— Полагаю, господа, сейчас самое время выпить черный кофе.

Госпожа Шенбек, сама о том не догадываясь, вышла словно в водевиле на заранее предусмотренную реплику, чтобы своим вторжением прервать важный консилиум двух братьев.

Разговор сразу же перешел в русло тривиальной светской беседы, которая, сообразно правилам хорошего тона, избегала сколько-нибудь серьезных тем. Хозяйка дома подсела к мужчинам, и надворный советник впервые за долгое время преисполнился искренней благодарности к жене, избавившей его от тягостного ощущения, которое томило Шенбека во все время братнина монолога, когда восхищение, страх, уважение, изумление срастались в единую глыбу дурного предчувствия.

Но облегчение, увы, наступило ненадолго. Берт, стремившийся перейти в разговоре к сюжетам более интимным, прежде всего семейным, не нашел ничего лучшего, как выразить недоумение по поводу замены обслуживающего персонала у Шенбеков.

— Что это ты, брат, учудил? Ведь когда я был здесь последний раз, у вас жила эдакая прехорошенькая девица! Кажется, она была француженкой, если мне не изменяет память. Почему вы от нее отказались?

Шенбек пытался сделать вид, будто ответить на этот вопрос полагается хозяйке дома. Но госпожа Шенбек была вовсе не намерена облегчить его задачу. С подчеркнутой невозмутимостью она усердно потчевала гостя линцской сдобой, а когда молчание начало уже становиться неловким, обратилась с невинным видом к супругу:

— Ну так скажи, отчего ты этой девушке велел убраться в течение часа.

Взгляды супругов встретились наподобие того, как встречаются под водой мины. Правда, глаза надворного советника вовремя скользнули в сторону…

— Как же это было… Собственно, я уж и не помню…

— Ну постарайся вспомнить. — Редко когда слышал Шенбек в голосе жены столько прямо-таки нарочитой ласковости. — Ты же сам тогда нашел, что она слишком соблазнительна, как женщина соблазнительна для…

Она не договорила. Все-таки в последний момент она милостиво дала ему возможность вывернуться. Он этим воспользовался.

— Ах, да. Это было из-за Фреди. Ведь мальчик подрастает, и как знать…

Таким образом, ужин у Шенбеков закончился все же примирением; братья остались братьями, супруги — супругами, и над их квартирой и домом, над Рингштрассе, над расположенным неподалеку парламентом и статуей Афины Паллады, над всей Веной, как и над всей Австро-Венгрией, над всей Европой простерлось ночное небо, усеянное сверкающими звездами, — ах, какие неведомые бури, возможно, свирепствуют на них именно сейчас?! — но для землян оно было исполнено тишины и разверзалось темными далями, куда простые смертные возносят в страхе свои мечты и помыслы, добрые и злые.

«Право лиду», 1.1.1914.

Вперед!

В непрерывном потоке времени человечество установило годовые вехи. В неистовом вихре мировой истории оно на мгновение останавливается, чтобы оценить прошлое и заглянуть в будущее… И выводы его столь же различны, сколь различны интересы нынешнего капиталистического общества, внутренне неоднородного, сотрясаемого всем и всеми; общества, где класс угнетает класс, человек — человека; где идет яростная борьба всех против всех, словно человечество до сих пор подчинено жестоким законам звериной природы, а подлинной человечности еще только предстоит родиться.

О социализме было сказано, что настоящее он видит в черном свете, а будущее — в розовом. Сказавший эти слова, видимо, хотел выразить свое неприятие социализма. В действительности же они не что иное, как комплимент, признание великой силы прогресса в лице его приверженцев. Ибо именно прогресс требует беспощадного обнажения современных пороков — это-то и называют нашим пессимизмом, — неослабных усилий и непреклонной веры в возможность их устранения — и в этом наш оптимизм.

