– Как что? Как дела, что нового в Москве?

– Особых новостей нет, все по-старому. Москва строится, молодеет на глазах. Очень много приезжих, тесновато стало. В моей семье все отлично. Я же тебе звоню два раза в неделю и обо всем рассказываю.

– По телефону ты обычно отделываешься банальными фразами: «Все хорошо, все здоровы, все бесконечно счастливы».

– Если действительно все хорошо и все счастливы, почему я должна говорить по-другому?

– Так не бывает, не вешай мне на уши спагетти, – фыркнула Анна Михайловна.

– Лапшу, – машинально поправила ее Ника. – Господи, мама, что это за сленг? Ты прилетела всего час назад, но с каждой минутой удивляешь меня все больше и больше.

– Прекрати, ради бога, меня воспитывать. Разговариваю так, как мне нравится, никто мне не указ, тем более ты.

– Раньше ты сама чуть в обморок не падала, когда я говорила что-то подобное, все время учила меня, что девушка должна разговаривать культурно. Вспомни, как ты хваталась за голову и стонала: «Боже мой, какой кошмар! Куда мы катимся? Я не понимаю, на каком языке говорит молодежь. У России нет будущего, караул, помогите!» – Ника, смеясь, передразнила Анну.

– Времена меняются, привычки и мнения – тоже, – беспечно отмахнулась Анна и положила в рот пластинку жвачки.

– Я это уже поняла, увидев тебя и твою новую подружку. – Ника бросила взгляд в зеркало на Марину. Девица сидела на заднем сиденье молча, нацепив наушники, и покачивала головой в такт музыке. Ее челюсти не прекращали свою работу ни на минуту. Вероника посмотрела на жующую жвачку мать и еле удержалась от смеха.

– Марина, почему ваша семья уехала из России? – спросила она у девушки, когда Марго на минуту сняла наушники.

– А че здесь делать? – хмыкнула Марго. – Все помешались на деньгах, сексе и шмотках. В институте – ваще бардак, преподы шизеют на глазах. Знаешь, сколько за один зачет берут?

– Ты училась в институте? В каком?

– Ага, целый курс промучилась. Предки запихнули в экономический по великому блату, – усмехнулась Марина. – А на фига мне экономика, когда я от цифр в коматозный транс впадаю?

– Зачем же они тебя туда запихнули, если вы собирались уезжать из страны? – удивилась Вероника.

– Чтобы я после школы зря не болталась. Боялись, попаду под влияние улицы. – Марина пожала плечами. – От меня скрывали, что свалить отсюда собираются, чтобы я не расслаблялась. Только я не дура, глаза и уши вроде на месте. Что с них взять, с отсталых? Они уверены, я до сих пор думаю, что меня аист в клюве принес, – засмеялась она. – Вот отстой!

– Глядя на тебя, я бы на месте твоих родителей так не думала. – Ника хихикнула. – На девочку-конфеточку ты не похожа, скорее наоборот.

– Видела бы ты меня года два тому назад, не то что конфеточка – сплошной мармелад в шоколаде. Юбочки ниже колен, кофточки застегнуты под горлышко, белые носочки; короче, кошмарики на воздушном шарике.

– Что же с тобой произошло? Влияние Запада?

– На меня влиять бесполезняк, я – сама себе хозяйка. Шесть месяцев назад мне исполнилось восемнадцать, я стала совершеннолетней, значит, независимой. Раньше что – из дома выхожу, как послушная девочка, потом к подружке забегу, накрашусь, в ее шмотки переоденусь – и на дискотеку! А вечером, когда домой возвращаться нужно, снова к ней, и возвращаюсь уже умытая и с хвостиком.

– Боялась родителей?

– Не, я своих предков не боюсь, просто расстраивать их не хотелось, – объяснила Марго. – Они у меня ничего, нормальные, только отсталые малость. Что с них взять, с бывших комсомольцев? Трудное детство, кругом дефицит, зарплата по тарифу, и одеты все в одно и то же, как в униформе. Я ведь у них единственный поздний ребенок, предкам под полтинник уже, вот они и берегли меня как могли от тлетворного влияния улицы.

– А теперь уже не боишься их расстроить, раз такой крутой имидж себе выбрала?

