Три перемены, включая и большую, Галя потратила на поиски. Даже на уроках думала только об этом, даже Мухам отвечала невпопад… Мухам-то еще полбеды – Ивану Ивановичу ответила невпопад! Он посмотрел сурово – затуманилось Солнышко или нет, а на уроках должна быть полная ясность!
Наконец на последней перемене Галя опять поднялась наверх и решила ждать у двери четвертого «В» до самого звонка, с риском опоздать на географию. Почему-то она была уверена, что в классе Светланы не будет. Гале уже начинало казаться, что школа – совсем не школа и что вообще все эти лестницы, все эти поиски и таинственные исчезновения Светланы – просто обыкновенный страшный сон, когда ищешь, входишь – и вдруг все оказывается совсем не то, ничего и никого не узнаешь, все незнакомое…
– Ты опять Соколову ищешь? – остановили ее в коридоре девочки. – Она только что в класс пошла, цветы поливает.
Галя открыла дверь. Пустой класс. Открытые окна. Светланы нет. С маленькой лейкой в руках стоит круглолицая девочка и поливает цветы.
Галя испуганно смотрела на круглолицую девочку, а круглолицая девочка – на Галю… и тоже начала немножко пугаться, даже порядочно воды пролила на пол.
– Кого ты ищешь? – спросила она наконец.
– Соколову, из вашего класса.
Круглолицая девочка неожиданно улыбнулась:
– Так Соколова – это я!
А у Гали все захолодело внутри, как будто она попала в заколдованное сказочное царство, где худенькая Светлана прямо почти на глазах превратилась в незнакомую круглолицую девочку.
XII
Дома Галя обедала и ужинала без аппетита, вечером на папины и мамины вопросы тоже отвечала невпопад. Мама даже пощупала губами Галин лоб, но жа€ра, разумеется, не было.
– Что с тобой? – спросила мама. – Или отвечала неудачно?
– Да, – сказала Галя, – Ивану Ивановичу.
– Сколько же он поставил?
– Он у себя в книжечке, я не видела.
– Ну ведь не двойку же? Да ты, Галочка, не огорчайся так – исправишь.
Гале стало совестно, что мама беспокоится из-за предполагаемой двойки, и она сказала с тяжелым вздохом:
– Да я не потому.
Мама и папа переглянулись. Потом папа взял газету, а мама стала убирать посуду в буфет.
А Галя ходила от окна к окну и пощипывала узкие зеленые листья у пальмочек, даже оторвала один. Мама и папа сделали вид, что ничего не заметили. Потом Галя остановилась посередине комнаты и проговорила совсем трагическим голосом:
– Ну вот скажите: если я знаю, что кто-то делает что-то нехорошее, нужно сказать или нет?
Папа сразу отложил газету, а мама закрыла буфет.
Папа спросил:
– Кому сказать?
– Ну… учителям!
– Может быть, сначала постараться, чтобы этот человек сам перестал делать нехорошее? – осторожно сказал папа.
– Меня не послушает. Скрывается от меня и от всех. Убегает. Видела его вчера и сегодня только в раздевалке. Сегодня, как только я вошла, вышел и ушел с Аней-Валей! По-моему, даже подозревает меня уже и ненавидит!
– Кто ушел с Аней-Валей? Кто ненавидит? – в один голос спросили папа и мама.
– Этот человек.
– Ты бы рассказала, Галочка, все, – посоветовал папа, – а то мы с мамой ровнешенько ничего не понимаем.
– Даете слово, что никому никогда про этого человека не расскажете без моего разрешения?
На этот раз мама и папа ответили невпопад.
Мама сказала:
– Даю.
– Я такого слова не даю, – сказал папа.
– Почему не даешь?
– Потому что раз слово дал – полагается его держать. А может быть, окажется, что этот человек разбойник, грабитель какой-нибудь, тогда я сразу иду к телефону и набираю ноль два, а что мама будет делать со своим честным словом?
– Я сказала не вообще, а без моего разрешения.
– А вдруг ты разбойника пожалеешь и не разрешишь?
– Это не разбойник, а девочка.
– Девочки тоже иногда бывают порядочные разбойницы… А ну-ка, Галочка, – папа пересел с кресла на диван и по дороге прихватил с собой Галю, – сядем мы с тобой рядком да поговорим ладком… Рассказывай про свою разбойницу.
