Утро в начале октября; море неподвижно, как стекло. На воду падает перо, оброненное альбатросом, одиноко летящим на северо-запад, домой, к Подветренным островам; медленно кружась, перо опускается к воде, навстречу своему отражению. В такой день кажется, будто даже время остановило свой бег.

С первыми проблесками зари наш китенок и его сверстник, другой маленький кашалот, напились теплого материнского молока. Теперь им хочется развлечься. Вода вокруг них наполняется каким-то странным дрожащим звоном. Сначала китята принимают его за голоса дельфинов, которые они слышат ежедневно и считают явлением вполне обычным, как плеск волн. Но звон нарастает; китята решают выяснить, в чем дело. Они бросаются вперед и разом набирают внушительную скорость. Затем, не сбавляя хода, поднимают над водой свои квадратные головы и быстро, но внимательно оглядывают горизонт, поворачиваясь слева направо: глаза кашалота расставлены так широко, что прямо перед собой он не видит. На расстоянии нескольких сот метров китята смутно различают какие-то скачущие пятна; это тихоокеанские белобокие дельфины, которые играют на поверхности безмятежного моря, вздымая миллионы сверкающих брызг. Дельфины гонятся за низко, сидящим в воде серым судном, над палубой которого вьется флаг военно-морского флота США; судно идет переменным курсом со скоростью шесть узлов.

Юные кашалоты опускают головы в воду и полным ходом направляются к заинтересовавшему их судну. (Позже китята научатся бояться звуков, которые порождает морская техника, но сейчас они еще молоды и легкомысленны.)

Перед ними «Акула» – морской охотник, предназначенный для поиска подводных лодок противника. Сейчас он превращен в учебное судно. В темной рубке командир «Акулы» обучает пятнадцать курсантов из военного училища пользоваться гидрофонами для обнаружения противника и распознавать сигналы, с помощью которых противник, в свою очередь, пытается обнаружить «Акулу». Лица курсантов освещает лишь зеленоватый экран осциллографа. Динамик, висящий под потолком, издает поток звуков, непривычных человеческому уху: скрип, писк, свист, гудение, щелчки и ритмичные сигналы гидрофона самой «Акулы».

«Слышите дельфинов? – спрашивает командир.- Когда они подойдут поближе, я сделаю запись, и после обеда мы прослушаем ее и сравним с голосами, которые мы записали возле Сан-Диего.»

Командир отмечает характерные особенности записываемых звуков и комментирует их оптические изображения на экране осциллографа. Строго говоря, эти звуки нельзя назвать голосами, так как их производят вовсе не голосовые связки. Услышать дельфиньи «голоса» можно только при помощи специальных приборов: по частоте они почти в десять раз превышают верхний предел самого чуткого человеческого уха.

Когда китята приближаются к «Акуле», дельфины уже резвятся возле судна. Они веселятся вовсю, но, вероятно, предпочли бы, чтобы судно шло гораздо быстрее. Один из дельфинов забавляется тем, что подталкивает своих приятелей к разрезающему воду носу «Акулы». Им приходится выскакивать из воды, чтобы избежать столкновения.

Шум, несущийся из динамика, становится невыносимо громким, и командир убавляет звук. Капитан сообщает с мостика, что вокруг судна играют около двадцати дельфинов (их трудно сосчитать точно: они то ныряют, то возвращаются на поверхность), и добавляет, что вышедший на корму кинооператор снимает дельфинов на пленку.

Когда «Акула» вернется в порт, пленку проявят, и биолог из местного университета определит вид заснятых дельфинов; магнитофонная запись будет соответственно маркирована, размножена и разослана в фонотеки военно-морского флота в разные уголки страны.

Дельфиньи голоса стихают; командир хмурится и требует тишины. С минуту он крутит ручки гидрофона, настраиваясь на какие-то новые звуки, то нарастающие, то снова слабеющие, похожие на далекий перестук кровельщиков или лудильщиков. Командир включает усилитель гидрофона «Акулы» и просит одного из курсантов связаться с капитанским мостиком: нет ли поблизости еще одного судна?

