— Сейчас можешь уезжать. Когда будешь нужен, позвоню. Никуда не убегай. Будь дома и на работе. Понял?

— А если нужно пойти в магазин?

Ответом было молчание. Ефим пожал плечами сел в автобус и уехал.

Он чувствовал обиду на шефа, которому был предан как собака, а тот даже "до свидания" не сказал.

Костя остался у двери на улице, а шеф зашёл в большое помещение сберкассы. У окошек стояли очереди из двух-трёх человек. Все стояли спокойно, на расстоянии двух метров от кассира, и подходили к нему, когда отходил предыдущий посетитель. Минут через пять шеф подошёл к кассиру.

— Guten Tag! — Поздоровался шеф.

— Guten Tag! — Ответил, кассир, — Что Вам угодно?

— Обменяйте пожалуйста десять тысяч долларов на Дойче марки, — ответил шеф и протянул ему пачку с долларами:

— Извините, но я могу Вам обменять только пять тысяч, а если Вам нужна большая сумма, то необходимо предварительно заявить, таковы правила.

— Хорошо.

Получив необходимую сумму, они вышли на площадь, перешли улицу, взяли такси, шеф назвал адрес и поехали. Остановились на тихой улице. Расплатились с таксистом и вошли во двор. Трёхэтажный особняк, причудливой конструкции с башенками в разных уровнях был обсажен деревьями не заслоняющими его и служившими каймой, подчёркивающей красоту произведения рук человеческих. В углу двора стояла большая ель, добавляя красоту дому. Шеф остановился, любуясь красотой.

— Не хватает только сказочных персонажей, — подметил Костя.

— А мы? — ответил шеф и засмеялся.

— Достоевский был прав.

— Кто его знает, Костя, атомный гриб тоже красивый.

Из входной двери появилась высокая женщина, лет пятидесяти, и обращаясь к пришедшим, сказала:

— Herr Rudolf? Willkommen! (Господин Rudolf? Добро пожаловать!).

— Guten Tag! Frau Drossel? (Здравствуйте! Госпожа Дроссель?)

Марина вечером сидела с Ядвигой, которая читала вслух отрывок из романа Золя «Деньги», а Марина поправляла её произношение. Зазвенел телефон, и Марина подняла трубку. Она подумала, что кто бы это мог быть? Ёкнуло сердце: а вдруг опять плохо маме.

— Я слушаю.

— Здравствуй Марина, не ожидала услышать меня?

— Кто это? — раздражённо спросила Марина, и сразу вспомнила этот приятный, бархатистый, и такой властный голос, который нельзя спутать ни с кем, и она торопливо вскликнула, — ой Юра, извини, не ожидала, что ты можешь позвонить! Здравствуй, рада слышать тебя живым и здоровым.

— То, что пока жив, точно. А здоровье ни к чёрту.

— Прости, а что у тебя?

— Ничего страшного. Ты можешь завтра приехать во Франкфурт и придти к магазину «Галерея» и подняться наверх?

— На смотровую площадку?

— Да.

— И скажи время, когда ты можешь быть.

— Так, до пяти я занята, — Марина смотрела на часы, — к восьми тебя устроит?

— Вполне. До завтра.

Марина в недоумении положила трубку. Что могло случиться, что шеф приехал в Германию. Даже намёков никаких не было. А чего она удивляется? Она знала раньше что-то о нём, выходящее за рамки их встреч? Она и подумать не могла, что кто-то или какие-то обстоятельства могут повлиять на жизненный уклад этого всесильного человека, иногда жёсткого, иногда лиричного, иногда развратного до омерзения, но всегда закрытого, как ракушка, и стоящего выше тех, с кем он общается. Его негромкий голос, чтобы он не говорил, звучит притягательно и зарождает в сердце непонятный страх, который может на время проходить. Он может быть и добрым, а может и злым, но всегда управляемым и нацеленным на результат.

— Что Вас так взволновало? — прервала её раздумья Ядвига.

— Извините, позвонил старый знакомый.

— Понимаю. Давайте сейчас прервёмся.

— У меня к Вам просьба, Ядвига. Побудьте завтра вечером со Светой. Может быть мне придётся поздно вернуться.

— О чём разговор? Конечно.

Марина поставила машину в подземный гараж и без десяти восемь зашла в магазин. Его построили на американские деньги, и это был магазин не в том понимании, в котором понимали его русские.

