– Конечно, я подожду. От всей души благодарю тебя за содействие, Даэтхедр-водхр.
Когда эльф отвернулся от волшебного зеркала, Эрагон невольно поморщился. Ему не нравилась чрезмерная светскость эльфов, но больше всего он ненавидел то, что никогда нельзя сразу разобраться в их витиеватых заявлениях. «Неужели нельзя ответить прямо? О чем он предупреждал меня? То ли о том, что плести заговоры вокруг королевы – дело опасное и напрасное, или же о том, что Имиладрис и есть тот самый снятый с плеча лук, готовый выстрелить? А может, он имел в виду нечто совсем иное?»
Однако же он решил, что все не так уж плохо, раз ему удалось связаться с эльфами. Они окружили свое убежище такими невероятно мощными магическими средствами защиты, что проникнуть в волшебный лес Дю Вельденварден было почти невозможно ни мысленно, ни физически. Пока эльфы находились в своих лесных городах, с ними можно было общаться только посредством посланников. Но теперь, когда они вышли в поход и покинули свои тенистые сосновые леса, их великая магия более уже не являлась столь непреодолимой защитой, вот почему и Эрагону удалось установить с ними связь с помощью волшебного зеркала.
Однако прошла минута, вторая, но Даэтхедр не появлялся. И Эрагон начинал тревожиться.
– Ну же! – шептал он и тут же оглядывался, чтобы убедиться, что никто, ни зверь, ни человек, не подкрался к нему и не подслушивает, пока он смотрит в эту каменную чашу с водой.
Наконец со звуком, напоминающим звук рвущейся материи, распахнулся полог шатра; оттуда стремительно вышла королева Имиладрис и направилась прямо к волшебному зеркалу. На ней были блестящие доспехи, напоминавшие золотистую чешую, кольчуга, поножи и изящный шлем, украшенный драгоценными каменьями, из-под которого водопадом падали на плечи ее роскошные черные кудри. Отделанный белым мехом капюшон красного плаща был отброшен, и вся она вообще напоминала Эрагону грозовую тучу, в которой сверкают молнии. В левой руке Имиладрис сжимала обнаженный меч, а правая была как будто в алой перчатке, и лишь через несколько секунд Эрагон понял, что эта рука у нее окровавлена.
Разлетающиеся брови Имиладрис чуть сдвинулись, когда она глянула на Эрагона. Этим жестом она невероятно походила на Арью, хотя ее стать и повадка были куда более царственными, чем у дочери. Имиладрис была одновременно прекрасна и ужасна, точно устрашающая богиня войны.
Эрагон коснулся двумя пальцами губ, затем совершил весьма сложное движение правой рукой, выражая королеве эльфов свою верность и почтение, затем первым, как и полагалось, произнес первую строку их длинного традиционного приветствия, ибо Имиладрис была, безусловно, значительно выше его по положению. Она ответила соответствующим образом, и Эрагон, пытаясь доставить ей удовольствие и продемонстрировать свое знание эльфийских обычаев, завершил этот обмен приветствиями третьей строкой официальной формулы:
– И да пребудет мир в сердце твоем!
Яростное выражение лица Имиладрис несколько смягчилось, слабая улыбка тронула ее губы; она как бы признавала, что разгадала его маневр и благодарна ему за соблюдение всех эльфийских обычаев.
– И в твоем сердце да пребудет мир, Губитель Шейдов. – В низком грудном голосе королевы слышались, казалось, и шелест сосновых игл, и журчание ручьев, и нежная музыка эльфийских тростниковых свирелей. Сунув меч в ножны, она вошла в шатер и остановилась у раскладного походного столика, смывая кровь с руки водой из кувшина. – Боюсь, правда, мир в наши дни трудно достижим.
– Идут тяжелые бои, ваше величество?
– Они грядут вскоре. Мой народ собирается у западных границ Дю Вельденвардена; мы готовимся убивать и умирать, находясь как можно ближе к столь любимым нами деревьям. Эльфы рассеяны по всему свету и не привыкли маршировать рядами и колоннами, как другие народы – чем они, кстати, причиняют земле огромный ущерб, – так что нам требуется время, чтобы собраться вместе, ибо еще далеко не все прибыли из наиболее отдаленных концов Алагейзии.
– Я понимаю. Только… – Эрагон пытался как-то так задать свой вопрос, чтобы не показаться грубым. – Только если сражение еще не началось, то отчего же вся твоя рука в крови?
