— Однако Марко, — продолжил Эллери, одобрив кивком понятливость пожилого джентльмена, — в правой руке держал эбонитовую трость, судя по тому, что мы теперь видим, и одновременно писал левой рукой. Я бы сказал, что это... э... ерунда. — Потом торопливо добавил: — Исходя из поверхностного суждения. Однако этому может быть найдено объяснение.

Инспектор позволил себе быструю улыбку.

— Вы считаете это неприемлемым, мистер Квин? Не могу сказать, что вы не правы, хотя сам я так не думаю. Однако все вполне объяснимо. Возможно, трость лежала на столе рядом с Марко, пока он писал. Когда же он услышал позади себя звук, его левая рука проехалась по странице, а первая схватила трость для защиты. Но прежде, чем Марко успел что-то сделать, его прикончили. Вот и все.

— Звучит достаточно убедительно.

— Это вполне может служить объяснением, — продолжил Молей, — поскольку письмо не вызывает сомнений. Его писал Марко. И если вы думаете, что оно подложное, то забудьте об этом. Это не так.

— Вы уверены?

— Более чем. Это первое, что я проверил сегодня утром. По всему дому полно образцов его почерка — он был из тех, кто повсюду царапает свою подпись, — и письмо, которое писал вчера вечером, написано его почерком. Вот, посмотрите сами...

— Нет-нет, — поспешно возразил Эллери. — Я не собираюсь оспаривать ваше мнение, инспектор. Мне вполне довольно вашего слова, что письмо подлинное. — Затем, вздохнув, уточнил: — Он был левша?

— Да. Это я тоже проверил.

— Тогда тут и вправду нечего возразить. Согласен, это сплошная головоломка. И все же маловероятно, чтобы человек сидел на улице в чем мать родила, прикрывшись лишь театральным плащом, и писал письмо. На нем должна была быть одежда. Э... Испанский мыс довольно обширный участок Господней земли, инспектор. Вы уверены, что одежда не спрятана где-нибудь?

— Я ни в чем не уверен, мистер Квин, — откровенно признался инспектор. — Но у меня есть целая команда парней, которые ничем больше не занимались, кроме как поисками одежды Марко с самого нашего приезда сюда, однако так ничего и не нашли.

Эллери пожевал нижнюю губу.

— А как насчет тех острых камней у подножия скал, инспектор?

— Разумеется, я подумал, что кто-то мог бросить шмотки Марко со скалы в воду — там двадцать футов глубины и даже больше у основания скал. Не спрашивайте меня почему, но на камнях ничего нет. Как только у меня будет аппарат, я пошлю парней прочесать дно.

— Что именно, — требовательно спросил судья, — заставляет вас обоих придавать такую важность несуществующему наряду Марко?

Инспектор пожал плечами:

— Я полагаю, мистер Квин согласится со мной, что одежда погибшего существует. В таком случае у убийцы должна была быть чертовски важная причина, чтобы упрятать ее подальше или даже избавиться от нее.

— Или, — пробормотал Эллери, — как нескладно выразился наш друг Флуэллен: «Есть случай и причина, зачем и почему, для всего на свете». Прошу прощения, инспектор. Я уверен, вы выразились бы точнее.

Молей внимательно посмотрел на него:

— Скажем... О! Ты уже закончил, Блэки?

— Почти.

Инспектор осторожно взял листок бумаги со стола и протянул его Эллери. Судья Маклин скосил глаза через плечо Эллери — он никогда не носил очки и, хотя в семьдесят шесть лет его зрение стало сдавать, продолжал упорствовать.

Справа и ниже от герба стояла дата: «Воскресенье, 1.00 ночи». Слева четко выведено:

«Лукасу Пенфилду, эсквайру.

11-я Парк-роу

Нью-Йорк».

Далее шло само послание:

«Дорогой Люк!

На письмо нужно черт знает сколько времени, но у меня есть пара минут для себя самого, и, пока я жду, я решил написать тебе о своих делах. В последнее время я не мог писать тебе, поскольку должен был соблюдать осторожность. Ты же знаешь, в каком зверинце я нахожусь. Не хочу подогревать страсти раньше времени, пока не буду готов, а потом пусть кипят! Мне это не повредит.

