– Я тоже, – подтвердил Саррина. – В нем не было ничего особенного.

– Только то, что он вышел через двадцать минут после последнего выстрела, – возразил Ди Кара. – Но не в этом дело. Вот, посмотрите.

На таймере четыре десять. Из серой двери выходит мужчина лет под пятьдесят. Низенький, сутулый, редкие седые пряди сплющены на висках и начесаны на круглый голый череп. Синяя спецовка под серой лыжной курткой, желтые и красные полосы на выцветших рукавах. Во рту почти докуренная сигарета, правая рука сжимает ручки спортивной сумки, старой, тоже почти потерявшей первоначальный цвет. На пороге он останавливается, делает затяжку, пальцы свободной руки сомкнулись на фильтре, глаза сощурены, рот искривлен в злобной ухмылке; потом движением среднего пальца окурок выщелкивается из губ. «Найти этот хабарик», – подумала Грация. ДНК по слюне.

– Что-то тут не так, – покачал головой Матера. – Парень приковал велосипед, прежде чем войти. Зачем бы это, если он собирался убить троих.

Комиссар улыбнулся. Откинулся на спинку кресла, подложив под голову сцепленные пальцы. Чуть не стукнулся о Грацию, которая быстро отпрянула, чего, кажется, никто не заметил.

– Ну, Саза, – вздохнул комиссар, – скажи им, и на том покончим.

– Я тут поиграл с одной программой научно-исследовательского отдела, касающейся сличения антропометрических показателей.

Грация кивнула, как будто обращались непосредственно к ней, хотя Ди Кара все время смотрел на комиссара. Она хорошо знала эту программу. Компьютер выделял ключевые характеристики человеческого лица. Преобразовывал в цифровые данные фотографию или фотограмму, рассчитывал расстояние между глазами, лицевой угол, длину ушей и сводил все это в формулы, которые можно было сопоставить с аналогичными формулами, полученными при анализе других лиц. Так удавалось вычислить до восьмидесяти процентов виновных в ограблениях.

– Я сопоставил полученные данные с теми, что имеются у нас в картотеке, – продолжал Ди Кара. – Ничего… ни тот ни другой ранее не были судимы. Убийство, грабеж – пусто. Чистенькие, нигде не значатся. Но самое странное впереди. Идею подал доктор Боцци. Мы сравнили лица мужчины и юноши – и знаете, что получилось? Это – один и тот же человек.

Комиссар вынул две фотографии из пачки, лежавшей перед ним на столе. Парень с велосипедом и мужчина в спецовке на фотограмме анфас – черно-белой, увеличенной, зернистой и тусклой, с пунктирными линиями и оставленными красным фломастером кружками на неподвижно застывших лицах.

– Черт, – пробормотал Саррина. – Как же такое может быть?

Грация навалилась на стол комиссара, вглядываясь в фотографии. Но ведь это разные люди. На самом деле разные. Совершенно разные.

– Матера, – проговорил комиссар, отводя взгляд. – Мне очень жаль, но твой отпуск накрылся, с кубинкой увидишься в другой раз. Мы заварили кашу, нам ее и расхлебывать. Объявился профессиональный киллер, способный как угодно изменять свою внешность, убивающий в одиночку, без промаха, да еще и во время слежки за потерпевшими. Негро… – Комиссар поглядел на Грацию, и она так и впилась в него взглядом. – Работа как раз для тебя. Приложи все силы и поймай мне этого типа.

Грация молча кивнула. Следом за Матерой и Сарриной пошла к двери, по дороге опрокинув стул. Ди Кара говорил почти шепотом, на ухо комиссару, но Грация еще не успела выйти и все услышала.

– Доктор, но вы уверены, что у этой девчушки хватит духу на такое дело?

– Это не питбуль.

– Но похож на питбуля.

– Это не питбуль, это американский стаффордшир. Он похож на питбуля, но это не питбуль. Это очень добрый пес, добрее не бывает.

– Все может быть. Но мне кажется, что это питбуль. Не спускай его с поводка, пожалуйста.