Теперь Галя сидела между папой и мамой и видела совсем близко их внимательные глаза. Галя подумала, как страшно важно для папы и для мамы все, что ее занимает и волнует, и как хорошо, когда можно все, что тебя занимает и волнует, кому-нибудь рассказать.
И не нужно никаких особых честных слов, потому что у папы и мамы все слова честные.
Потом Галя подумала о Светлане – что некому ей рассказать про свои обиды и огорчения и никому про ее огорчения неинтересно слушать. У Гали затряслись губы…
Когда она кончила рассказывать, папа спросил, вставая:
– Где этот детский дом?
Галя тоже вскочила с дивана:
– Папа, ты что хочешь делать? Ты хочешь туда идти?
– Для начала хочу позвонить по телефону. Даешь разрешение?
– Папа, если ей что-нибудь будет из-за меня…
– Честное слово, Галочка, я буду говорить так, будто та разбойница – моя собственная разбойница!
– Ну, тогда звони.
– По-моему, лучше не по телефону, – сказала мама.
– Так я же только сговориться, когда прийти.
В детском доме ответили, что директора нет, просили позвонить утром или прямо зайти. Говорила дежурная воспитательница.
Папа положил трубку и вопросительно посмотрел на маму и на Галю.
– Лучше бы прямо с директором… – нерешительно проговорила мама.
– Хорошо, – сказал папа, – в таком случае отложим до утра.
XIII
В это утро тетя Мариша в школьной раздевалке, как представитель власти, выслеживала правонарушителя.
С молниеносной, почти автоматической быстротой принимая и размещая на вешалках пальто девятиклассниц, она успела сказать:
– Вот эта девочка уже второй день придет, пальтишко снимет вместе со всеми, а повесить мне не дает. Постоит немного… подружки в класс, а она оденется опять и уходит. А чуть звонок – опять в школу, прямо с улицы. Стоит у двери и подружек ждет.
– Какая девочка? – спросила Лида Максимова.
– Вон: черненькая, кудрявая, в красном берете… Первый раз я думала – может, она забыла что, домой опять побежала. А теперь вижу – не в этом дело. Подозрительно мне ее поведение.
– Да где же? Где она? – сама удивляясь своему волнению, спрашивала Лида.
– Там, там, в уголке, за скамейкой…
Но красный берет был уже в тамбуре, между двумя стеклянными дверями.
– Светлана! – крикнула Лида. – Тетя Мариша, дайте мне скорее мое пальто! Девочки, пропустите, пропустите меня скорее! Это моя!.. То есть не моя, но все равно – наша!
И Лида исчезла за дверью.
Девочки выбежали вслед за ней на крыльцо. Ни красного берета, ни синей Лидиной шляпки…
– В чем дело? – спросил Иван Иванович, входя в раздевалку вместе с руководительницей четвертого «В». – Почему такое волнение?
Узнав причину волнения, он спросил учительницу:
– Светлана Соколова? Но ведь она была вчера на уроке? Вы спрашивали ее вчера!
– Наташу Соколову, – возразила та. – В четвертом «В» ни одной Светланы нет!
Тогда Иван Иванович потребовал у нянечки обратно свои калоши, а руководительница четвертого «В» пошла прямо в кабинет директора и сообщила таким голосом, будто предупреждала о могущем быть землетрясении:
– Иван Иванович просил предупредить, что он может опоздать на урок!
Маленький сад между двумя высокими домами.
Легкой спиралью кружит ветер на дорожках осенние листья.
Одна скамейка совсем в стороне, ниоткуда ее не видно за широким стволом дерева. Можно посидеть здесь, как вчера.
В саду никого нет. Дошколятам еще рано гулять, а те, кто во вторую смену учится, встают не торопясь, будут готовить уроки. А кто в первую смену – уже входит в класс…
Вчера здесь был слышен – правда, очень слабо, но все-таки был слышен – школьный звонок.
Из подъезда вышла женщина с кошелкой. Хозяйка отправляется за покупками. Кошелка огромная, да еще зеленая авоська на руке висит… Большая, должно быть, семья у этой женщины!
