Когда отрадных с вами встреч

В душе восстановляю повесть

И слышу, мнится, вашу речь —

Меня допрашивает Совесть:

«Ты за день сделал ли, что мог?

Был добр и зряч? правдив и целен?

А чист ли был, скажи, твой слог?

И просто, друг: ты был ли делен?»

То Совесть мне… А вот пример

И ваших (мнимых) слов поэту

«Признайтесь, Пушкин — (старовер!) —

Одобрил бы строку — хоть эту?»

Еще б!.. А впрочем, помолчу.

Кто — геометр; кому — быть зодчим…

Но, не в пример зоилам прочим,

Всё ж вам понравиться — хочу.

Как детски-пристально и гордо

Глядит насупленный глазок,

Когда графит проводит твердо

Запечатлительный мазок!

С какой суровою оглядкой

Он бодрствует настороже,

Чтоб враг не подошел украдкой

К обороняемой меже!

Похвальна в часовом свирепость.

Куда! Туг мало всех отваг!

За вами — сказочная крепость…

Но белый развернул я флаг.

Парламентер и безоружен,

К вам прискакал я из-за гор.

Нам общий лозунг будет нужен!

Скрепим же первый договор!

Вы на меди (чуть-чуть прикрася)

Мой гравируете портрет

Иглой старинной. Вас же, Ася,

В душе живописал поэт,-

Чтоб, вместе с ладанкой крестильной,

Носить на счастье образок:

И тихих уст завет умильный,

И детски-пристальный глазок.

Союзник мой на Геликоне,

Чужой меж светских передряг,

Мой брат в дельфийском Аполлоне,

А в том — на Мойке — чуть не враг!

Мы делим общий рефекторий

И жар домашнего огня.

Про вас держу запас теорий:

Вы убегаете меня.

И замыкаетесь сугубо

В свой равнодушный эгоизм.

Что вам общественность?— Гекуба!

И род Гекаты — символизм!..

Но чуть коснется струн послушных,

Певец, ваш плектрон золотой —

Нас обнял сонм сестер воздушных,

Мечта скликается с мечтой.

Я рад струнам созвучным вторить

И струн созвучья вызывать.

Знать, нам судьбы не переспорить

И неразлучным враждовать!

Чужими в жизни быть унылой…

Но если, сердце поманя,

На миг блеснет мне призрак милый —

Вы угадаете меня.

Жилец и баловень полей,

      Где пел Вергилий,

Снопы цветущих миндалей

      И белых лилий

На утро вешних именин,

      В знак новолетья

Неотцветающих первин,

      Привык иметь я.

А ныне сиротой живу

      В краю печальном:

Кто обовьет мою главу

      Венком миндальным?

Ты, Рима сын, в урочный срок

      Святого края

Несешь мне весть, как ветерок,

      Былого рая!

3 НUTAIN[8]

«Смирись, о сердце! не ропщи!

Покорный камень не пытает,

Куда летит он из пращи;

И вешний снег бездумно тает…»

И снег осенний заметает,

Безбольно, сжатые поля;

И розой тихо расцветает

Под сенью крестною земля.

VOX POPULI[9]1

Милый мастер, сочините

Нам комедию в стихах!

За волшебной эпопеей —

Образ жизни повседневной —

В прозе дайте нам роман!

По годам ли, извините,

Мне ли, вам ли — впопыхах

На свиданье с Дульсинеей

Или лунною царевной

Пробираться сквозь туман?

Срок придет,— повремените,-

Если есть вино в мехах,

Вновь навеет Муза феей

Нашей старости напевной

Упоительный обман.

Не вотще на берег Элевсина

Вынесла, волнуяся, пучина

В оный день опасную ладью!

Меж колонн, где светит Персефона,

Вижу в складках влажного хитона

Шею наклоненную твою.

Вижу твой — в сугробах Девы горной

И в пещере Корикийской черной —

Богомольный и мятежный шаг,

Нежная паломница святыни,

Детский список дочери-богини,

Преступившей заповедный праг.

Кто заглядывает в щелку

На рождественскую елку?

Пестун мраморный — Сатир —

Не пускает к нам ребенка,

Говорит: «Tам в людях мир».

Резвый бог смеется звонко,

Рвется, кудри размеча;

А на елочке, на тонкой,-

Загорается свеча.

Не верь поэту! В октябре,

Дитя, желал он майской розы

И проливал, изгнанник, слезы,

Умыслив бегство в декабре.

Еще роскошного Кавказа

Услышим новые хвалы,

Когда пред ним из синей мглы

Казбек сверкнет, «как грань алмаза!»

Но в эти дни он снова наш:

Мы вместе новолетье правим

И братских муз согласно славим

Под звон запенившихся чаш.

Лиэя благодатью, Геба,

Питомцам Феба помоги

И тирсом розовым зажги

На темной елке звезды неба.

Менга, с честию вчера

Ты носила свой повойник!

А прекрасная сестра

Впрямь была святой разбойник.

Помню сжатые уста,

Злость и гибкость леопарда

И склоненья у Креста…

Страшен был бандит Рихардо!

Лестницу он уволок

Чрез партер с осанкой важной.

Курсио, отец, был строг,

Черноокий и отважный.

В шлеме был нелеп и мил

Наш Октавио. И злобен

Дон-Лисардо,— только хил.

Фра-Альберто — преподобен.

В яму Хиль спустил осла;

С Тирсо Хиля ты тузила.

Круглолица и смугла,

Юлия изобразила

Гордость девы молодой,

Страсть монахини мятежной.

В залу мерной чередой

Долетал подсказ прилежный.

Кто шатром волшебным свил

Альм холст, червонный, черный?

В черной шапочке ходил

Мэтр-Судейкин по уборной.

Мейерхольд, кляня, моля,

Прядал лют, как Петр Великий

При оснастке корабля,