– Каждый раз как впервые.

Дыхание Джеффри замедлилось, Элизабет показалось, что мужа охватывает дрема, и она понадеялась, что он не успеет похвастаться своей очевидной победой.

Но она ошиблась: Джеффри не собирался засыпать.

– Нет, любимая, каждый раз все лучше и лучше, – хрипло проговорил он. – Взгляни на меня, Элизабет. Тебе не было больно?

– Нет.

Джеффри откинул волосы с ее лица и сжал ладонями щеки с такой мучительной нежностью, что она чуть не расплакалась. Он потянулся и трепетно поцеловал ее в полураскрытые губы.

– Знаешь, то что есть между нами… наше чувство… было бы святотатством использовать его в качестве оружия друг против друга. Никогда не пытайся отнять то, что принадлежит мне. – В его голосе не было ни малейшего гнева, одна только ласка. – И я обещаю не отнимать твоего.

– Но, Джеффри, – начала Элизабет, – как же…

– Раздоры между нами кончаются перед порогом спальни. И при первых лучах солнца возобновляются.

Элизабет охватила печаль.

– Если тебе угодно.

Она ничего не ответила и прижалась щекой к груди мужа. Слова Джеффри привели ее в смятение.

Барон был уверен, что на следующее утро послушная Элизабет придет с извинениями. Послушная! Ха! Джеффри даже громко фыркнул. Вот уж неподходящее определение для его молодой супруги.

Как она посмела проигнорировать требование мужа и не молить о прощении? Он покачал головой, вспомнив, как утром Элизабет поднялась с постели, подошла к окну и указала пальцем на солнце. Тогда барон так вспылил, что запер жену в комнате и приказал не приносить ни еды, ни питья и не пускать к ней гостей. В тот день никто не удивился его распоряжению – решили, что с наступлением ночи недоразумение между мужем и женой будет улажено.

Но этого, конечно, не произошло. И уже на следующий день его приказу начали противиться: сначала мягко, но достаточно, чтобы понял самый тупоголовый, потом – все более явно. Джеффри приходил в спальню и обнаруживал дверь незапертой. В комнате появлялись подносы с едой, но никто не помнил, чтобы их туда приносили. Однако жена не брала ни крошки и ничего не пила. На третий день Джеффри попытался ее уломать отказаться от голодовки. На четвертый – приказал поесть.

– Не хочу, чтобы ты умерла прямо у моих ног. – А когда она вопросительно вздернула бровь, что-то забормотал о малолетнем брате и деде, которых он успел полюбить и не желал бы огорчать.

После этого в голову Джеффри пришел новый план, как заставить Элизабет пойти на попятную. И с другими женщинами он непременно бы сработал. Но только не с Элизабет. Она не походила на других. Отрезы дорогой материи остались незамеченными. А портнихе пришлось просить барона, чтобы тот приказал миледи разрешить снять с нее мерки. И он, разозлившись не столько на жену, сколько на себя, разумеется, сделал это. Противника следует знать! Сколько раз эта фраза возникала и билась у Джеффри в мозгу. И он признавался себе, что совершенно не понимает образа мыслей Элизабет. И уж, во всяком случае, не желает, чтобы жена оставалась его противником.

– Если не возражаете, Джеффри, я хотел бы перекинуться с вами парочкой слов. – Знакомый голос прервал невеселые раздумья и вернул барона к действительности. Он поднял глаза и встретился взглядом с дедом Элизабет Элслоу.

– Подкрались, как настоящий охотник, – похвалил он старика. – Я не слышал шагов.

– Просто задумались, – понимающе улыбнулся сакс.

– Что верно, то верно, – признался барон.

– И наверняка о жене. – И, заметив, что Джеффри собирается возразить, предостерегающе махнул рукой. – Да будет вам, милорд! Вы ведете себя с ней как ребенок!

На это замечание Джеффри раздраженно ответил:

– Полегче, Элслоу! Вы рискуете ответить за свои слова!

Но на старика эта явная угроза, казалось, не произвела впечатления.

– Глупости. Ничем я не рискую. Рискуете вы. – Он, не спросив разрешения, пододвинул табурет, уселся на него, долго устраивал длинные ноги и только после этого снова взглянул на Джеффри.

– Вы, верно, поняли, что свое упрямство девочка унаследовала от отца.

