– Твоя мать сказала примерно то же самое.
– Что ж, меня это не удивляет… Ну, хорошо. Оставим это. Ни ты, ни я не намерены менять свою точку зрения, а у нас достаточно куда более неотложных дел, чем споры о справедливости и морали. В будущем, впрочем, тебе лучше все же помнить, кто ты есть и что ты значишь для народов Алагейзии.
– Я никогда об этом не забываю. – Эрагон помолчал, ожидая ее ответа, но она оставила его заявление без комментариев. Эрагон присел на краешек стола и сказал: – А знаешь, тебе вовсе не нужно было отправляться меня искать. Я отлично справлялся.
– Ну, разумеется, нужно было!
– Как же ты меня нашла?
– Я догадалась, какую дорогу ты предпочтешь. К счастью, моя догадка оказалась верной, и уже в сорока милях отсюда к западу я смогла определить твое местонахождение по шепоту земли.
– Я не понимаю…
– Любой Всадник не может пройти по этой земле, не оставив следа. Те, у кого есть уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть, способны довольно легко обнаружить признаки его присутствия. Птицы пели о том, как ты идешь, наземные животные чуяли твой запах, и даже сами деревья и трава помнили твое прикосновение. Связь Всадника и его дракона столь сильна, что те, кто хорошо чувствует силы природы, способны чувствовать и эту связь.
– Тебе надо как-нибудь научить этому трюку и меня.
– Это вовсе не трюк, это искусство, точнее, просто умение обращать внимание на то, что тебя окружает.
– Тогда зачем же ты явилась прямо в Исткрофт? Куда безопаснее было встретить меня за пределами этого селения.
– Обстоятельства заставили. Как и тебя, впрочем, так мне кажется. Ты ведь и сам не очень-то хотел заходить в это селение, верно?
– Верно… – Эрагон понурился; на него вдруг навалилась чудовищная усталость, ведь он весь день был в пути, но он, отогнав усталость, указал на платье Арьи и спросил: – Неужели ты, наконец, решила отказаться от своих штанов и рубахи?
На губах Арьи промелькнула легкая усмешка.
– Только на время этого путешествия. Я прожила среди варденов столько лет, что даже и вспомнить не могу, сколько в точности, однако все время забываю, до чего люди упорны в своем желании разделить женщин и мужчин. Я никогда не могла заставить себя полностью принять ваши обычаи, даже если и не веду себя так, как обычно ведут себя эльфы. Кто мог сказать мне «да» или «нет»? Что мне носить и чего не носить? Моя мать? Но она находилась на противоположном конце Алагейзии. – Арья спохватилась, поняв, что сказала больше, чем намеревалась, и продолжила: – Так или иначе, а вскоре после того, как я покинула лагерь варденов, я имела весьма неприятную встречу с двумя погонщиками волов и вскоре после этого взяла и украла это вот платье.
– Оно тебе очень идет и отлично сидит.
– Одно из преимуществ владения магией – это отсутствие необходимости ждать помощи портного.
Эрагон рассмеялся. Потом спросил:
– И что же теперь?
– А теперь давай отдыхать. Завтра еще до восхода солнца надо постараться выскользнуть из Исткрофта никем не замеченными. Поверь, это было бы разумнее всего.
В ту ночь Эрагон улегся перед дверью на полу, а Арья устроилась на кровати. Это отнюдь не было вызвано тем, что Эрагон – мужчина или что он проявляет особую куртуазность, хотя он, конечно, непременно настоял бы, чтобы Арья в любом случае легла на кровати; скорее, это была просто мера предосторожности. Если бы кто-то вознамерился вломиться к ним в комнату, было бы странно, если бы он обнаружил, что на полу спит женщина.
Час за часом проходил без сна, и Эрагон лежал, разглядывая балки у себя над головой и трещины в деревянной обшивке, и никак не мог успокоить мечущиеся мысли. Он перепробовал все известные ему способы, пытаясь уснуть, но все время возвращался к мыслям об Арье, к их неожиданной встрече, к ее комментариям по поводу того, как он обошелся со Слоаном, а также, и чаще всего, к тем чувствам, которые он к ней питал. Что это были за чувства, он бы и сам не смог с уверенностью сказать. Он мечтал быть с нею, но она ответила ему отказом, и это сильно охладило его любовный пыл. Душа его была полна боли, гнева, отчаяния и тоски, ибо Эрагон не желал соглашаться с безнадежностью своих устремлений, но не знал, что тут можно еще предпринять.
