24 сентября 1906 * * * «Есть лучше и хуже меня…» Есть лучше и хуже меня, И много людей и богов, И в каждом — метанье огня, И в каждом — печаль облаков. И каждый другого зажжет И снова потушит костер, И каждый печально вздохнет, Взглянувши другому во взор… Да буду я — царь над собой, Со мною — да будет мой гнев, Чтоб видеть над бездной глухой Черты ослепительных дев! Я сам свою жизнь сотворю, И сам свою жизнь погублю. Я буду смотреть на Зарю Лишь с теми, кого полюблю. Сентябрь 1906
* * * «Передвечернею порою…» Передвечернею порою Сходил я в сумерки с горы, И вот передо мной — за мглою — Черты печальные сестры. Она идет неслышным шагом, За нею шевелится мгла, И по долинам, по оврагам Вздыхают груди без числа. «Сестра, откуда в дождь и холод Идешь с печальною толпой, Кого бичами выгнал голод В могилы жизни кочевой?» Вот подошла, остановилась И факел подняла во мгле, И тихим светом озарилось Всё, что незримо на земле. И там, в канавах придорожных, Я, содрогаясь, разглядел Черты мучений невозможных И корчи ослабевших тел. И вновь опущен факел душный, И, улыбаясь мне, прошла — Такой же дымной и воздушной, Как окружающая мгла. Но я запомнил эти лица И тишину пустых орбит, И обреченных вереница Передо мной всегда стоит. Сентябрь 1906 ХОЛОДНЫЙ ДЕНЬ Мы встретились с тобою в храме И жили в радостном саду, Но вот зловонными дворами Пошли к проклятью и труду. Мы миновали все ворота И в каждом видели окне, Как тяжело лежит работа На каждой согнутой спине. И вот пошли туда, где будем Мы жить под низким потолком, Где прокляли друг друга люди, Убитые своим трудом. Стараясь на запачкать платья, Ты шла меж спящих на полу; Но самый сон их был проклятье, Вон там — в заплеванном углу… Ты обернулась, заглянула Доверчиво в мои глаза… И на щеке моей блеснула, Скатилась пьяная слеза. Нет! Счастье — праздная забота, Ведь молодость давно прошла. Нам скоротает век работа, Мне — молоток, тебе — игла. Сиди, да шей, смотри в окошко, Людей повсюду гонит труд, А те, кому трудней немножко, Те песни длинные поют. Я близ тебя работать стану, Авось, ты не припомнишь мне, Что я увидел дно стакана, Топя отчаянье в вине. Сентябрь 1906 В ОКТЯБРЕ Открыл окно. Какая хмурая Столица в октябре! Забитая лошадка бурая Гуляет на дворе. Снежинка легкою пушинкою Порхает на ветру, И елка слабенькой вершинкою Мотает на юру. Жилось легко, жилось и молодо — Прошла моя пора. Вон — мальчик, посинев от холода, Дрожит среди двора. Всё, всё по-старому, бывалому, И будет как всегда: Лошадке и мальчишке малому Не сладки холода. Да и меня без всяких поводов Загнали на чердак. Никто моих не слушал доводов, И вышел мой табак. А всё хочу свободной волею Свободного житья, Хоть нет звезды счастливой более С тех пор, как запил я! Давно звезда в стакан мой канула,— Ужели навсегда?.. И вот душа опять воспрянула: Со мной моя звезда! Вот, вот — в глазах плывет манящая, Качается в окне… И жизнь начнется настоящая, И крылья будут мне! И даже всё мое имущество С собою захвачу! Познал, познал свое могущество!.. Вот вскрикнул… и лечу! Лечу, лечу к мальчишке малому, Средь вихря и огня… Всё, всё по-старому, бывалому, Да только — без меня! Сентябрь 1906 * * * «Шлейф, забрызганный звездами…»
Шлейф, забрызганный звездами, Синий, синий, синий взор. Меж землей и небесами Вихрем поднятый костер. Жизнь и смерть в круженьи вечном, Вся — в шелках тугих — Ты — путям открыта млечным, Скрыта в тучах грозовых. Пали душные туманы. Гасни, гасни свет, пролейся мгла… Ты — рукою узкой, белой, странной Факел-кубок в руки мне дала. Кубок-факел брошу в купол синий — Расплеснется млечный путь. Ты одна взойдешь над всей пустыней Шлейф кометы развернуть. Дай серебряных коснуться складок, Равнодушным сердцем знать, Как мой путь страдальный сладок, Как легко и ясно умирать. |
