Отряд сразу же пошёл на предельной скорости. Медленно, но верно «Память Меркурия» стала отставать. «Императрица Мария» сначала поравнялась с ней, а потом и обогнала. Колчак, наверно, с сожалением подумал, что в его эскадре, в отличие от Балтийской, нет современных быстроходных крейсеров.

«Память Меркурия», однако, не успела сильно отстать, когда в море был замечен «Бреслау». Сначала об этом просигнализировали миноносцы, а потом на горизонте обозначились мачты и верхушки труб немецкого крейсера. «Бреслау» тоже заметил русские корабли. Он круто развернулся и пошёл на пересечение курса «Марии». Какое-то время корабли сближались. Когда расстояние сократилось до 90 кабельтовых, «Мария» открыла огонь. «Бреслау» окружило кольцо высоких, выше его труб, чёрно-белых всплесков от рвущихся снарядов. Немецкий крейсер поставил плотную дымовую завесу и стал невидим. Стрельбу пришлось остановить. Но погоня продолжалась, и теперь уже «Мария», как раньше «Память Меркурия», стала отставать – медленно, но верно. Миноносцы же шли вровень с «Бреслау» и стреляли в него из своих 4-дюймовых орудий. Но преимущество их в ходе было слишком невелико, чтобы они успели занять исходное положение для минной атаки. В дыму и в наступивших сумерках они потеряли «Бреслау». Колчак, видимо, остался недоволен их действиями.[605]

Эбергард уехал в Петроград (он был назначен членом Государственного совета), а Колчак должен был разбираться с оставленными им проблемами. Крейсеры и миноносцы – самая активная часть флота – давно требовали ремонта. Уровень боевой подготовки за время войны понизился, потому что прежний командующий, опасаясь подводных лодок, перестал выводить эскадру на учебные стрельбы и маневры.[606] Но главное – подтвердились опасения, что на Чёрном море неважно обстоит дело с дисциплиной, причём на всех уровнях, начиная с высшего командного состава.

Эбергард подбирал своё окружение под стать себе. Все флагманы и командиры больших кораблей по возрасту были старше Колчака. Это были спокойные и рассудительные люди, не склонные лезть в пекло. В первый же месяц пребывания Колчака на Чёрном море начальник минной бригады подал ему докладную записку, в коей заявил, что считает идею минного заграждения Босфора «бесцельной, вредной и рискованной».[607] Колчак не мог немедленно снять его с должности, потому что он был назначен «высочайшим» приказом. Приходилось делать дело без его участия. За всё время своего командования Колчак не смог отделаться от одного из своих флагманов, контр-адмирала Саблина, хотя и писал Григоровичу: «…Из всех начальников контр-адмирал Саблин больше всего озабочивает меня своим пессимизмом и разочарованностью. У него всё является невыполнимым, или не достигающим цели, или не оправдывающим риска и т. п.».[608]

С такими начальниками, как Саблин, у Колчака, видимо, случались бурные сцены. Но нового командующего нередко выводили из себя и другие начальники, помельче. «В адмиральском кабинете, в открытом море на мостике, всюду, где впервые появлялся адмирал, происходили драмы», – вспоминал флаг-офицер командующего Р. Р. Левговд.[609] Слухи об адмиральских разносах достигли и А. В. Тимирёвой. «Вот ещё о чём я хотела сказать Вам, милый Александр Васильевич, – писала она, – последнее время я всё чаще и чаще слышу из разных источников рассказы о том, что Вы невозможно нервны и свирепы до крайности, за что Вас многие осуждают. Мне очень больно слышать всё это, я хорошо знаю, какую поправку надо делать на фантазию рассказчиков, но знаю также, что есть богатая почва для таких разговоров, а её не должно было бы быть… Я Вам писала, что ничего не прошу у Вас – сейчас у меня есть к Вам просьба: когда к Вам придёт желание „объяснить“ кому-нибудь что-нибудь по системе „топтания фуражки“ и т. п. – вспомните меня и, ради Бога, не сердитесь на меня за то, что я пишу Вам это, не имея на это никакого права».[610]

Совет был разумный. И всё же читателю не следует представлять себе Колчака в виде неврастеника или мрачного демона. Многие сцены «топтания фуражки» происходили, видимо, не от избытка темперамента, а разыгрывались актёрски. В этой связи интересно вспомнить один случай, бывший на Балтике, ещё при Эссене.

