Кейн поднялся.

– Натан, боюсь, что у нас могут быть проблемы. – От волнения голос его прозвучал хрипло. – Сэр Ричардс, повторите нам точно, что сказал принц о матери Сары,

Ричардс как раз отодвигал стул, чтобы встать. Он еще не понимал, что конкретно угрожало Саре и ее матери, но предчувствие беды уже не отпускало его.

– Уинстон пожелал узнать, кто сказал нам о Гранте. Принц сказал, что это имя назвала нам его жена.

Натан и Кейн пулей вылетели за дверь, не успев попрощаться.

– Уверен, что Уинстон не посмеет прикоснуться к жене или дочери, – пробормотал сэр Ричардс и бросился вслед за ними. – Вы думаете, что Сара отправилась туда? – крикнул он. – Чарльз, – позвал он слугу. – Подай мне карету.

Натан очутился внизу одновременно с Кейном, в то время как сэр Ричардс еще бежал по лестнице.

– Натан, ты ведь не думаешь, что Уинстон способен ударить жену или дочь?

Натан молча распахнул дверь и выбежал на тротуар.

– Нет, – бросил он через плечо. – Уинстон не прикоснется к ним. Он препоручит наказание своему брату. Именно так всегда поступает этот сукин сын. Черт, Кейн, Сара взяла твою карету. Боже, нам нужно успеть увидеть ее раньше Генри.

Вниз по улице катился экипаж, и Натан решил воспользоваться им. Ждать карету Ричардса он не мог. Выбежав на дорогу, он весь подобрался, как для прыжка, и схватил поводья обеих лошадей.

Плечом он уперся в ближайшую лошадь, к другой подоспел Кейн, и совместными усилиями им удалось с трудом остановить карету.

Извозчика отбросило на крышу экипажа, и он начал кричать. Из окна кареты высунулся пассажир, светловолосый молодой человек в очках и с косинкой в глазах. Он только хотел поинтересоваться, в чем дело, но Натан распахнул дверцу и, прежде чем человек понял, что происходит, вышвырнул его на улицу.

Кейн прокричал вознице адрес. В это время сэр Ричардс помогал незнакомцу подняться на ноги, проявляя к нему внимание и участие. Но когда он понял, что Натан хочет оставить его здесь, Ричардс так разволновался, что грубо оттолкнул человека в очках, и тот снова сел на мостовую. Он успел впрыгнуть в экипаж, когда Кейн уже закрывал дверь.

По дороге к городскому дому Уинчестеров никто не проронил ни слова. Натан дрожал от страха за Сару. Первый раз в жизни он восстал против того одиночества, на которое всегда обрекал себя. Господи, как он нуждался в ней! И если с ней что-нибудь случится до того, как он докажет ей, что достоин ее, что может любить ее так, как она того заслуживает, он не знал, сможет ли он жить дальше,

В течение этих невыносимо долгих минут Натан научился молиться. Он чувствовал себя новообращенным верующим, потому что не мог вспомнить ни одной молитвы, что знал когда-то в детстве. Его призывы к Богу закончились одним – он просто молил Его о милости. Она была ему просто необходима.

Поездка к дому для Сары была не столь драматична. Паники она не чувствовала, потому что знала, что достигнет цели первой. Отец ее непременно сначала отправится в дом брата. Эта поездка отнимет у него по крайней мере минут двадцать. Еще минут пятнадцать понадобится для того, чтобы привести братца в ярость, рассказав о той несправедливости, которая была допущена по отношению к нему. А если принять во внимание, что из-за ежедневного похмелья Генри обязательно будет страдать от сильной головной боли, то еще несколько минут уйдет на то, чтобы в голове у него прояснилось и он оделся.

Еще она тешила себя надеждой на то, что по прошествии какого-то времени Натан сообразит, что ее нет в туалетной комнате, а значит, она была уверена, придет ей на помощь.

«Не ставь на мне крест». Слова, которые он ей прошептал, снова всплыли у нее в памяти. На это оскорбительное, как ей показалось, требование она хотела было рассердиться. Как смеет он думать, что она поставила на нем крест! Как смеет он…

Но довести себя до состояния оглушающей ярости она не смогла, потому что в глубине души не была уверена, что у нее есть право гневаться. «Разве я поставила на нем крест? Нет, конечно, нет», – говорила она себе. Все сводилось к тому, что Натан не любил ее, хотя и оказывал внимание.

