Ты, Витек, должен знать, с чем это едят, само за себя название говорит – таблетка от радиации. Было это снадобье основано на каком-то чумовом веществе, напоминающем гормон стероидной группы, не встречающийся в природе и поэтому с жутко секретной формулой. И по фармакологическому действию эта дрянь являлась стероидом с суперсильным эффектом. Вот проректор это заметил и приказал вырастить себе гигантского котика…

Первый рабочий день Караваеву запомнился не столько знакомством с коллективом, сколько… разгрузкой кровельного железа, необходимого райотделу для латания крыши. Если поворошить память, помести по сусекам, то из ее закоулков выметутся такие факты, проанализировав которые можно сказать: это звенья одной цепочки. Хотя человеку со стороны эти факты покажутся не имеющими между собой ничего общего.

А общее есть.

Все (или почти все) торжества, отмечаемые на службе, как правило, не обходились без каких-либо авральных работ. Например, разодетые и уже слегка принявшие на грудь опера перед самым началом застолья были вынуждены откликнуться на клич начальника переносить большую партию стульев, неожиданно прибывших со склада. Ну чем не новогодний подарок?

Итак, первый рабочий день Витька был праздником, не омраченным даже неожиданно свалившейся работой. Он обсиживал свое новое рабочее место, скрывая легкое беспокойство по пово ду своих способностей, ведь опером, по утверждению одного из коллег, надо родиться.

Валерик и Шура, наблюдая его состояние гедонизма, корректно заметили, что в отделе есть много рутинной работы, которую кому-то нужно выполнять. Возможно, они намекали, что именно Витьку пора спуститься на землю и заняться ею, но он намека не понял и простодушно заявил: "Зачем нужна работа, на которую идешь как на каторгу?" Опера нахмурились, но промолчали. А такой работы иногда было вагон и маленькая тележка. К примеру, его приводил в недоумение факт существования оперативных нормированных планов.

Неужели в прокрустово ложе казенного документа можно посекундно уложить всю работу налогового полицейского?

А как в таком плане отразить времена творческого застоя, когда душа противится суровому слову "надо"? Но гордыню приходилось смирять, забывать, что ты не свободный художник, а государственный служащий, и покорно приступать к написанию плана, справки, отчета либо какого-то очередного документа, запрашиваемого свыше.

Начальник райотдела налоговой полиции Григорий Желдак, называемый недоброжелателями за глаза Елдаком, пошевелил ноздрями, словно вышедший на охоту древний человек, сверкнул маленькими, глубоко спрятанными под мощными надбровными дугами серо-стальными глазками, хлюпнул носом, поскреб пятерней трехдневную щетину, должную означать невероятную загруженность делами на протяжении последних суматошных суток и отсутствие в пределах досягаемости бритвенного станка, и на цыпочках прокрался по коридору до лестничной площадки, где стоял экспроприированный с Зеленого проспекта огромный, выкрашенный серебряной краской бетонный вазон, служивший пепельницей.

Над вазоном, почти заполненным разномастными окурками, нестандартной тарой из-под спиртосодержащей продукции, обрывками протоколов допросов и опросов, куда дознаватели вносили выдранные из потока сознания свидетелей и потерпевших бессвязные предложения, скомканными в тугие бумажные шарики неиспользованными санкциями прокурора на обыск или задержание и всяческим иным мусором, висел полностью израсходованный десять дней назад огнетушитель, не утративший, однако, своего грозного красного вида и могущий еще послужить учебным пособием на занятиях по противопожарной подготовке, которые очень любил проводить лично начальник УФСНП по городу Москве.

Возле этой "пепельницы" полутораметрового диаметра в гордом одиночестве стоял изрядно потасканный по засадам и женщинам майор Баранов и задумчиво курил длинную коричневую сигарету "More".