Полуживотному существованию соответствовали и события минувшего года. В то же время они свидетельствуют и о восхождении к идеалам гуманизма, о трудной, но неминуемой победе разума над предрассудками, света над тьмой…

Поэтому мы, рабочие, социал-демократы, возлагаем надежды на год грядущий и верим, что он намного приблизит нас к нашим идеалам…

«Новины», 16.1.1914.

Папа Римский против танго

«Оссерваторе Романо» публикует циркуляр римского викариата, полезный для духовенства, облеченного церковной властью; в циркуляре прежде всего содержится заявление о том, что и в Риме свобода печати, театральных зрелищ и моды приводит ко все более серьезным нарушениям общественной и личной морали граждан. Теперь и в Риме хотят ввести пришедший из-за океана танец, само название которого, а также манера исполнения являются тяжким прегрешением против нравственности, ввиду чего он был осужден многими прелатами даже в странах протестантизма. Циркуляр вменяет духовным управителям в обязанность поднять свой голос в защиту христианского благонравия и предостеречь верующих от нового языческого непотребства.

Константинополь, 15 января

(И. К. информационное агентство)

Военный министр обратился к армии со следующим воззванием: «Ввиду того, что наша армия не смогла в надлежащей мере исполнить свой долг, мы лишились самых прекрасных областей нашей любимой отчизны. Оттоманский народ постигли тяжелые удары судьбы. Наш благородный главнокомандующий, наш дорогой и прославленный владыка, в чьем сердце вышеупомянутые обстоятельства отозвались больнее всего, повелел мне, дабы нам, упаси нас Аллах, не пришлось опять пережить столь черные дни и дабы защитить честь калифата традиционной преданностью Оттоманской империи, подготовить армию должным образом. Задача эта большая и трудная, но я уже принялся за работу, полагаясь на помощь Божью, покровительство Пророка и благоволение нашего могущественного властелина.

Два требования предъявляю я к армии: беспрекословное повиновение и неустанный труд.

Я убежден, что каждый офицер будет стремиться смыть позор, которому подвергли нашу армию злополучные дни последнего времени».

В начале января, чтобы ввести в свет трех племянниц, графиня Клейнмихель устроила в своем петербургском особняке бал-маскарад для трехсот персон — большего числа гостей залы особняка вместить не могли, да и возможности графской кухни ограничивали их количество. Программа танцевальных туров была подготовлена с особой тщательностью, что, впрочем, ничуть не умаляло ослепительного великолепия всего окружения, где наряду с убранством бальной залы и роскошными масками прежде всего блистали имена приглашенных.

Была устроена кадриль, в которой участвовали племянницы хозяйки дома, а также княжна Кантакузен, внучка великого князя Николая Николаевича — старшего, верховного главнокомандующего в русско-турецкой кампании семидесятых годов, и ее сестра; затем был исполнен классический менуэт под музыку Моцарта. Известная своим умением танцевать графиня Марианна Зарнекау, дочь графини Палей, исполнила египетский танец с морским офицером Владимиром Лазаревым. Баронесса Врангель, урожденная Гуэн, ее подруга и Охотникова, сестра красивой графини Игнатьевой, ныне супруги генерала Половцова, танцевали имевший огромный успех венгерский танец; партнерами были два отменных танцора — граф Роман Подони и Жак дес-Лалайг. Князь Константин Багратион, зять великого князя Константина Константиновича, исполнил кавказские танцы, а княжна Кочубей и брат ее Виктор, граф Мусин-Пушкин и Григорий Шебеко, сын нашего посла в Вене, танцевали малороссийскую кадриль. Наконец великая княгиня Виктория Федоровна, супруга великого князя Кирилла Владимировича вместе с великим князем Борисом Владимировичем стали во главе восточной кадрили.

Всех красивейших, изящнейших женщин Петербурга великая княгиня просила принять участие в этом танце. Среди них назову княжну Ольгу Орлову, графиню Марию Кутузову, мисс Муриель Бьюкенен, княгиню Наталию Горчакову, мистрисс Джаспер Ридлей, дочь нашего посла в Париже графа Бенкендорфа и многих других.