Успех сопутствовал Рорану только потому, как сам он признавался впоследствии, что сила любви заставила его делать такие вещи, которых опасались и избегали другие;
только благодаря своей любви он и одержал верх над врагами.
Сходное чувство владело теперь и Эрагоном.
Он, не задумываясь о собственной безопасности, готов был ринуться навстречу любой беде, если она грозила кому-то из близких ему людей. Рорана он любил, как родного брата; а поскольку Катрина была возлюбленной и невестой Рорана, то и она была дорога Эрагону, он и ее считал членом своей семьи. Такое отношение к семье было тем более важно, что Эрагон и Роран оказались последними в своем роду. Эрагон отрекся от Муртага, своего сводного брата по матери, так что они с Рораном были теперь единственными родными друг другу людьми. Ну, и еще Катрина.
Благородные чувства были не единственной силой, двигавшей братьями. Была у них и еще одна цель: отомстить! Даже стремясь вырвать Катрину из лап раззаков, они оба – простой смертный и могущественный Всадник – одинаково сильно хотели уничтожить сверхъестественных слуг короля Гальбаторикса и отомстить правителю Империи за убийство Гэрроу, отца Рорана и дядю Эрагона, которому он тоже полностью заменил отца.
По всем этим причинам та мысленная разведка, которую осуществлял сейчас Эрагон, и была столь важна для обоих братьев.
– По-моему, я ее чувствую, – сказал наконец Эрагон. – Но все же не уверен – уж больно мы далеко от Хелгринда, да и я никогда прежде не вступал с нею в мысленную связь. И все-таки мне кажется, что она там, в этом проклятом замке или храме; причем, по-моему, прячут ее где-то ближе к вершине этой чертовой скалы.
– Она здорова? Не ранена? Черт побери, Эрагон, ничего не скрывай от меня! Они ее мучили?
– Нет, в данный момент от боли она не страдает… А больше я пока ничего не могу сказать; мне и так потребовалось слишком много сил, чтобы уловить хотя бы слабый отблеск ее сознания. Я не могу на таком расстоянии мысленно разговаривать с нею. – Эрагон не стал говорить Рорану, что заметил рядом с Катриной и еще кое-кого, чье присутствие чрезвычайно его встревожило. – Но вот кого я совсем там не обнаружил, так это раззаков и этих мерзких летучих мышей, летхрблака! Уж если я каким-то образом и умудрился проглядеть самих раззаков, то уж их родичи настолько велики, что их жизненная сила должна была бы сверкать, как тысяча светильников, как это происходит, например, у Сапфиры. Но кроме светлого разума Катрины и еще нескольких довольно туманных вспышек света, Хелгринд полностью погружен во тьму, он черен, черен, черен!
Роран нахмурился, стиснул левую руку в кулак и гневно погрозил гигантской скале, постепенно таявшей в сумерках по мере того, как на небе гасли пурпурные отблески заката. Затем тихим и ровным голосом, словно разговаривая с самим собой, он сказал:
– Это неважно, прав ты или ошибаешься.
– Вот как? А почему?
– Сегодня мы атаковать уже не осмелимся; ночью раззаки сильнее всего, и, если они действительно где-то поблизости, было бы глупо сражаться с ними в столь невыгодных для нас условиях. Согласен?
– Да.
– Значит, подождем рассвета. – И Роран указал Эрагону на рабов, прикованных к алтарю. – Если эти несчастные к этому времени исчезнут, станет ясно, что раззаки приходили за ними, а стало быть, нам надо действовать согласно нашему плану. Если же рабы останутся на месте, нам придется, проклиная свое невезенье, смириться с тем, что раззаки исчезли, снова удрав от нас. Потом мы освободим этих рабов, вытащим из Хелгринда Катрину и полетим назад, к варденам, пока Муртаг снова не начал на нас охоту и не прижал к земле. Но я в любом случае сомневаюсь, что Катрину надолго оставят без при смотра, особенно если Гальбаторикс требует сохранить ей жизнь, чтобы впоследствии ее можно было использовать как приманку для меня или для тебя.
