Мартовским утром Жюльетт с Мишелем отправились в магазин Фортуни. Она наконец решилась заменить картину на стене столовой гобеленом от Фортуни. Эта картина ей давно не нравилась. Гобелены дона Мариано были самых разных размеров, и Жюльетт хотела выбрать новый чуть больше картины. Мишель не любил ходить с матерью по магазинам, но всегда с радостью сопровождал ее в Палаццо Орфей, где мог без конца играть в прятки среди штор и драпировок. В три с половиной года он был уже довольно рослым мальчиком крепкого сложения, его ангельское личико вводило в заблуждение многих, не знавших о его шалостях.

– Не балуйся здесь, – попросила Жюльетт, входя в магазин.

– Да, мама.

Кроме нее, посетителей не было. Две продавщицы, утомленные бездельем, были рады поиграть с ребенком. Все продавцы-мужчины ушли на фронт, из-за отсутствия наплыва посетителей в магазине оставалось всего несколько сотрудников.

Жюльетт уже почти остановилась на гобелене кремового цвета в персидском стиле, когда внезапно услышала вой сирен. Начинался налет.

– Мишель, скорее! – крикнула она, протягивая сыну руку. – Идем домой.

Вверху послышался топот ног – несколько человек, еще работавшие в мастерской, оставили свои занятия и спешили укрыться в более безопасном месте. Жюльетт с Мишелем поспешили пересечь площадь перед Палаццо Орфей. Слышались выстрелы артиллерийских орудий, паливших в бледное мартовское небо. Навстречу им шел офицер с костылем. Это был Марко.

– Жюльетт! Мишель!

Она пробежала расстояние, разделявшее их.

– Что с твоей ногой? – тревожно спросила она, когда Марко поцеловал ее и мальчика.

– Ничего серьезного, но благодаря ей я получил отпуск. Мы можем радоваться!

Дома Мишель, безумно счастливый из-за возвращения отца, как только Жюльетт сняла с него курточку, бросился в комнату с закрытыми ставнями. Там сидели Лена и Арианна с малышкой на руках.

– Папа приехал! – кричал он подпрыгивая. – Сильви! Папа приехал домой!

Арианна и Лена радовались счастью мальчика и не хотели портить его восторг сказав, что они видели Марко и сами направили его в Палаццо Орфей.

– Ну не чудесно ли! – Арианна взяла Сильвану на колени, так как, казалось, девочка Немножко стесняется отца после столь долгого его отсутствия.

Вприпрыжку Мишель возвратился к родителям, державшим друг друга в объятиях. В это время раздался взрыв бомбы, зазвенели стекла. Марко с улыбкой повернулся к мальчику и взял его за руку.

– Пойдем, Мишель. Поздороваемся со всеми, – повернувшись к Жюльетт, он спросил: – Эти налеты бывают по ночам?

– Очень редко. Говорят, вода венецианских каналов хорошо высвечивает цели бомбежки, но, к счастью, они никогда не бывают достаточно точны.

То же можно было сказать и об этой бомбежке. Позже они узнали, что на одном из складов перебиты окна, остальные бомбы попадали в залив. К этому времени Жюльетт уже знала историю ранения Марко. Пуля прошла ногу насквозь, к счастью, не задев кость, своевременное и эффективное лечение дало результаты, опасность миновала.

– Самое ужасное, что это случилось накануне моего отпуска. Мне пришлось задержаться, – Марко решил не говорить жене о том количестве крови, которое потерял, и насколько близок был к смерти. Его выздоровление заняло значительно больше времени, чем она могла предположить.

– Но где же ты проходил лечение? – спросила Жюльетт, немного разочарованная из-за того, что его не привезли в Венецию.

– Вначале в полевом палаточном госпитале, а затем в госпитале в маленькой деревушке. А как ты справляешься с обязанностями медсестры? Ты не писала подробно.

– Только потому, что большинство подробностей крайне мрачны. Твоя жизнь на фронте, я полагаю, тоже далеко не весела.

Марко задумчиво кивнул головой. Подобно всем солдатам, находящимся в отпуске, ему не хотелось говорить ни о чем, даже отдаленно связанном с ужасами войны, и поэтому, ограничился сообщением сведений об офицерах, знакомых Жюльетт.