Все выглядит в самом радужном свете, и теперь лишь вопрос нескольких дней, когда я смогу сорвать последний большой куш...»

И все. От буквы «ш» шла жирная линия, рассекающая кремовый лист бумаги словно ножом.

— Какой такой «последний большой куш» имела в виду эта обезьяна? — тихо пробурчал инспектор. — Если за этим ничего не стоит, мистер Квин, то тогда я родной дядя этой самой обезьяне.

— Замечательный вопрос... — начал было Эллери, но восклицание коронера заставило их столпиться вокруг него.

Поначалу Блэки разглядывал тело с озадаченным видом, как если бы в застывшей позе убитого крылось нечто такое, чего он не мог понять. Но теперь нагнулся и сдвинул шнурок петли с металлической застежки на вороте театрального плаща Марко. Плащ соскользнул с мраморных плеч, и коронер, взявшись пальцем за подбородок убитого, высоко поднял его голову.

На шее Марко обнаружилась глубокая тонкая полоса красного цвета.

— Задушен! — воскликнул судья.

— Похоже на то, — откликнулся коронер, изучая рану. — След идет вокруг шеи. Рваная рана на затылке того же происхождения; должно быть, тут затянули петлю. Судя по всему, это проволока. Но здесь ее нет. Вы нашли ее, инспектор?

— Теперь нужно искать еще и проволоку, — буркнул Молей.

— Тогда, выходит, на Марко набросились со спины? — спросил Эллери, задумчиво вертя в руках свое пенсне.

— Если вы имеете в виду тело, — с кислой миной ответил коронер, — то да. Убийца встал сзади, обвил проволоку вокруг шеи под расстегнутым воротом плаща, затянул посильнее и закрутил в узел на затылке... На это не понадобилось много времени. — Он наклонился, подхватил плащ и небрежно накинул его на плечи убитого. — Что ж, я закончил.

— Но даже в таком случае, — возразил инспектор, — нет никаких признаков борьбы. Должен же он был, по крайней мере, выгнуть спину, дернуться в сторону, ну хоть что-нибудь! Но, судя по твоим словам, наш парень даже не шелохнулся и не попытался обернуться.

— Позволь мне закончить, — парировал костлявый коронер. — Он был без сознания, когда его задушили.

— Без сознания?!

— Вот смотрите. — Коронер приподнял плащ и открыл взору черные кудри Марко. Затем ловко разделил пряди почти на самой макушке; на коже черепа просматривался синевато-багровый синяк. Затем дал плащу лечь на место. — Аккурат по темени ему нанесли удар каким-то тяжелым предметом, не настолько сильно, чтобы проломить кость, но вполне достаточно, чтобы он вырубился. После этого просунуть проволоку под воротник и удушить его было проще простого.

— Но почему тогда убийца не довел дело до конца дубиной? — проворчал судья Маклин.

Коронер подавил смешок.

— О, по множеству причин. Может, его тошнит от окровавленных трупов. Или, может, он прихватил с собой проволоку и не хотел, чтобы она осталась неиспользованной. Не знаю, но он именно так и поступил.

— Чем же он его стукнул? — задал вопрос Эллери. — Инспектор, вы что-нибудь нашли?

Молей отошел к нише в скалистой стене рядом с огромным испанским кувшином и взял в руки маленький тяжелый бюст.

— Его тюкнули Колумбом, — неторопливо пояснил Молей. — Мы нашли эту штуковину на полу у стола, и я поставил ее обратно в нишу, которая пустовала, значит, бюст, по всей видимости, взяли отсюда. На камне не остается отпечатков, так что бесполезно даже искать. Пока мы обнаружили этот бюст, нам пришлось подмести весь пол на террасе, но мы не нашли ничего, кроме пыли и песка, нанесенных сюда ветром. Чертовски чистоплотный народ эти Годфри, или это их слуги так постарались? — Он поставил бюст на место.

— И никаких следов проволоки, э?

— Мы ее не искали, но у меня есть отчет о каждом самом малюсеньком предмете, который хоть как-то обнадеживал, обнаруженном моими парнями поблизости. Но никакой проволоки нет. Видимо, убийца унес ее с собой.

— В какое время умер этот человек? — внезапно спросил Эллери.