Она и за это была ему признательна. Она вспомнила, как он растирал ей спину, когда она в агонии мучилась от своих ежемесячных спазмов. Прикосновения его были такими нежными, такими успокаивающими.

Еще он был нежным любовником. Правда, лаская ее, он никогда не произносил слов любви. Но он всегда относился к ней с добротой и терпением и ни разу не испугал ее. Ни разу. Но он не любил ее.

Долгие часы проводил он с ней, обучая тем мелочам, которые, по его мнению, помогли бы ей стать самостоятельной и независимой. Она думала, что это он делает потому, что ему самому все время приходилось быть начеку. И пока своей обязанностью она считала защищать тех, кого она любила, как свою мать, например, право защищать себя она оставляла своему мужу. Как свою мать…

Боже мой, Нора была права. Не осознавая того, она шла путем своей матери. Она намеревалась стать полностью зависимой от своего мужа. Если бы Натан оказался таким жестоким, эгоистичным человеком, как ее отец, стала бы Сара раболепствовать перед ним каждый раз, когда он повышал на нее голос?

Она покачала головой. Нет, никогда в жизни она никакому мужчине не позволила бы топтать свое достоинство. Натан заставил ее осознать свою собственную силу. Она смогла бы выжить одна и, уж конечно, смогла бы постоять за себя.

Он учил ее, как постоять за себя, не потому, что не хотел утомлять себя опекой над ней. Он просто очень не хотел, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Он был добрым человеком. Сара разрыдалась. Почему же он не мог любить ее?

«Не ставь на мне крест». Но какая ему разница, если он не любит ее, поставит она на нем крест или нет?

Сара была настолько поглощена своими мыслями, что не заметила, как карета остановилась. Она очнулась только тогда, когда кучер ей что-то прокричал.

Она попросила его подождать и заспешила по ступеням вверх.

Дворецкий, новый человек, только что нанятый ее отцом, сообщил, что матери и сестры дома нет.

Сара не поверила ему. Она оттолкнула слугу и побежала по лестнице вверх, туда, где находились спальни, чтобы самой во всем убедиться.

Такие дурные манеры заставили дворецкого громко хмыкнуть, после чего он удалился в заднюю часть дома.

Спальни были пусты. Сначала Сара облегченно вздохнула, потом спохватилась, что должна найти мать раньше, чем найдет ее кто-либо из Уинчестеров. На письменном столе матери она нашла кипу приглашений и пробежала их глазами, но ни одно из них не намекало о том, где могла быть ее мать.

Она решила спуститься вниз и получить какие-нибудь сведения от слуг. Безусловно, кто-то из них что-нибудь должен был знать.

Сара как раз вышла на лестничную площадку, когда услышала, как открывается парадная дверь. Она решила, что это мать вернулась домой, и поспешила вниз. На полпути она резко замедлила шаги, потому что увидела, что в холл входит дядя Генри.

Он заметил ее сразу. От усмешки, пробежавшей по его лицу, у нее засосало под ложечкой.

– Что, отец направился прямо к тебе? – выкрикнула она, не скрывая своего презрения. – Я так и знала, что он это сделает, – добавила Сара. – Это единственное, чего можно было от него ожидать. Он хитрый и думает, что всегда сможет заставить своего подвыпившего братца учинить расправу над любым, когда это ему самому необходимо. Отец у Уайтов, так?

Глазки дядюшки превратились в щелочки.

– Твоей матери за то, что она распустила язык, следовало его отрезать. Это не твое дело, Сара. Убирайся с дороги. Я собираюсь переговорить с твоей матерью.

Сара покачала головой.

– Я не пущу тебя к ней! – прокричала она. – Ни сейчас, ни завтра, никогда. Если мне придется применить силу, я ее применю, но мама уедет из Лондона. Задушевная встреча с сестрой – это все, что ей нужно. Возможно, она потом поймет, что ей нет необходимости возвращаться сюда. Боже, я так надеюсь на это! Мама заслуживает хоть немного радости, И я позабочусь о том, чтобы она ее получила.