Стряхивая с пальцев капли воды, Имиладрис показала ему свою идеальной формы золотисто-смуглую руку, и Эрагон понял, что именно ее руки служили моделью для той скульптуры – двух переплетенных рук, – что стояла в Эллесмере у входа в его дом-дерево.
– Видишь? Она уже чиста. Кровь оставляет пятна на душе, а не на теле. Я сказала тебе, что нам предстоят тяжелые бои в будущем, а не то, что мы их до сих пор еще не начали. – Она поправила рукав нижней сорочки, натянув его до запястья, а из-под украшенного самоцветами пояса извлекла латную перчатку, расшитую серебряной нитью, и спрятала в нее раненую руку. – Мы рассматривали в качестве первого объекта для атаки город Кевнон. Два дня назад наши разведчики выследили караваны людей и мулов, которые тянутся от Кевнона к лесу Дю Вельденварден. Сперва мы думали, что они просто хотят собрать на опушке срубленные деревья, как делают довольно часто. Мы это терпим, поскольку людям необходим лес, а деревья на опушке молоды и почти не подчиняются нам, да и мы сами не имеем особого желания раньше времени обнаруживать себя. Однако же те караваны на опушке не остановились, а углубились в чащу по тем звериным тропам, которые, очевидно, хорошо знакомы их проводникам. Для порубки они выискивали самые высокие и мощные деревья – деревья, столь же древние, как и сама Алагейзия, деревья, которые уже были взрослыми, когда гномы основали свой город в горе Фартхен Дур. – Голос Имиладрис задрожал от гнева. – По отдельным репликам этих людей мы поняли, зачем они проникли в наш лес и валят эти деревья. Гальбаториксу нужны были самые мощные древесные стволы для изготовления новых осадных и стенобитных орудий, многие из которых он утратил или сильно повредил во время сражения на Пылающих Равнинах. Если бы намерения этих людей были чисты и честны, мы, возможно, и простили бы им потерю одного из патриархов нашего леса. Может быть, даже двух. Но не двадцати восьми!
У Эрагона по спине пополз холодок.
– И что же вы сделали? – спросил он, хотя и так уже знал ответ на свой вопрос.
Имиладрис гордо вскинула голову; лицо ее словно окаменело.
– Я была там вместе с двумя нашими разведчиками. Вместе мы исправили ошибку, совершенную этими людьми. В былые годы жители Кевнона гораздо лучше знали, что не стоит вторгаться в наши владения. Сегодня мы им напомнили, почему это так. – Она то и дело невольно потирала правую руку – видимо, та все-таки еще сильно болела. Словно погруженная в собственные мысли, она долго смотрела куда-то в сторону, потом задумчиво промолвила: – Ты уже понял, Эрагон-финиарель, что значит иметь возможность соприкасаться с жизненной силой тех растений и животных, которые тебя окружают. Представь себе, как, с какой любовью и нежностью ты относился бы к ним, если бы владел этой способностью в течение многих веков. Мы, эльфы, отдаем часть своей энергии, поддерживая жизнь Дю Вельденвардена; этот лес является истинным продолжением нашего тела, нашей души. И если ему наносят ущерб, его наносят и нам… Эльфов трудно вывести из себя и заставить воевать, но если уж это произошло, то мы ведем себя, как драконы, ибо гнев наш поистине не знает пределов. Прошло уже более ста лет с тех пор, как мы, я и большая часть моего народа, проливали кровь в бою. И этот мир забыл, на что мы способны. Наши силы, возможно, несколько ослабели после падения Всадников, но мы по-прежнему вполне способны до конца отомстить за себя; и нашим врагам будет казаться при этом, что против них восстали даже сами силы природы. Мы – Старейший Народ; наши умения и знания намного превосходят умения и знания смертных. И я бы советовала Гальбаториксу и его союзникам быть осторожнее, ибо если эльфы и покинут свой лес – а они вот-вот это сделают, – то вернутся они туда с победой или не вернутся никогда.
Эрагон вздрогнул. Даже во время своего сражения с Дурзой он не чувствовал в своем противнике столь непреклонной решимости и безжалостности. «Да, это, конечно, совсем не люди, – подумал он и сам же над собой посмеялся. – Ну, естественно, нет! И мне надо хорошенько это запомнить! Как бы сильно мы не походили друг на друга внешне – а уж я-то теперь и вовсе выгляжу почти как эльф – мы далеко не одно и то же».
