И еще мне чертовски не нравилась его ладонь, лежащая поверх ладони Зои.

Было около полуночи, когда Вейхштейн закончил рассказ. Несколько минут в столовой царила тишина, а потом Зоя сказала:

– Что ж, сегодня был трудный день. И у нас, и у наших новых товарищей…

Она сделала какой-то неуловимый знак Радченко. Тот понял ее и без слов:

– Так, родимые, – повернулся он к солдатам. – Командую отбой. Кондратьев, Яровец – на кухню, Пал Сергеичу поможете. Что касается остальных – дежурство по расписанию, Валяшко и Быстров в первую стражу, смена через два часа. Все поняли?

– Все, – нестройным хором ответили солдаты, поднимаясь из-за стола.

– Буду проверять, – пригрозил им старшина. – И если кто заснет, что будет?

– Накажете.

– Правильно. Причем страшно. У Пал Сергеича немытых котлов на всех хватит! Равно как у Якова Михалыча – всяких тяжеленных трансформаторов, которые нужно срочно тягать километров за шесть и обратно… Так?

– Так, – без тени улыбки подтвердили повар и обладатель пробкового шлема.

– Осознали перспективу?

– Осознали…

– Исполнять!

Солдаты нехотя удалились.

– Я, пожалуй, тоже пойду, – пробасил Данилов, поднимаясь из-за стола.

– Иди за мной, – сказал Радченко. – Выдам белье и покажу койку.

Они ушли.

– А мы еще побеседуем, – сказала Зоя, упреждая мой вопрос.

Второй стол за ненадобностью отставили к стене, благо, оставшиеся семеро (мы с Вейхштейном и весь "командный состав" прииска – и.о. начальника Зоя, врач Попов, энергетик Раковский, механик Анте и главный технолог Горадзе), вполне помещались за одним. Неяркая лампа бросала вниз конус теплого желтого света, по углам расползались густые тени.

Повар принес с кухни полуведерный чайник с крепким чаем, огромное блюдо свежего печенья, поставил на стол бутылку коньяка, и ушел, сославшись на то, что нужно перемыть много посуды, да замесить тесто на завтра.

– Кстати, Зоя Иннокентьевна… Раз уж у нас пополнение – наверное, стоит запустить третий электрический ледник (то есть холодильник – авт. ).

– Конечно, Павел Сергеевич, делайте, как сочтете нужным. Кстати, мяса хватает? Чтобы ледник не работал впустую, можно завтра вновь выслать охотничью партию.

– Особенно если охота будет столь же удачной, как в этот раз, – хмыкнул Раковский.

– Да уж, в этот раз наши охотники превзошли сами себя, – кивнула Зоя, и улыбнулась Радченко, который только что вернулся в столовую, и сейчас устраивался на жестком стуле у дальнего края стола, возле Анте. – Отличная работа, Степан Семенович…

– А мне как раз этот вопрос покоя не дает, – я повернулся к старшине. – Как получилось, что вы нас нашли?

Радченко пожал плечами.

– Да случайно. Мы с Мишей, как сказали уже, были на охоте. Взяли антилопу, мясо посрезали, в листики завернули – это мясо потом матрос ваш тащил, и пошли к лагерю. Смотрим, следы. Тут глухомань, народ не суется, и вдруг сразу трое, да еще прут напролом, не скрываясь. Но видно, что налегке идут, без груза. Странно? Странно. И что хуже всего, движутся эти трое аккурат в сторону прииска. Ну не то чтобы совсем точь-в-точь, но направление верное. А это уже не странно, это уже тревожно. Ну, мы по следам и пошли. Весь вечер за вами наблюдали, да удивлялись – кто же вы такие? Долго думали, что делать: говорите по-нашему, а одеты как-то странно. Да и откуда тут нашим взяться? Непонятно. Вот и решили мы перехватить вас раньше, чем вы до прииска доберетесь…

– Ловко перехватили, – заулыбался Вейхштейн. – Я десятый сон вижу, а мне сапогом по ребрам, ствол под нос, и руки уже связаны. А уж как вы Сашку раскололи! Две секунды – и готово, "мы идем на алмазный прииск!"

Я нахмурился, но промолчал.

– Зря вы так, товарищ капитан, – равнодушно пожал плечами Радченко. – Не сработал бы этот способ – я бы другой попробовал. Не на нем, так на вас. И не факт, что вы бы устояли. Я в гражданскую в контрразведке у Фрунзе служил, знаю, что и как сделать, чтобы человек заговорил.

– Ладно, это все к делу отношения не имеет, – вмешалась Зоя, поняв, что разговор свернул не туда. – Думаю, вас гораздо больше интересует ситуация на прииске…

– Есть такое дело, – согласился Вейхштейн. – Признаться, мы с трудом представляем, как тут все организовано.

– А я хотел бы понять, что значили слова "кое-кто ему не поверил".

Вышло так, будто я на званом ужине высморкался в край скатерти. На несколько мгновений воцарилась полная тишина: слышно было, как шумят деревья на холмах. Механик снял очки в стальной оправе и начал протирать стекла замшевой тряпочкой. Раковский тем временем разлил чай по большим фаянсовым кружкам.

– Да, наверное, с этого и нужно начать, – помедлив, кивнула Зоя. – Все остальное уже вторично. В общем, на прииске далеко не все хорошо. Нет, механика и электрика работают без нареканий, алмазы добываются, пусть и в гораздо меньших количествах, чем раньше – мы в любой момент готовы отправить груз на родину, если бы такая возможность вдруг представилась. Но вот что касается людей…

"Ну конечно", я отхлебнул чаю, и взял с блюда румяное печенье. "Так и знал…"

– Во-первых, люди просто-напросто устали. Устали от неизвестности, устали от одиночества, от того, что здесь каждый день одно и тоже – работа, патрули, ремонт. Но работу мы прекратить не можем – только она хоть как-то оправдывает наше здесь пребывание. И только работа хоть как-то занимает время и мысли. Но все равно тошно. Мы тут прозябаем просто… Главным образом это, конечно, касается ребят из охраны. Как ни старается Степан Семенович, а с каждым днем все труднее держать их в узде. Да и нам тоже очень непросто. Особенно угнетает то, что нас в любой момент могут раскрыть. Если бы это случилось до войны, это было бы скверно, но терпимо. Нас бы выслали, а дело ограничилось бы дипломатическим скандалом. Теперь, нас, скорее всего, просто уничтожат. Но охранники прибыли с последней сменой, и находятся тут примерно по два года, а вот все остальные – гораздо дольше. Это очень тяжело, сидеть здесь безвылазно так долго. Илья Карлович и Яков Михайлович здесь с октября 1938-го, Савелий Осипович и того дольше, а уж дядя Лаврик…