– Ты искажаешь истину во имя своих эгоистических целей! Я пытаюсь получить не больше, а всего лишь то, что принадлежит нам по праву! Именно поэтому я и решил переговорить с тобой. Но ты, женщина, все болтаешь и болтаешь, и слова твои не только лишены смысла, но и лживы! Да и по действиям твоим судя, ты предала нас! – Браслеты у Фадавара на запястьях так и загремели, когда он в гневе воздел руки, точно выступая перед многотысячной толпой. – Ты признаешь, что мы – твой народ. Но в таком случае следуешь ли ты нашим обычаям? Поклоняешься ли ты нашим богам?

«Ага, вот мы и добрались до поворотной точки», – подумала Насуада. Она могла бы солгать и заявить, что давно отказалась от старых традиций и обычаев, однако в этом случае вардены легко потеряли бы не только племя самого Фадавара, но и многие другие кочевые племена. А все они тоже были нужны варденам в этой войне с Гальбаториксом. И Насуада ответила ему:

– Да, следую и поклоняюсь.

– В таком случае я заявляю: ты совершенно не годишься на роль предводительницы варденов, и, согласно имеющемуся у меня праву, я предлагаю тебе Испытание Длинных Ножей. Если ты победишь, мы склоним перед тобой свои головы и никогда более не поставим под сомнение твой авторитет. Но если ты проиграешь, то отойдешь в сторону, и твое место во главе варденов займу я.

Насуада заметила, каким ликованием искрятся глаза Фадавара, и подумала: «Так вот чего он добивался. Не сомневаюсь, он заставил бы меня пройти это испытание и в том случае, если бы я удовлетворила и его первоначальные требования!» Но вслух она сказала:

– Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, наши правила гласят: тот, кто победит, обретет право руководить и племенем своего соперника, а не только своим собственным. Разве я не права? – Она чуть не расхохоталась, увидев на физиономии Фадавара растерянность. «Что, ты, похоже, никак не ожидал, что мне это известно?» – усмехнулась она про себя.

– Ты права.

– Хорошо. Я принимаю твой вызов. Но если я одержу победу, ты передашь мне свою корону, свой скипетр и свою власть над племенем, договорились?

Фадавар хмуро кивнул:

– Договорились! – И он, глубоко вонзив в землю свой скипетр, принялся стаскивать с левой руки один из своих бесчисленных браслетов.

– Погоди, – сказала Насуада и, подойдя к своему рабочему столу, взяла маленький бронзовый колокольчик и дважды позвонила; затем, выждав пару минут, позвонила еще четыре раза.

И тут же в шатер вошла Фарика. Она изумленно глянула на распаленных гостей Насуады, низко им поклонилась и спросила:

– Что угодно, госпожа моя?

Насуада кивнула Фадавару:

– Теперь можно начинать. – Затем она обратилась к своей горничной: – Помоги мне снять платье; мне не хочется его портить.

Пожилая служанка, казалось, была потрясена этой просьбой.

– Прямо здесь, госпожа? Перед этими… людьми?

– Да, здесь. И побыстрей! Не буду же я спорить еще и с собственной служанкой.

Это прозвучало более резко, чем хотела Насуада, но сердце ее уже бешено колотилось, а кожа обрела какую-то сверхъестественную чувствительность, и даже мягкое полотно, из которого была сшита ее нижняя рубашка, показалось ей грубым, как парусина. В данную минуту ей было не до вежливости. Единственное, что имело сейчас для нее значение, – это грядущая ордалия, и она полностью сосредоточилась на мыслях о ней. Насуада терпеливо ждала, пока Фарика расстегивала и развязывала застежки у нее на спине, а потом, когда лиф наконец стал достаточно свободен, Насуада подняла руки и вытащила их из рукавов. Прелестное пышное платье облаком упало к ее ногам, и она осталась в одной лишь белоснежной нижней сорочке, с трудом сдерживая дрожь, когда четверо темнокожих воинов так и уставились на нее. Под их жадными взглядами Насуада чувствовала себя чрезвычайно уязвимой. Стараясь не смотреть в их сторону, она шагнула вперед, переступив через лежавшее на полу платье, и Фарика поскорее подхватила его, чтобы не испачкать.