– Явно унаследовала, – рассмеялся барон. – Но я не могу дать ей то, что она хочет получить немедленно. Пока не могу. И поэтому она мне не верит.

– Ей кажется, что вы ею не дорожите. – Элслоу был доволен: впервые за две недели Джеффри заговорил о жене, и старик понял, что барон ищет мира.

– Как она может думать, что я ею не дорожу! Однажды ночью я назвал ее любимой. Допустим, слово вырвалось в порыве страсти… Но я же его произнес!

Элслоу изо всех сил старался не рассмеяться.

– Попробуйте с ней поговорить. Обласкайте. Расскажите, что вас мучает.

– Ни за что! – В спокойном отказе вовсе не слышалось гнева. – Я ничего не обязан объяснять. Это ей следует учиться терпению. Вот так обстоят дела.

– Ну а вы от кого унаследовали упрямство – от матери или от отца? – усмехнулся Элслоу. Вопрос поразил барона.

– Ни от той, ни от другого, – подумав, ответил он. – Я не помню родителей.

– Вот почему вы не можете разобраться в чувствах Элизабет. – Старик произнес это как само собой разумеющееся. – Знаете, что я вам скажу, Джеффри: я прожил долгую жизнь и понял простую истину – люди ненавидят в других то, что находят в самих себе.

Барон встал и чуть не споткнулся о вытянутые ноги Элслоу.

– Пройдитесь со мной и объясните свою загадку.

Старый сакс согласно кивнул и последовал за лордом к выходу. Но не произнес ни звука, пока они не оказались во дворе и не направились к южной стене.

– Вы оба упрямы – в этом нет никаких сомнений, – наконец проговорил он. Подражая походке Джеффри, Элслоу заложил руки за спину, и они бок о бок зашагали вверх по некрутому подъему. – Но вы старше, сильнее душой и телом, поэтому вам и идти на уступки. Воспитывайте ее заботой и лаской, а иначе потеряете.

– А владел ли я ею когда-нибудь? – неожиданно для самого себя спросил барон.

– Конечно, сынок, – улыбнулся старик, а про себя подумал, что молодожены не понимают, что уже любят друг друга, и в этом вся их проблема. Каждый ершится и не впускает в душу другого. Он снова повернулся к Джеффри. – С того самого момента, как Элизабет произнесла клятву, она ваша.

Джеффри покачал головой и прибавил шагу.

– Вы ошибаетесь, – пробормотал он. – Элизабет все время твердит о великой любви, которая будто бы существовала между ее матерью и отцом. Но сам я никогда подобной любви не встречал, даже между Вильгельмом и Матильдой, упокой Господь ее душу. – Барон пристально посмотрел на Элслоу. – Порой мне кажется, что она выдумывает. Разве способны люди так сильно привязаться друг к другу? Ведь от этого они становятся уязвимыми. И в конце концов… это глупо.

– У них не было выбора, – заметил старик. – Но любовь не предшествовала этому браку, как, быть может, рассказывала вам внучка. Ваш король выдал замуж мою дочь за Томаса, чтобы завладеть Монтрайтом, и я готов засвидетельствовать, что поначалу они жили, как кошка с собакой. Дважды она даже убегала от мужа, прихватывая с собой и его дочек.

– Расскажите-ка об этом поподробнее, – заинтересовался Джеффри.

Он улыбнулся при мысли, что Элизабет могла и не знать пикантных деталей из жизни родителей, о которых толковал ему Элслоу.

– У Томаса были две трогательные на вид девчушки, – начал старик. – Выглядели совсем как сиротки, хотя их одевали в лучшие наряды. И с такой безмерной тоской в глазах, что рвались на части самые твердые сердца. Их мать умерла, когда девочки были совсем крохотными. Их оторвали от всех, кого они знали, и поместили в холодный Монтрайт.

Но дочь за месяц выправила положение. Первый раз она убежала ко мне в Лондон, и я изумился, насколько переменились девчонки. Она их искренне полюбила, и дети буквально расцвели.

– И как же поступил Томас? – вскинул глаза барон.

– Приехал за женой, – ответил старик. – Но чтобы не поколотить ее за провинность, использовал в качестве предлога дочерей: сказал, что благодарен супруге за заботу о его детях. Он любил ее с самого первого дня, но был слишком упрям, чтобы это признать.