Эрагон кивнул. Ему, правда, хотелось освободить несчастных рабов прямо сейчас, но он понимал: в таком случае противник сразу догадается, что у алтаря кое-чего не хватает. Кроме того, он не сомневался, что если раззаки все-таки явятся за своим ужином, то они с Сапфирой успеют вмешаться и не дадут мерзким тварям утащить этих людей.
Сражение в открытую между драконом и такими чудовищами, как эти летхрблаки, разумеется, привлечет внимание любого на много лиг вокруг, и вряд ли, думал Эрагон, нам с Сапфирой или Рораном удастся выжить, если Гальбаториксу станет известно, что мы без поддержки варденов проникли в его Империю.
Он отвернулся, стараясь не смотреть в сторону прикованных к священному камню рабов. Ради их же блага, думал он, пусть раззаки сейчас окажутся по другую сторону Алагейзии! Или, по крайней мере, пусть им сегодня не захочется есть!
Не говоря друг другу ни слова, Эрагон и Роран, как по команде, поползли назад, спускаясь с вершины того холма, где прятались. У подножия они встали на четвереньки и, по-прежнему не поднимая головы, бросились бежать между двумя рядами холмов, пока лощина, по которой они бежали, постепенно не превратилась в узкое, прорытое горным потоком ущелье с глинистыми берегами.
Прячась за узловатыми кустиками можжевельника, торчавшими на склонах ущелья, Эрагон осторожно поднял голову и посмотрел вверх сквозь колючие ветки. На бархатно-синем небе зажигались первые звезды, которые показались ему холодными и острыми, точно льдинки. Затем после короткой передышки они с Рораном, стараясь не поскользнуться на влажной земле и не упасть, рысцой поспешили к разбитому ими лагерю.
У лагерного костра
Небольшая кучка тлеющих углей вздрагивала, точно бьющееся сердце огромного зверя. Время от времени над костром взлетала стайка золотистых искр, освещая лес вокруг и вновь исчезая в раскаленном нутре догорающего костра.
В неярких красноватых отблесках возникали то клочок каменистой земли, то свинцового оттенка куст можжевельника, а потом все снова тонуло во мраке.
Эрагон сидел, грея босые ноги у костра и с наслаждением опершись о мощную теплую лапу Сапфиры, покрытую жесткой чешуей. Роран сидел, как на насесте, на огромном пустотелом, выбеленном солнцем и ставшем твердым как камень стволе какого-то древнего дерева. Каждый раз, стоило ему шевельнуться, ствол издавал такой противный скрип, что Эрагону хотелось уши заткнуть.
Какое-то время в лощине царили тишина и спокойствие. Даже угли перестали потрескивать и тлели молча; Роран собрал для костра только старые сухие ветки, чтобы дымного хвоста не заметили недруги или просто излишне любопытные.
Эрагон только что закончил рассказывать Сапфире о событиях минувшего дня. Обычно ему это никогда не требовалось, ибо обмен мыслями и ощущениями происходил у них, как обмен слоями воды в пределах берегов одного и того же озера. Но в данном конкретном случае это оказалось необходимым, потому что Эрагон, совершая мысленную разведку близ Хелгринда и в самом логове раззаков, тщательно закрыл свою душу от любого проникновения.
После довольно продолжительной паузы Сапфира зевнула, демонстрируя ряды устрашающе острых клыков, и заметила:
«Возможно, эти раззаки – существа действительно очень жестокие и злобные, но куда сильнее меня впечатляет их способность заколдовать свою добычу настолько, что люди сами хотят, чтобы их съели. Они великие охотники, раз умеют это делать… Возможно, и я когда-нибудь попробую так действовать».
«Только не с людьми. Пробуй, например, на овцах», – сказал Эрагон.
«Люди, овцы – какая разница?» – И Сапфира рассмеялась своим глубоким горловым смехом – казалось, по ее длинной шее точно гром прокатился.
Чуть отклонившись вперед, чтобы во время этого приступа смеха острые чешуи Сапфиры не впивались ему в спину, Эрагон поднял свой посох, лежавший рядом на земле, и стал крутить его в ладонях, любуясь игрой света на переплетении корней, превращенном в набалдашник, на металлическом ободке и остром шипе в нижнем конце посоха.