– Им не до меня, у них заморочек и без этого выше крыши. В чужой стране рот не разевай, только успевай поворачиваться, тем более когда почти все с нуля начинать приходится. Деньги, конечно, есть, но отнюдь не столько, чтобы не думать о завтрашнем дне. Расслабляться нельзя, иначе быстро из обоймы выпадешь и на помойке окажешься. Да и поняли предки, что выросла уже их девочка, сама должна знать, что хорошо, а что плохо.

– И ты знаешь?

– Не боись, не дура, – хмыкнула Марина.

– Эпатаж всегда привлекает к себе внимание, – заметила Вероника. – Ты не боишься слишком пристального внимания к своей персоне?

– А чего бояться-то?

– Думаю, это тебе не нужно объяснять, ты же выросла в России, – заметила Ника. – Отморозков у нас хватает, даже с избытком.

– Я мастер спорта, у меня второй дан по карате, так что пусть эти придурки сами меня боятся. А броской внешностью я выражаю свою индивидуальность, и никто теперь не вправе мне этого запретить. Хватит, назапрещались! – проворчала Марго.

«Это называется духом противоречия, девочка старается наверстать упущенное», – подумала Вероника и произнесла:

– Второй дан по карате – это здорово! Научишь меня каким-нибудь приемам?

– Не вопрос, – снисходительно хмыкнула Марина и, нацепив наушники, впала в музыкальный транс.

Через полчаса Ника загнала машину во двор своего загородного дома.

– Добро пожаловать, – улыбнулась она.

– Ничего избушка, клевая, – проговорила Марина, окинув взглядом трехэтажный особняк и выдув пузырь из жвачки.

– Избушка? – изумленно икнула Ника. – Ничего себе сравнение!

– Не переживай, это лучшая похвала, скоро привыкнешь, – со смехом успокоила ее Анна. – Надеюсь, твой муж дома и нам не придется тащить чемоданы самим?

– Роман на работе, я занесу ваши вещи, – ответила Вероника. – Мама, проходи в дом, а Марина мне поможет.

В это время из двери выскочила маленькая кудрявая болонка с бантиком на челке и с разбега запрыгнула Веронике на руки.

– Ах ты, безобразница! – засмеялась Ника. – Мам, помнишь Дусю?

– Помню, помню, это твой ангел-хранитель. – Анна погладила собачку. – Мне кажется, что она раньше чуть больше была?

– Просто на ней шерсти меньше, ее недавно подстригли. Посмотри, какая она стала красавица! У нее теперь личный парикмахер есть.

– Ой, Кристиночка, деточка моя, – расцвела, как майская роза, Анна, увидев, что из дверей вышла молодая девушка, держа на руках розовощекую девочку.

Та протянула пухлые ручки к Веронике и закричала:

– Мама, мама!

– Господи, как она выросла за этот год, – заметила Анна, и Ника невольно рассмеялась:

– Мам, это же ребенок, ты ее видела, когда ей было десять месяцев. Ей уже третий год пошел. Естественно, выросла.

– Вылитая ты в твои три годика, – растрогалась Анна. – Те же рыженькие кудряшки, тот же курносенький носик с веснушками, те же глазки! Господи, как бежит время, как быстро проходит наша жизнь! Иди ко мне, моя милая, иди ко мне, мой персик. – Она протянула руки к ребенку.

Девочка внимательно посмотрела на незнакомую экзотическую тетеньку и издала такой пронзительный вой, что от неожиданности Анна остолбенела.

– И орала ты точно так же, все соседи от тебя с ума сходили, – отметила Анна.

– Мама, проходи в дом, – улыбнулась Ника, опуская болонку на землю и забирая плачущую дочку у няни. – Она всегда так реагирует, когда видит чужих людей.

– Какая же я ей чужая? – нахмурилась Анна. – Я ведь ей родная бабушка, хоть и заграничная.

– Ей нужно привыкнуть, она еще маленькая и не понимает этого. Погоди, она еще так надоест тебе, что будешь мечтать, где бы спрятаться, чтобы отдохнуть немного, – засмеялась Вероника. – Кстати, познакомься, это Наташа, няня Кристины.

– Няня? – удивилась та. – А где же прежняя? Людмила Афанасьевна, кажется?

– Людмила Афанасьевна ушла от нас по состоянию здоровья, – вздохнула Ника. – У нее обнаружился сахарный диабет и появились проблемы с поджелудочной железой. В больнице лежала два месяца, бедняжка, а потом ее дочь к себе забрала.