Подошедший по железной дороге японский контингент (одна тысяча человек и шесть орудий) занял выжидательную позицию, ни во что не вмешиваясь. Скипетров же, как говорили очевидцы, и теперь сохранил верность своим подругам, оставшись с ними в эшелоне на станции Михалёва, в 25 верстах от Иркутска. Посланные в город войска, не имея боевого опыта, стали штурмовать позиции в Глазкове прямо в лоб, натолкнулись на сосредоточенный пулемётный огонь и отступили под прикрытием своих бронепоездов. Один их батальон переправился в город и включился в позиционную борьбу, лишь ненамного усилив верные правительству войска. Оказалось, что Колчак да и многие в его окружении сильно преувеличивали боеспособность семёновских войск.

2 января 1920 года Червен-Водали, после длительного совещания с генералом Сычёвым, решил начать переговоры с повстанцами при посредстве высоких союзных комиссаров. На левый берег уехали Червен-Водали, Ханжин и товарищ министра путей сообщения А. М. Ларионов.

На следующий день в городе был расклеен приказ Сычёва, в котором объявлялось о перемирии сроком на 24 часа. Причём, как говорили люди, этот приказ читавшие, он был составлен в таких выражениях, которые не оставляли сомнений в том, что борьба окончена и обсуждаются условия капитуляции.

Совет министров собрался на заседание, и Червен-Водали проинформировал коллег о переговорах и об обстоятельствах, им предшествовавших. Оказалось, что к переговорам его подтолкнул Сычёв, обрисовавший обстановку в самых мрачных красках: войска устали, ещё две роты перешли на сторону противника, казаки собираются уходить, Скипетров не даёт подкреплений. Что касается переговоров, сказал Червен-Водали, то они ещё не закончены. В завязавшихся прениях Смирнов и Гинс высказались в том духе, что Сычёв и Червен-Водали испортили всё дело. Но большинство министров поддержали действия своего временного председателя.[1379]

В тот же день, 3 января, Колчак получил телеграмму от Совета министров за подписью Червен-Водали, Ханжина и Ларионова. «Положение в Иркутске после упорных боёв гарнизона и забайкальских частей против повстанцев, – говорилось в телеграмме, – заставляет нас в согласии с командованием решиться на отход на восток, выговаривая через посредство союзного командования охрану порядка и безопасность города и перевод на восток антибольшевистского центра, государственных ценностей и тех войсковых частей, которые этого пожелают. Непременным условием успеха вынужденных переговоров об отступлении является Ваше отречение… О необходимости обеспечить передачу верховной власти Деникину телеграфировал уже раньше Сазонов».

В последней фразе содержался маленький подлог. В телеграмме С. Д. Сазонова из Парижа от 18 декабря говорилось не о немедленной передаче власти Деникину, а лишь о назначении его преемником верховного правителя, чтобы в случае ухода Колчака с политической арены или из жизни не было бы утеряно «достигнутое объединение всех борющихся с большевиками сил под одной властью».[1380]

Зачем надо было это делать? Наверно, затем, чтобы Колчак не «упёрся». Вообще же в телеграмме, к сожалению, сквозило очевидное желание «откупиться» Колчаком от наседающих повстанцев, бросить его, лишённого власти, на произвол судьбы и милость союзников. Вряд ли так поступил бы старик Вологодский.

Колчак не стал цепляться за власть. Но он хотел проехать через охваченный мятежом Иркутск в прежнем своём статусе. Иное было бы похоже на трусость, да и ни от чего не спасало.

Он дал в Иркутск ответную телеграмму, сообщив, что согласен передать власть Деникину, но только по приезде в Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ, за Байкалом).[1381] Одновременно он издал последний свой указ:

«Ввиду предрешения мною вопроса о передаче Верховной Всероссийской Власти Главнокомандующему вооружёнными силами Юга России Генерал-Лейтенанту Деникину, впредь до получения его указаний, в целях сохранения на нашей Российской Восточной Окраине оплота Государственности на началах неразрывного единства со всей Россией:

1. Предоставляю Главнокомандующему вооружёнными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа, Генерал-Лейтенанту Атаману Семёнову всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины, объединённой Российской Верховной властью.

2. Поручаю Генерал-Лейтенанту Атаману Семёнову образовать органы Государственного управления в пределах распространения его полноты власти[1382]».

Строго говоря, это не было актом отречения от власти, как его иногда называют. Оно ещё только предрешалось. А пока Колчак оставался верховным правителем. Но власти фактически уже не было. Она полностью передавалась Семёнову – больше было некому. