Однако обстановка и в подкомиссии, и в комиссии мало способствовала проведению в жизнь идей Колчака и его друзей. Многие члены Думы отдавали дань «антифлотским» («цусимским») настроениям. А кроме того, бюджетный дефицит составлял около 200 миллионов рублей, и это заставляло экономить и заниматься крохоборством.
«Опыт недавней войны засвидетельствовал, – говорилось в докладе подкомиссии, – что вся организация как центральных, так и местных установлений морского ведомства нуждается в коренном преобразовании. Только глубокая реформа административных и технических учреждений министерства способна обеспечить действительно плодотворную работу ведомства вообще, а в деле судостроения в частности».
Таким образом, от Морского министерства требовали прежде всего реорганизации. А пока, как считали думские деятели, оно должно озаботиться обороной берегов: модернизировать имеющиеся морские базы, строить новые, развивать малый и вспомогательный флот (миноносцы, подводные лодки, плавучие базы). Что касается «дредноутов», то их надобность пока неясна, конструкция не отработана, с новыми турбинными двигателями будут проблемы. А потому вопрос лучше отложить на год, когда закончится реорганизация и всё более или менее выяснится.[435] 3 марта 1908 года состоялось заседание Комиссии по государственной обороне, на которое были приглашены председатель Совета министров П. А. Столыпин и морской министр Диков. Возможно, присутствовали и офицеры Моргенштаба, в том числе Колчак.
Возражая против предложения озаботиться прежде всего обороной берегов, для чего нужен якобы только малый и специальный флот, морской министр говорил: «В этом большая ошибка. Оборонять берега надо в открытом море. Надо господствовать на море, тогда берега будут обеспечены, а это можно сделать с линейным флотом». Конечно, продолжал Диков, наилучший вариант – строить и флот, и базу. Но если денег не хватает, то сначала нужно строить флот, «потому что флот без базы имеет значение, база же без флота – разве только для того, чтобы неприятель вошёл».[436] Современники, видимо, недооценивали старого адмирала Дикова. Это был прекрасный профессионал, хорошо разбиравшийся в морском хозяйстве, в морской стратегии и тактике.
Вслед за морским министром слово взял П. А. Столыпин, который, при всей своей миролюбивой и взвешенной внешней политике, был активным сторонником возрождения флота.
Среди членов комиссии, говорил он, есть люди, которые считают, что флот для России, по крайней мере линейный, совсем не нужен, что Россия – не морская держава, что ей нужны только береговые оборонительные сооружения. Конечно, продолжал премьер, «убеждать людей очень трудно, а переубедить почти невозможно». Такое мнение, не разделяя его, нужно учитывать, хотя не надо забывать и того, что «если флота не будет, то придётся отойти вглубь страны».
Однако, говорил Столыпин, большинство комиссии, как видно, всё же считает, что флот для России нужен, в том числе и линейный флот: «Правительству во флоте не отказывают и говорят, что оно легко может заняться воссозданием сухопутной армии, затем перестроить морское ведомство, и уж затем перестроенное ведомство перестроит флот».
Общая программа реорганизации и усиления вооружённых сил государства постепенно разрабатывается, докладывал премьер. Дело это долгое и трудоёмкое, ибо нелегко представленные обширные теоретические программы согласовать с действительными нуждами и финансовыми возможностями. И пока план ещё не разработан окончательно, надо «и в армии, и во флоте принимать меры паллиативные».
Реформирование морского ведомства уже началось и продолжается, говорил Столыпин. И если сейчас остановить обновление флота, если ждать, когда он обратится в «коллекцию какой-то старой посуды», то будет убит тот дух обновления и созидания, который «ещё жив до сих пор во флоте». (По-видимому, Столыпин знал о движении молодых флотских офицеров и сочувствовал ему.)
Конечно, говорил председатель Совета министров, кое с чем надо подождать, «но нужно ждать умело», чтобы «не убить жизнеспособности флота» и не лишить его возможности «осуществить скромную задачу защиты наших берегов». «…В свойстве нашего русского характера, – сказал в заключение Столыпин, – есть известного рода наклонность к промедлению… Никаких пышных фраз я произносить не желал бы, но мне в данную минуту припоминаются слова, сказанные создателем Русского флота, всё тем же Петром Великим, при котором впервые застучал топор русского строителя на русских верфях. И эту фразу, сказанную в то время, нужно помнить и теперь. Слова эти: „Промедление смерти безвозвратной подобно“».[437]
Ни речь Дикова, очень доходчивая, понятная даже дилетантам, ни речь Столыпина, очень яркая, с типичной для него эффектной концовкой, поколебать думскую комиссию не смогли. Видимо, и в самом деле убедить людей очень трудно, а переубедить почти невозможно. В итоге Комиссия по государственной обороне утвердила кредиты на окончание строительства заложенных судов, на сооружение миноносцев, подводных лодок и плавучих баз, но отклонила ассигнования на закладку новых линейных кораблей. Это решение было утверждено на пленарном заседании Думы.[438]
Колчак, как видно из его слов на допросе, тяжело переживал эту неудачу. Её можно считать одной из причин того, что вскоре он покинул Моргенштаб.[439] Уход, как позже выяснилось, был поспешным. И как раз ко времени расставания с Моргенштабом Колчак закончил свой теоретический труд «Какой нужен России флот».
Впервые с докладом на эту тему Колчак выступил в своём кружке 21 декабря 1907 года. Затем повторил его в Клубе общественных деятелей в Петербурге, в Кронштадтском обществе офицеров флота и в Обществе ревнителей военных знаний. В 1908 году этот труд был опубликован в двух номерах (шестом и седьмом) «Морского сборника» за подписью «Капитан 2-го ранга Колчак» (в апреле 1908 года он получил это звание).
Как человек военный, Колчак, конечно, не был пацифистом, не верил в утопии о «вечном мире». «Война, – писал он, – есть одно из основных явлений жизни государства, сущность которого заключается в непреклонном осуществлении государственной воли по отношению к противнику путём применения открытой силы».[440] Война может быть наступательной, агрессивной (такая война, считал Колчак, не всегда бывает действительно необходимой) и оборонительной, и эта война является неизбежной, если агрессор не желает отступить от своих замыслов.
Но такое разделение, утверждал Колчак, касается только политики, но не военной стратегии. «Как всякая борьба, – писал он, – единственно целесообразною может быть война только наступательная, уже по одному основному её принципу желательности перенесения всей тяжести военных действий и связанных с ними разрушений на территорию противника». Это был для Колчака основополагающий принцип, которому он оставался верен до конца своих дней.
«Современный строй государства, – продолжал Колчак, – опирается на политико-экономические основания такого свойства, что не только не умаляется сколько-нибудь значение войн, но они принимают уже формы, не позволяющие ни одному государству быть безучастным зрителем вооружённого столкновения соседей. И чтобы иметь право принять или не принять участие в борьбе за посторонние интересы, надо иметь силу, обеспечивающую это право». Чтобы не участвовать в войне соседей, справедливо подчёркивал Колчак, надо тоже иметь силу, иначе одна из сторон или обе вместе попытаются отыграться за счёт ресурсов и интересов беззащитной страны.
«Безопасность государства, или – что то же самое – его границ, не может быть обеспечена ни чем другим, кроме вооружённой силы, единственного средства настоящего времени, способного разрешить межгосударственные интересы, не укладывающиеся в рамки дипломатических сношений, – писал Колчак. – Безопасность государства не может зависеть от состояния политики и быть обусловленной какими-либо трактатами или договорами, если последние не опираются на реальную силу. Морские границы не представляют в этом смысле исключения, наоборот, они, как более опасные, требуют особенно надёжного обеспечения».[441]