В Балтийском порту, недалеко от Ревеля, стояла самоходная плавбаза «Пётр Великий». Радист на этом судне развлекался тем, что передавал в эфир разный вздор: «Ухожу в Балтийский порт, шлю привет! Я – Пётр Великий». Однажды он послал привет флагманскому кораблю: «Рюрик, Рюрик. Да здравствует Россия». В штабе Эссена сначала подумали, что это немцы вызывают на ответ – зачем-то им понадобилось знать местонахождение флагмана. Тогда, значит, на какое-то время надо соблюдать радиомолчание. Когда же дознались, Эссен приказал доставить на «Рюрик» капитана «Петра Великого» и радиста. «Обошлись с ними жестоко, – записал в дневнике Ренгартен, – адмирал орал на командира ледокола, а телеграфиста вызвал наверх Колчак, галдел на него, топал ногами, пообещал в следующий раз расстрелять. А адмирал сердился: не повесить ли обоих; я заступился, сказал, что знаю телеграфиста, что он просто сглупил».[611]

Интересно то, что Колчак грозился расстрелять радиста в следующий раз, Эссен же собирался повесить, следующего раза не дожидаясь. Хотя ни тот ни другой, надо полагать, не думали исполнить своей угрозы. Вообще же известно, что за всё время своего командования Черноморским флотом Колчак не подписал ни одного смертного приговора.

Причинами шумных колчаковских разносов служили, как правило, отнюдь не мелкие нарушения дисциплины, вроде неотдания чести. Среди черноморских офицеров ходил рассказ о том, как однажды в городе Колчак наткнулся на какого-то мичмана. Молодой офицер отдал честь, а во фронт, растерявшись, не стал. Колчак сделал под козырёк, щёлкнул каблуками и иронически представился: «Командующий флотом».[612]

Колчака выводили из себя уклонения от исполнения приказов, их неисполнение или плохое исполнение. И гнев обрушивался на тех, с кого больше был спрос, – прежде всего на флагманов и командиров. «Молодёжь восторгалась адмиралом, – вспоминал Ненюков, – а люди постарше только кряхтели и желали ему от души сломить шею».[613]

За сценами адмиральских разносов с живым интересом наблюдали матросы. Им нравилось, как новый командующий гоняет больших начальников. В кубрике и на баке рассказывались наскоро сочинённые истории. В одной из них речь шла о том, как Эбергард, непопулярный среди матросов, передавал командование Колчаку.

«Колчак сделал замечание Эбергарду: „Вы слишком затягиваете передачу командования флотом“. – „Вы не торопитесь. Ведь по сути дела вы ещё ученик“, – презрительно ответил Эбергард. Колчак в том же тоне возразил: „Наполеон тоже в своё время считался учеником, а потом сделался императором…“ – „…Острова св. Елены“, – иронически продолжил Эбергард. Это разозлило Колчака, и он сказал: „Не вам судить обо мне. Я принимаю от вас командование флотом, а не наоборот. Ещё увидят, кто такой Колчак!“»

Эту байку запомнил и донёс до потомства матрос с броненосца «Синоп» А. И. Торяник. В своих воспоминаниях, изданных в советское время, он добавил в истинно партийном духе, как старый большевик: «Мы, матросы, ещё не были тогда настолько политически зрелыми, чтобы „раскусить“ истинное контрреволюционное нутро Колчака и поэтому восприняли смену ненавистного всем немецкого адмирала русским как положительный факт».[614]