Минуту спустя он получает ответ: приблизительно в ста метрах по правому борту «Акулы» плывут два небольших кита.

«Это кашалоты»,- добавляет капитан, ибо он уже успел проконсультироваться у боцмана, старого морского волка, когда-то служившего на китобойном судне с калифорнийской базы в Юрике.

«Слушайте внимательно,- говорит командир своим курсантам.- Это редкая удача. Чаще всего мы слушаем крупных китов, не зная, к какому виду они относятся… Во время войны я, бывало, потел от страха, соображая, кита ли слышу или лодку противника,- но никогда не отдавал приказа бросать бомбы, если не знал наверняка.»

Занятия окончены; курсанты пьют кофе из огромных кружек и говорят о том, что звуки ударов хвоста и грудных плавников иногда напоминают шум корабельного винта, а некоторые из вибрирующих подводных «голосов» можно принять за звуки музыкальных инструментов.

«Нам пока неизвестно, каким образом кит производит эти звуки,- говорит командир.- Очевидцы рассказывают, что, когда кит подает голос в воздухе, из его пасти или дыхала поднимаются пузырьки воздуха. Лично я считаю, что эти пузырьки не имеют никакого отношения к механизму образования звуков. Однако многие утверждают, что звук образуется в китовом дыхале примерно так же, как в разболтанном водопроводном кране, когда открываешь его только наполовину: в текущей жидкости возникают пустоты, которые и порождают вибрацию. Этот процесс называется кавитацией».

Одному остроумному курсанту приходит в голову, что можно замаскировать звук двигателей подводной лодки, проигрывая под водой записи голоса кита. Командир улыбается.

«Возможно, возможно. А еще лучше – спрятать подлодку на глубину метров семьдесят, предпочтительно в таком месте, где есть подводные скалы, отражающие звук, и где проходит слой скачка плотности воды, а над лодкой пустить стадо китов. Тогда ее не найдет и самый чувствительный гидрофон.»

Командир снова включает усилитель гидрофона «Акулы»; подводный перестук – дуэт нашего китенка и его спутника – постепенно затихает: китята, раздосадованные непонятным треском двигателей чудовища, потеряли интерес к нему и отстали. Затем они развернулись и в поисках тишины и покоя устремились назад к своей семье, которая вдруг оказалась очень далеко. Китята получили урок ориентации во времени и пространстве.

Способность китов поддерживать связь друг с другом на большом расстоянии и находить добычу при помощи эхолокации составляет предмет целого ряда специальных исследований.

Теперь часто приходится слышать разговоры о том, что животные общаются с себе подобными. Они действительно общаются; однако «общение» животных не следует понимать в нашем, человеческом смысле этого слова, то есть как сознательное порождение звуков и других сигналов, рассчитанных на определенный отклик. Увидев у своего крыльца бродячую собаку, которая принюхивается к кустам, я кричу: «Пошла вон!» – и размахиваю руками. Я могу довольно точно предсказать, каков будет результат моих действий. Когда мой пес Такер видит чужую собаку, он яростно лает и гонится за ней, и результат его действий будет тот же: незваный гость поймет поданный ему сигнал и отступит. Разница между мной и Такером в том, что я знаю заранее, как поступит дворняга, а Такер этого не знает. Если бы нарушитель оказался в десять раз крупнее Такера, мой пес все равно яростно бросился бы на него; я же в таком случае сперва хорошенько подумал бы. Достаточно Такеру уловить несколько внешних признаков, определяющих ту или иную ситуацию, и его мозг инстинктивно реагирует на них; у Такера нет выбора: хочешь, не хочешь – гони пришельца!

Первые сведения об эхолокации у китов были собраны в начале второй мировой войны, в те тревожные месяцы, когда гидроакустики – а таких специалистов имела в своих вооруженных силах каждая морская держава – напряженно прислушивались к подводным звукам, порождаемым вражескими судами. При этом они слышали, конечно, и голоса рыб, крабов, креветок, тюленей, дельфинов и китов – странные, с их точки зрения, неведомо кому принадлежавшие звуки. На сегодняшний день опубликовано уже более тысячи научных отчетов о подводных звуках биологического происхождения.