В результате еще до встречи с Крекелером я уже решил для себя, что иудейским храм на Элефантине мог в самом деле оказаться недостающим звеном в цепи ключей, которые я собрал за предшествующие два года. Если я прав и группа левитов действительно покинула Иерусалим с ковчегом завета-во время царствования Манассии, тогда они вряд ли могли избрать более безопасное место. Здесь они находились вне досягаемости злобствующего иудейского царя, который внес идола в святая святых. Больше того, поскольку я установил связь между церемонией с ковчегом и праздником Апета, проводящемся ежегодно в Луксоре всего лишь в двухстах километрах к северу (см. главу 12), мне показалось, что этот остров в Верхнем Египте беглые священники могли посчитать весьма подходящим местом: окруженные со всех сторон священными водами Нила, не чувствовали ли они, что вернулись к своим корням?

Но это были всего лишь рассуждения. Определенно же можно было сказать только то, что иудейский храм был-таки построен здесь приблизительно в то время, когда нужно было найти пристанище для ковчега после его выноса из святая святых в Иерусалиме. Также известно, что этот же храм был разрушен в том же веке, когда — судя по преданиям Тана Киркос — ковчег был доставлен в Эфиопию. Все это давало в итоге ряд событий, наводящих на размышления. Меня не особенно волновал тот факт, что разрушение храма на Элефантине в 410 году до н. э. произошло на шестьдесят лет позже той даты, которую я высчитал для прибытия ковчега на Тана Киркос (470 г. до н. э.). За огромный период, отделяющий V век до н. э. от двадцатого столетия н. э., устные эфиопские предания, на которых я основывал свои расчеты, вполне могли, казалось мне, ошибиться лет на шестьдесят.

Вот почему в дом Немецкого археологического института я прибыл с оптимизмом, предвкушая встречу с Ахимом Крекелером. Крепкий и дружелюбный мужчина лет тридцати пяти, говоривший на приличном английском, разглядывал фрагменты древнего папируса, с которыми, как он объяснил, следует обращаться с величайшей осторожностью, поскольку они страшно хрупки.

— И из таких вот папирусов вы получили доказательства существования иудейского храма?

— Да. И его разрушения. После 410 года до н. э. в Иерусалим было послано несколько писем, в которых сообщалось о случившемся и запрашивались средства и разрешение на его восстановление.

— Но ведь храм так и не был восстановлен, не так ли?

— Нет, конечно. Вся переписка внезапно прекратилась около 400 года до н. э. Еврейское население, похоже, оставило Элефантин.

— Вам известно, что с ними случилось?

— Нет. Не совсем. Но совершенно очевидно, что у них были большие неприятности с египтянами. Вероятно, их вынудили бежать отсюда.

— И вы не знаете, куда они отправились?

— На этот счет не было найдено никакой информации.

Я коротко поведал Крекелеру о своем поиске ковчега завета и о своем ощущении, что он мог быть доставлен в Эфиопию через Элефантин, и спросил, есть ли, по его мнению, хоть какой-нибудь шанс, что священная реликвия побывала на острове.

— Разумеется, это возможно. Возможно все что угодно. Но я-то всегда полагал, что ковчег был разрушен в то время, когда вавилоняне сожгли храм в Иерусалиме.

— Такова общепринятая теория. Я же почти уверен в том, что его вывезли из Иерусалима гораздо раньше — еще в седьмом веке до н. э., во время царствования Манассии. Поэтому я надеюсь, что вы сможете указать точную дату строительства храма на Элефантйне.

— Боюсь, что точно не скажу. Мнения здесь расходятся. Но я лично вполне могу согласиться с тем, что он мог быть построен где-то в седьмом веке до н. э. Это мнение разделяют и другие ученые.

— А вы имеете хоть какое-то представление о том, как выглядел храм? Я знаю, что вы не обнаружили никаких материальных изделий, а нет ли каких-либо указаний в папирусах?

— Немного. Не было пока найдено священных писаний. Но мы нашли немало описательных сведений о внешнем виде храма. Из них можно заключить, что у храма были каменные столбы, пять входов тоже из камня и крыша из кедра.

— В нем была святая святых?

— Предположительно, да. Это было внушительное здание, настоящий храм. Но нет достаточных данных для того, чтобы говорить о наличии святая святых.

Мы говорили еще около часа. В конце концов Крекелер объявил, что у него мало времени и масса дел, которые нужно переделать до возвращения на следующий день в Каир.

— Могу одолжить вам две лучшие научные публикации по Элефантину, — предложил он, — если пообещаете вернуть мне их завтра. В них рассказывается об основных находках, сделанных здесь учеными разных стран с начала века.

В гостиницу я вернулся с двумя увесистыми томами. Они стоили бессонной ночи, которую я провел над ними.

Вот что я узнал об иудейском храме на Элефантине — те ключевые факты, имеющие отношение к моему поиску, которые я записал в своем блокноте.

1. Храм, как и говорил Крекелер, должен был иметь внушительные размеры. Довольно много информации о его внешнем виде сохранилось на папирусах, и археологи пришли к выводу, что храм имел девяносто футов в длину и тридцать в ширину, или — в древних единицах измерения — соответственно шестьдесят и двадцать локтей. Любопытно, что Библия указывает те же размеры для храма Соломона в Иерусалиме 362 .

2. Храм на Элефантине был покрыт крышей из кедра, как и храм Соломона.

3. Следовательно, храм Соломона послужил образцом для храма на Элефантине. Поскольку первый был построен, чтобы разместить в нем ковчег завета, не логично ли предположить, что и второй был сооружен с той же целью?

4. В храме на Элефантине регулярно приносились в жертву животные, в том числе совершалось жертвоприношение барана в пасхальную неделю. Это весьма примечательно, ибо свидетельствует, что еврейская община эмигрировала «До начала реформ царя Иосии (640–609 гг. до н. э.). В ходе этих реформ жертвоприношения были окончательно запрещены где бы то ни было, кроме Иерусалимского храма (этот запрет соблюдался даже евреями, угнанными в Вавилонский плен). На Элефантине же жертвоприношения оставались важным еврейским ритуалом еще в VI и V веках до н. э. Поскольку местные евреи регулярно переписывались с Иерусалимом, нет сомнений в том, что они узнали о введенном Иосией запрете, и все же продолжали совершать жертвоприношения. Следовательно, они считали себя вправе поступать так. Нечего и говорить, что у них было такое право благодаря присутствию ковчега завета в их храме.