Символическая, сильная сцена! Поэт милостью божьей — в ногах у читательницы. Поклонения так и не вышло. Как будто сама судьба не допустила. Рубцов на пьедестале — это было бы абсурдом в эпоху перевернутых истин. У нас все наоборот — высокий мал, а малый высок. Но дело не только в эпохе — поклонение не совпало бы и с личностью Рубцова, и с нервом его поэзии.

Суетливо согнувшийся, сгорбившийся Рубцов напоминает мне некоторых “нелепых” героев Достоевского. Вообще, эта фантастическая сцена в комнате поэта достойна пера Федора Михайловича, а не моего грешного…

Каково же было мое удивление, когда мы пришли в пустую длинную комнату, в которой кроме старенького чемодана ничего не было. — И это все? — спросил я. — Все, — ответил Николай”.

Эту историю рассказывают и по-другому. Например, в финале к машине подбегает новый сосед, майор, готовый изо всех сил помочь переехавшему поэту, но видит почти пустой кузов…

— Я вам почитаю свои стихи. Прочту, что взбредет в голову…

Строгий голос из зала (такая уж была эпоха):

— Надо читать, что положено.

Рубцов, почти не задумываясь, отвечает:

— А я всегда пишу, что положено. И вот из этого “что положено” прочту сейчас то, что взбредет в голову.

Причина такой горячей любви к компартии, видимо, была самая реальная. В 30-е годы М. А. Рубцов был репрессирован и около года просидел под следствием в тюрьме. Конечно, это было страшное потрясение для невиновного человека. Не приведи Бог испытать все ужасы чекистской неволи.

По семейному преданию, отца поэта освободил тогда очередной съезд партии: группа заключенных написала в адрес съезда письмо, и оно чудом дошло… Да, тут и молиться, пожалуй, будешь своим благодетелям.

— Как настрой, ребята?

Рубцов отвечает почти моментально, экспромтом:

Последняя растоптана гитара, Последняя разорвана гармонь! Последняя красавица Тамара Зарезана и брошена в огонь!..

. Я жил в гостях у брата. Пока велись деньжата, все было хорошо…

В августе 1970 года Рубцов открыл счет на сберкнижке, положив туда ровно тыщу рублей. Затем снимал крупными суммами, и к декабрю остался только червонец.

Последний раз он снял 23 декабря пять рублей. Жить ему оставалось меньше месяца. Таким образом, когда поэт умер, на книжке лежало всего 5 целковых.

А недавно мне рассказали, что иногда поэт менялся шарфами с кем-нибудь, в знак дружбы, как иные менялись тогда галстуками, часами или кепками. Только судьбой нельзя поменяться.

— Вы, может быть, еще дальше двинетесь, Александр Яковлевич?

Яшин быстро повернул голову к Рубцову, чуть помедлил, оглядел все застолье, сверкнул глазами и ответил, улыбаясь:

— С удовольствием бы, но дальше некуда. Там Рубцов.

…Так пересказал эту быль Александр Рачков. Кажется, есть и несколько иные варианты. Но суть в том, что слова Яшина прозвучали символично, и именно так были понятны уже тогда, в вологодском ресторане, где произошла эта история. Есть поэт Рубцов, есть его место в литературе — неповторимое и очень значительное…

Видимо, некоторая неточность этой подписи смущала поэта. Примерно за три недели до гибели Рубцов пришел к Шилову и исправил свою запись единственно верным способом — он зачеркнул “несчастного, но непобедимого”. Поэт привык отвечать за все свои слова.

Одну из своих песен — “Журавли” — Шилов записал на гибкой пластиночке и подарил поэту с надписью: “Н. М. Рубцову от Шилова А. С. с самыми нежными и добрыми чувствами. Август 1970 г. Вологда”.

* * *

“Недавно в антологии “100 русских поэтов” (изд-во “Алетейя”, СПб, 1997, составитель В. Ф. Марков) прочитал: “Кумир “деревенщиков” Рубцов умер от того, что жена прокусила ему шейную артерию…” По-моему, приврал профессор кафедры славянских языков и литературы пусть и Калифорнийского университета, делая такое примечание.

А тут еще статья В. А. Астафьева в “Труде” — “Гибель Николая Рубцова”…

А еще меня порадовал первый номер “Нашего современника” за этот год. В нем представлены сразу два уроженца нашей земли верхнетоемской — Ольга Фокина и молодой поэт Иван Русанов (он печатался в нашей районке). Хотел бы иметь у себя этот номер, но в розницу журнал не поступает. И у библиотеки, которая отметила в декабре свое столетие, нет денег для подписки. Нельзя ли через вашу редакцию получить один экземпляр? Очень прошу и надеюсь.

С уважением —

В. Тюпин,

с. Верхняя Тойма

Архангельской области”.

АНАТОЛИЙ АЗОВСКИЙ

Что сказать о первом знакомстве? Где-то читал я о Есенине, что когда появились в печати его стихи, то любители поэзии набросились на них, как “на свежую землянику в январе”. Вот такой “земляникой” показались мне и стихи Николая Рубцова при первом знакомстве с ними. А было это в середине шестидесятых. Жил я тогда в Свердловске, где, как, вероятно, и по всей стране того времени, было слишком много шума вокруг так называемой, а точнее, названной позднее — эстрадной поэзии. Конкурировало тогда с этим направлением в нашей изящной словесности еще одно — интеллектуальная поэзия.

Что говорить, шуму тогда было много. Особенно среди молодых поэтов. На наших литературных четвергах за огромным круглым столом библиотеки свердловского Дома работников искусств спорили до хрипоты, а то и чуть ли не до кулаков дело доходило: каждый отстаивал свою точку зрения, каждый с пророческой убежденностью указывал, как писать надо. Одни, их, конечно, большинство, — евтушенко-вознесенско-рождественского направления жаркими сторонниками были, другие — винокуро-тарковскую поэзию на щит поднимали, третьи пели в кулуарах что-то книжно-романтическое из Новеллы Матвеевой:

Ах, никто не придет, не споет, “Летучий голландец” на дрова пойдет, И кок приготовит на этих дровах Паштет из синей птицы…

— Спорим, спорим… А может, так писать надо? — и тихо, но очень выразительно прочитал:

В горнице моей светло. Это от ночной звезды. Матушка возьмет ведро, Молча принесет воды…

— Чьи это? Неужели твои?

— Да что ты! Это — Николай Рубцов. В последнем номере “Юности”…

Немногих тогда еще захватила эта рубцовская “земляника”, но сторонники сразу же нашлись. И жаркие! В том числе и я. А вот после публикации в “Октябре” имя Николая Рубцова уже твердо вошло в наши горячечные споры. Тогда открыли мы и Владимира Соколова, и Бориса Примерова, и Анатолия Передреева, и многих других поэтов, на которых раньше и внимания не обращали.