не знал, что Красная Армия сегодня оставила Харьков под напором немцев…
Утром Владимир с трудом открыл глаза — его знобило. Попробовал закурить и тут же сплюнул, ощутив во рту неприятный привкус — верный признак повышения температуры.
Гитлер вопросительно мяукнул.
— Похоже, кот, плохи наши дела… Заболеваю я…
Лётчик выбрался наружу и осмотрелся. Уже рассвело. Зачерпнул горсть снега, бросил в рот, чтобы утолить нарастающую жажду. Не помогло, только ещё больше пить захотелось.
— Надо идти, котяра. Надо… Иначе здесь и сдохну, как собака…
В висках стучало. Всё плыло перед глазами. Иногда подступала дурнота, и его долго рвало желчью, поскольку желудок был пуст. Самодельный костыль уже протёр комбинезон под мышками до дыры и больно рвал живое мясо. Остановившись, Столяров сдёрнул с себя щегольский шарфик из парашютного шёлка и обмотал им рогатку. Стало немного легче, но всё равно — сил уже не оставалось. Внезапно деревья перед ним расступились, и он оказался на вершине горы. Внизу расстилался небольшой хуторок дома в четыре. Мирно поднимался дымок из труб, весело блестели на солнышке белёные мелом стены хат. Донеслось квохтанье кур, блеяние козы. И в этот момент Володя потерял сознание и упал. Его тело заскользило, мелькнуло в клубах снежной пыли, в себя он так и не пришёл…
— Пить… Пить…
Чья-то мягкая ладонь осторожно приподняла его голову, и капли влаги коснулись пересохших губ. Вода? Нет. Молоко…
Уже почти позабытый вкус восхитительно сладкого козьего молока… Привкус мёда… Он жадно глотал, пока не выпил всё, затем его так же осторожно опустили на подушку… Подушку?! Глаза мгновенно раскрылись — перед глазами потолок из струганных досок, уже потемневший от времени. Внезапно перед ним возникла перевёрнутая почему-то морда Гитлера. Тот коротко мяукнул. Затем послышался мягкий грудной голос.
— Очнулся, миленький? Ты не бойся. Немцев нема у нас. Воны редко сюды издят. А как идуть, так в нас Серко гавкать спочинае, коли воны, ироды, за три версты звидсиль…
Увидеть, кто говорит, так и не удалось. Голова не поворачивалась. Сил не было… Но хотелось верить. В лучшее. И он опять провалился в забытье…
Вновь пришёл в себя, когда уже стемнело. Уютно мерцала лампадка над иконостасом в углу, да женская фигура в длинной ночной сорочке тихо молилась, стоя на коленях. Светлая коса длиной до маленьких аккуратных пяток лежала между лопаток, почти не шевелясь при поклонах. Внезапно хозяйка словно что-то почувствовала и, прервав молитву, обернулась — Владимир увидел молодую девушку, или женщину, в полутьме он сразу и не разобрал. Но то, что его спасительница была красива и молода, он понял сразу.
— Очнулся? Пить хочешь?
— Хочу… Если можно…
— Нужно. Я тебе и курочку зарезала, бульончик сварила. Сейчас принесу. В печке стоит, тёплый ещё.
Она подхватилась и умчалась в другую комнату. Через несколько мгновений появилась вновь, уже в телогрейке и с чугунком в руках.
— Сейчас мы тебе поможем… Сможешь сидеть?
— Должен…
Неожиданно сильные руки легко приподняли могучий торс лётчика и подоткнули под спину целую кучу подушек. Сразу стало легче. Затем ко рту поднесли ложку с ещё дымящейся едой. Владимир запротестовал:
— Зачем вы, я сам… Не так уж я и плох…
— Сам, так сам. Я помочь хотела…
Хозяйка положила чугунок ему на колени и сделала движенье, чтобы встать со стула, но Владимир успел ухватить её за руку.
— Чего?
— Вы не обижайтесь. Просто я подумал, что вы весь день по хозяйству, да ещё я вам на голову свалился. Вот и хотел, чтобы вы отдохнули…
Насторожённое выражение исчезло с её лица, она вздохнула и присела обратно на стул.
— Ладно. Ты ижь давай. Тебе надо сил набраться. А поутру дед Василь прийде. Побачит тебе. Да и ногу на мэсто поставит…
— А кто это, дед Василь?
— Та знахарь наш. Дохтура в нас немае, вбили нэмци, вот диду и лечит, коли може… Вин правильный. Не выдаст… Ладно. Поижь — поставь казанок у койци. Ось тоби поганое ведро, нужду справишь та крышкой прикрой, шоб не воняло. Споняв?