Вот так всегда. Стоит вывести его на улицу, как мамаши хватают детей, а собачники берут на руки болонок. Бросают на меня косые взгляды – опять, мол, этот со злой собакой, – но ничего не говорят, а если бы сказали, если бы стали, например, ругаться, я бы объяснил, что это не пес, а сарделька на ножках, и пасть у него затем, чтобы поглощать с отвратительной жадностью по две банки собачьих консервов в день, по тысяче лир штука, специальное предложение. И то, что они принимают за свирепый оскал, – не более чем идиотская ухмылка: чего еще ожидать от существа, которое дрыхнет двадцать три часа в сутки, а остальное время либо ест, либо какает, либо писает. Но никто мне ничего не говорит, просто смотрят как на маньяка, и не могу же я повесить себе на шею табличку «Это – не питбуль, черт бы вас всех побрал!».

К счастью, некоторые это понимают. Морбидо, например: он просто не хочет, чтобы пес жил в доме, а в остальном не создает проблем. Наверное, еще и потому, что не знает, какая это порода, питбуль. Здесь, в офисе «Фрискайнет», меня никто не понял. В первую же ночь, когда я привел с собой пса, случился форменный переполох. Начальник велел никогда больше этого не делать, а Луиза не верит, что это не питбуль, черт бы ее побрал.

– Укороти поводок, мне к столу никак не подобраться. Алекс, я до клавиатуры не достаю.

Луиза загружает в сеть запись концерта «Субсоники» на Празднике единства. Даже не напрямую, а со вчерашней записи, но «Фрискайнет-Болонья» довольно паршивый провайдер. На самом деле Луиза не столько следит за загрузкой, сколько слушает концерт: ей эта группа нравится. Мне тоже, хотя в данный момент я предпочитаю Тенко. День за днем.

– Или укороти поводок, или садись к другому терминалу. Нет, ты только погляди, боже правый! Чуть мне в ногу не вцепился!

– Давай поменяемся, я займусь музыкой.

– Фигушки! Чаты – твоя работа, дорогой.

Она права. За чатами – не самая скучная часть работы провайдера, но если долго ею заниматься, можно с ума сойти. На самом деле «Фрискайнет-Болонья» расположен в центре города, в трех комнатах третьего этажа старинного дворца. В первой, сразу за входной дверью, сидит секретарша, она работает с клиентами, занимается абонированием, маркетингом и тому подобным. Во второй, смежной, – кабинет начальника, совсем крохотный, но ему так нравится. В третьей – мы, живое сердце отдела: здесь – столы с терминалами, полочки с модемами и невольники, галерные рабы, составляющие веб-страницы, загружающие и стирающие сайты, следящие за тем, чтобы все проходило гладко, особенно чаты и почта. И всего-то нас – я, Маури и Луиза. Или, по иерархии, Маури, Луиза и я.

На самом деле сейчас мне ни черта не хочется делать. Положить бы руки на клавиатуру, сверху водрузить голову, уткнуться носом в букву «зет» и уснуть навсегда, и пусть по монитору бежит бесконечная вереница zzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzz. Так и провести оставшуюся жизнь, вот уж правда, что день за днем. Последнее, чего бы мне хотелось, самое-самое распоследнее, – это сидеть здесь и заниматься чатами. Следить, чтобы связь не прерывалась, чтобы абоненты придерживались правил, чтобы никто не создавал каналов, посвященных противозаконным темам, особенно чтобы не было педофилов. Не сейчас, по крайней мере, когда в газетах печатают все эти жуткие истории. Одно время худшим злом считались нацисты, потом – сатанисты, а теперь нет, теперь директор так и сказал открытым текстом: следите, чтобы не было педофилов. Даже поставил на первой странице портала, рядом с логотипом чата: «Warning, net patrol! Внимание: слежка за педофилами!» Это ко мне: я – ночной портье, электронный почтальон и кибер-патруль, вылавливающий педофилов. Как будто действительно можно вывести педофила на чистую воду, следя за тем, как строки шрифта «гельветика» четырнадцатого размера мчатся по монитору одна за другой.