Незнакомый с майором человек мог принять погруженного в свои мысли Баранова за "интеллигента" с высшим музыкальным или искусствоведческим образованием. Но пребывать в сем заблуждении ему пришлось бы недолго, ровно до той секунды, пока Баранов не открыл бы рот и не извлек бы из кармана свою любимую титановую раздвижную дубинку.

– Свиньина не видал? – осведомился Желдак.

– Нет, – после минутного размышления хрипло сообщил Баранов.

– Ну вот и хорошо, – начальник облегченно повысил голос, и его движения обрели уверенность, как и положено офицеру полиции, имеющему двадцатилетний стаж работы в славных своей историей органах госбезопасности, пять строгих выговоров с занесением в личное дело, медаль "За спасение утопающих", полученную им за извлечение из полыньи упавшего туда заместителя начальника Управления ФСБ по Москве и Московской области по воспитательной работе с личным составом, и отметку "буйный" в медицинской карточке районного ПНД, появившуюся после первого приступа белой горячки у пытавшегося бросить пить Желдака.

– Слобожану скажи, чтоб зашел, – буркнул он и скрылся в своем кабинете.

– Разрешите, товарищ подполковник? – майор Слобожан переступил порог кабинета начальника райотдела и почтительно остановился.

– Проходи, садись.

Желдак снял очки и положил их перед собой на рапорт группы дознавателей, в котором те просили обеспечить их безвозмездной финансовой помощью. Посредством оной они надеялись дотянуть до следующей зарплаты. Дознаватели сильно поиздержались, отметив в ресторанчике по соседству юбилей старейшего сотрудника отдела, к сорока семи годам получившего наконец давно заслуженное звание полковника.

Банкет, как водится, закончился взаимной дружеской потасовкой, прибытием нескольких нарядов ППС и пустыми карманами наутро, когда юбиляр со товарищи очнулся. Набранным из подмосковных деревень патрульным были чужды хорошо известные всем понятия "корпоративная солидарность" и "порядочность по отношению к коллегам". Так что карманы дознавателей на следующий день оказались столь же пустыми, как и карманы обыкновенных граждан, попадающих в цепкие руки пэпээсников.

Коллективный рапорт содержал двадцать три грамматические ошибки в ста семидесяти словах текста и блистал отсутствием запятых, в результате чего смысл рапорта, и без того весьма далекий от понимания, был покрыт завесой тайны даже для Желдака.

Единственное, что понял подполковник, – это недовольство дознавателей с фамилиями Кузякин, Лососев и Жмурилкин действиями бармена, подсунувшего им водку с явной примесью керосина и жидкости для борьбы с насекомыми, и призыв привлечь наглого трактирщика к уголовной ответственности по статье 295 Уголовного кодекса России – "Посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование".

В личной беседе при подаче рапорта Жмурилкин – парламентер от дознавателей – совершенно разошелся, потерял связь с реальным миром и даже начал угрожать Желдаку тем, что в случае неоказания срочной материальной помощи сотрудникам они будут вынуждены компенсировать отсутствие средств путем выхода на проверку Черкизовского рынка с целью добычи требуемой суммы "известным способом".

Желдак пообещал решить проблему и отправил дознавателя восвояси.

– Слышь, майор, – обратился он к Слобожану, – этому новенькому, как там его, Караваеву, надо найти какое-нибудь дело.

– А он не засланный? – предположил сообразительный не по годам майор.

– Кем? – прищурился многоопытный Желдак.

– От ССБ…

– А зачем?

– Для профилактики, – изрядно потрепанный прошлыми проверками, но непобежденный Слобожан развил показавшуюся ему интересной мысль.

– Думаешь? – полковник нервно побарабанил пальцами по столу.

– А почему нет, Гриш? – майор шмыгнул носом.

– Наш директор… да будет славно имя его и занесено в скрижали истории, – Слобожан с придыханием изрек стандартное и утвержденное на самом верху славословие главе ведомства, которое полагалось произносить всякий раз, как в разговоре упоминалось первое лицо, – говорил, что уэсбэшники теперь будут действовать нестандартно…