У него даже сердце защемило, когда он прислушался к ровному дыханию Арьи. Было мучительно находиться так близко от нее и не иметь возможности хотя бы подойти к ней. Он терзал край рубахи, мечтая отыскать хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации; смириться с неугодной судьбой он по-прежнему не желал.
До глубокой ночи он сражался с этими неспокойными мыслями, пока, наконец, усталость не взяла над ним верх и он не уплыл в давно поджидавшие его объятия сна. В мире снов он блуждал несколько часов, пока на небе не начали меркнуть звезды. Пора было покидать Исткрофт.
Они отворили окно и спрыгнули на землю, находившуюся футах в двенадцати; такой прыжок любому эльфу показался бы пустяковым. Прыгая, Арья плотно, по-женски, прижала к себе юбку, чтобы та не задралась ей на голову. Приземлились они в нескольких дюймах друг от друга и тут же бросились бежать между домами к окружавшему селение частоколу.
– Людям будет невдомек, отчего мы ушли среди ночи, – сказал на бегу Эрагон. – Может, стоило обождать и покинуть постоялый двор утром, как все?
– Оставаться было опасно. А за комнату я уже расплатилась. Хозяину главное получить деньги, его не волнует, рано мы ушли или поздно. – Они разбежались в разные стороны, огибая какую-то жалкую повозку, и Арья прибавила: – Но сейчас надо постараться и нигде не задерживаться. Если мы станем медлить, этот чертов Гальбаторикс наверняка нас найдет.
Добежав до ограды, Арья ринулась вдоль нее и вскоре обнаружила столб, как бы выступавший из стены. Обхватив его руками, она повисла на нем, пробуя на прочность. Столб покачнулся и заскрипел, но устоял.
– Ты иди первым, – сказала Арья.
– Прошу тебя, иди первой ты.
Нетерпеливо фыркнув, она провела руками по своему платью.
– В платье, между прочим, лезть на стену куда менее удобно, чем в мужских штанах.
Эрагон почувствовал, как вспыхнуло от смущения его лицо, и, не задавая больше вопросов, ухватился за выступающий столб, подтянулся и принялся карабкаться вверх, поддерживая себя сомкнутыми коленями и ступнями. Взобравшись на изгородь, он помедлил, балансируя на острых концах частокола, и Арья прошипела снизу:
– Давай дальше!
– После того, как и ты сюда поднимешься.
– Не будь таким…
– Сторож! – сказал Эрагон и указал в ту сторону, где между двумя ближайшими домами плыло пятно света от фонаря. Вскоре в этом свете показались очертания человеческой фигуры, во мраке казавшейся золотистой. В руке у сторожа был обнаженный меч.
Бесшумно, точно призрак, Арья ухватилась за столб и, пользуясь лишь силой рук, мгновенно поднялась следом за Эрагоном. Казалось, она просто скользнула вверх по столбу. Эрагон, схватив Арью за руку, втянул ее наверх и поставил рядом с собой. Точно две странные птицы, они замерли на заостренных концах частокола; они даже почти не дышали, пока сторож проходил прямо под ними, светя своим фонарем то в одну сторону, то в другую в поисках непрошеных гостей.
«Только не смотри на землю, – про себя умолял его Эрагон. – И наверх тоже не смотри!»
Мгновением позже сторож сунул меч в ножны и продолжил обход, что-то напевая себе под нос.
Не говоря друг другу ни слова, Эрагон и Арья бесшумно спрыгнули с частокола на внешнюю сторону ограды. Доспехи Эрагона, правда, брякнули, когда он приземлился на заросший травой берег реки и перекатился, чтобы уменьшить силу удара о землю. Вскочив на ноги, он низко пригнулся и ринулся в сторону от Исткрофта по окутанной утренними сумерками равнине. Арья следовала за ним по пятам. Они старались держаться низин и высохших русел ручьев и рек, старательно обходя также отдельные фермерские усадьбы, расположенные в окрестностях Исткрофта. Несколько раз, правда, раздраженные их появлением собаки выбегали с протестующим лаем, чтобы изгнать наглецов, нарушивших границы их территории. Эрагон пытался мысленно успокоить псов, но обнаружил, что единственный способ заставить их перестать лаять, – это дать им понять, что они с Арьей убегают от них, испугавшись их ужасных клыков и когтей. И собаки, страшно довольные собой, возвращались, помахивая хвостом, к своим амбарам, сеновалам и сараям, где несли стражу на благо своего «королевства». Их самодовольная доверчивость страшно веселила Эрагона.