– А как дела с созданием новых моделей? Есть что-нибудь новое?

– Переписка с Парижем стала крайне ненадежной, письма могут идти несколько недель, а некоторые вообще не доходят. Но, конечно, работа над моделями очень успокаивает нервы, поэтому стараюсь заниматься каждую свободную минуту. Я хочу, чтобы мои модели дневной одежды были как можно практичнее.

– Наверное, Денизе трудно находить нужные ткани.

– Да, скорее всего. Если судить по письмам сестры, – с улыбкой добавила Жюльетт, – можно подумать, что кайзер объявил войну специально для того, чтобы причинить ей все эти страдания. Как и у Фортуни, ее товар практически не раскупается. Некоторые из наиболее знаменитых кутюрье Парижа ушли в армию и сейчас на фронте.

– Боже мой! К каким жизненным контрастам им теперь приходится привыкать! – воскликнул Марко.

Жюльетт села рядом с мужем на диван, обняла и нежно поцеловала. Ей хотелось отогнать прочь все его жуткие воспоминания о войне. Ночью Марко дважды просыпался от кошмаров, размахивал руками и выкрикивал команды. Жюльетт снова пришлось успокаивать его поцелуями, отгоняя ужасы прочь. Как-то он разрыдался, склонив голову на грудь жене, вдыхая соблазнительный аромат ее тела. Он не мог представить, что скоро наступит момент, когда снова придется оставить Жюльетт.

И все-таки этот момент наступил. К этому времени Марко уже мог обходиться без костылей, и один из врачей Венеции подтвердил его годность для строевой службы. Жюльетт постаралась сделать дни, которые он провел дома, одними из самых счастливых в его жизни. Она продолжала выполнять работу медицинской сестры, но часы, когда жена отсутствовала, Марко проводил в веселых забавах с детьми, иногда выезжая с ними на «вапоретто» посмотреть на огромный военный корабль, пришвартованный в заливе. Подобные экскурсии, конечно, производили на Мишеля больше впечатления, чем на Сильвану. В магазинах игрушек дети сами выбирали подарки, а перед возвращением домой обязательно заходили в кафе, где угощались пирожными. В результате он совершенно избаловал малышей, их аппетит бывал испорчен на целый день. Это возмущало Арианну гораздо больше, чем Марко мог себе представить, ведь она понимала: будет трудно возвратить детей к обычному режиму после того, как уедет отец.

Иногда Марко брал с собой детей и шел встречать Жюльетт, но по вечерам всегда приходил за ней один. И именно когда они однажды возвращались домой вдвоем, произошел неприятный инцидент, совершенно неожиданный для нее. Марко задал вопрос, заставший Жюльетт врасплох.

– У тебя есть какие-нибудь известия о Карсавине? Жена взглянула на него в полном недоумении.

– Нет. Это уже давно прошедшее. Он не станет писать мне, даже, если отбросить, что почти невозможно получить письмо из России в разгар войны через несколько фронтов.

– Насколько мне известно, это иногда возможно по каналам Красного Креста. Кроме того, у Карсавина, несомненно, есть доступ к дипломатическим каналам.

– Не думаю, если он сейчас находится где-нибудь на боевой позиции на весьма неустойчивом восточном фронте. Нет, я не получила никаких писем и полагаю, что никогда не получу.

Внешне Марко был удовлетворен ответом, но Жюльетт понимала: подобные сомнения будут мучить его на протяжении всей жизни. Они постоянно будут возникать в темных уголках их семейного счастья.

Чтобы провести последний день отпуска мужа вместе с ним, Жюльетт поменяла время дежурства. Они были в этот день с детьми – все вместе посетили представление кукольного театра. Вечером пообедали вдвоем, ночью в последний раз занимались любовью.

Когда Жюльетт утром проснулась, Марко уже не было. На столике рядом с кроватью лежала записка. Она села, отвела волосы от лица и внимательно ее прочитала. Марко писал, что она не должна расстраиваться и обижаться, но прощаться перед уходом выше его сил. Записка завершалась словами, что уходя, он целует ее и детей.

Жюльетт откинула одеяло и бросилась к окну в надежде, что Марко не успел далеко уйти, но улица была пуста, его уже не было видно.