Громадное помещение сдавалось в аренду множеству магазинов, в большинстве своём это были американские специализированные бутики.

Здание построили из кружевных металлических конструкций, подъём наверх осуществлялся скоростными лифтами или эскалаторами, а вниз с эскалатора на эскалатор нужно переходить так, что не минуешь ни одного магазина. У входа всегда дежурил чернокожий американец, по выправке которого безошибочно определялась его недавняя служба в Армии США.

Марина вошла в стеклянный лифт и не успела полюбоваться внутренним цветным убранством, как очутилась на самом верху. На смотровую площадку вела ещё одна лестница, и только Марина хотела зайти на неё, как увидела идущего к ней шефа.

— Ну, здравствуй, Марина! Ты стала ещё красивее.

— Спасибо, ты тоже неплохо выглядишь, — сказала Марина и почувствовала в своём голосе фальшь.

Шеф постарел и выглядел каким-то вялым. Его движения были замедлены, казалось, что он боится сделать резкое движение, чтобы ничего не порвать или разбить внутри себя.

— Зайдём в ресторан, я заказал столик у окна. Оттуда открывается чудесный вид на площадь. И на город.

Они сели за столик и Марина спросила его.

— Извини, Юра, я знаю, что ты не любишь вопросов, но я всё таки спрошу? Что тебя привело в Германию? Здоровье?

— Люблю я тебя Марина не только за красоту, но и за ум. Да, Марина — болезнь. И не просто болезнь, а болезнь сердца. Говорят, что здесь врачи творят чудеса. Устроили конвейер по замене человеческих запчастей. Да, кстати, как дочка?

— Спасибо, Юра. Тьху — тьху, чтоб не сглазить, неплохо. Тебя тоже здесь починят, будешь, как новый.

— Надеюсь. Наши врачи говорят, что мне шунтирование нужно сделать, но они не единодушны. Возможно ещё и клапан искусственный придётся ставить, скоро иду на обследование. Вот нам несут ужин. Я вино не заказывал, мне нельзя, а ты выпьешь?

— Нет, я за рулём, правда, в Германии рюмка вина допустима, но я сама не допускаю, всё равно голова кружится. Как там в Одессе?

— Хиреет наша Одесса. Наш брат, криминальный элемент, так разошёлся, что приходится сворачивать все дела. Только и смотри, как бы твои бывшие помощники тебя не ухлопали — конкуренция. Верить нельзя никому. Вот сейчас я приехал сюда с одним парнем, как будто бы предан, но до того времени, пока его не прижмут или не купят.

Единственный человек, кому я пока (извини, да — пока) доверяю, так это ты. Никто не знает о наших с тобой отношениях, поэтому я здесь один.

— А Соколов?

— Ты права, но он будет молчать пока я жив. Он знает о твоей деятельности?

— Думаю, что нет, но возможно догадывается. Мне кажется, что он видел деньги, пока я не начала их класть на счёт в Швейцарии.

— Я уточню. Марина, я тебя пригласил не только для беседы, хотя мне и она интересна. Деньги, которые у тебя на счету, пусть пока так и лежат. Если я после операции останусь жить, я распоряжусь, куда их деть или перевести.

— Забрал бы ты их Юра. Они лежат не в банке, а у меня на душе тяжким грузом. Если бы не должна была их тебе, давно избавилась бы от них. Я тебе безмерно благодарна, что ты помог мне спасти Светочку, но цена, которую я заплатила за это, непомерна велика и не знаю, как долго я смогу нести эту тяжесть.

Шеф наклонил голову, помолчал, а потом с какой-то решительностью или злостью стал говорить:

— Я, Марина, не священник, что ты передо мной исповедуешься.

Далеко не священник. Кто я? Думаешь, я знаю? Наверное, Mefisto, или кто-то в этом роде. Но Mefisto не мучался угрызениями совести, у него её не водилось, а у меня какие-то крохи остались, и они меня стали донимать. Я знаю, что я недостоин сострадания, слишком много грехов на мне лежит, и скажу тебе честно, я не боюсь предстоящей операции, в случае её неудачи с медицинской точки зрения для меня это будет удача, вот и хочется хоть чем-то отмыться перед… Не хочу произносить это имя вслух, я недостоин этого.