Стоявший напротив Насуады Фадавар был по-прежнему занят тем, что стаскивал с запястий свои браслеты. Покончив с этим и засучив рукава роскошно вышитой рубахи, он снял с головы массивную корону и вручил одному из своих спутников.

Дальнейшие действия обоих, впрочем, были приостановлены звуками голосов снаружи. Под полог протиснулся гонец – Насуада вспомнила, что этого юношу зовут Джарша, – который провозгласил, стараясь смотреть не на раздетую Насуаду, а в потолок:

– Оррин, правитель Сурды, варден Джормундур, Трианна из Дю Врангр Гата, а также Наако и Рамусева из племени инапашунна!

Затем Джарша отступил в сторонку, давая пройти тем, кого только что перечислил. Первым вошел Оррин, который сразу увидел Фадавара и приветствовал его следующими словами:

– А, великий воитель! Никак не ожидал тебя здесь увидеть! Надеюсь, ты и… – И на молодом лице Оррина явственно отразилось глубочайшее изумление, когда он, наконец, заметил полуодетую Насуаду: – Что это, Насуада? Что все это значит?

– И я бы тоже хотел это узнать! – прогремел Джормундур, сжимая рукоять меча и гневно сверкая глазами в сторону каждого, кто осмеливался бросить на Насуаду слишком нескромный взгляд.

– Я призвала вас сюда, – сказала она спокойно, – дабы вы стали свидетелями Испытания Длинных Ножей, которое мы с Фадаваром намерены пройти. А вы впоследствии сможете в точности сообщить всем, как было дело. Любому, кто об этом спросит.

Оба седовласых представителя кочевого племени инапашунна, Наако и Рамусева, казались чрезвычайно встревоженными словами Насуады; тесно прижавшись друг к другу, они принялись о чем-то шептаться. Трианна лишь скрестила руки на груди – на одном запястье, как всегда, посверкивал браслет в виде извивающейся змейки, – но более ничем не выдала своих истинных чувств. Джормундур выругался и сказал:

– Ты что, разума лишилась, госпожа моя? Это же сущее безумие! Ты не можешь…

– Могу. И буду.

– Госпожа моя, если ты это сделаешь, я…

– Я вижу твою обеспокоенность, однако же решение мое окончательно. И я запрещаю кому бы то ни было вмешиваться. – Она не сомневалась, что Джормундур просто мечтает нарушить ее запрет, но ему мешает самая главная его черта: верность присяге.

– Но, Насуада, – начал король Оррин, – эта ордалия… Разве она не заключается в том, что…

– Именно в этом она и заключается.

– В таком случае будь она проклята! Может быть, ты все-таки откажешься от этого безумного действа? Тебя явно сбили с толку, раз ты согласилась подвергнуть себя подобному испытанию.

– Я уже дала свое слово Фадавару.

Настроение в шатре стало еще более мрачным. То, что Насуада дала слово, означало, что она не может отменить свое обещание без того, чтобы не прослыть при этом клятвопреступницей, от которой любому честному человеку полагается с презрением отворачиваться. Оррин, понимая это, заколебался было, но все же вновь принялся отговаривать Насуаду, задавая ей бесчисленные вопросы.

– И до какого предела вы будете продолжать это испытание? А что, если ты проиграешь? Ведь если ты проиграешь…

– Если я проиграю, вардены не будут более мне подчиняться; они станут подчиняться Фадавару.

Насуада ожидала настоящего взрыва возмущения и протестующих криков, однако наступила зловещая тишина, и в этой тишине горячий гнев, так и пылавший на лице короля Оррина, понемногу остыл, лицо его словно затвердело, и он после долгого молчания неуверенным, ломким голосом сказал:

– И все же я не одобряю твой выбор; ты ставишь под угрозу все наше дело. – А повернувшись к Фадавару, он прибавил: – Неужели ты не проявишь благоразумия и не освободишь Насуаду от данного ею слова? Я богато награжу тебя, если ты согласишься подавить свою порожденную зломыслием жажду власти.

– Я и без того богаче тебя! – презрительно заявил Фадавар. – И мне ни к чему твое сусальное золото! Нет, только Испытанием Длинных Ножей можно искупить те клеветнические обвинения, которые Насуада выдвинула против меня и моего народа!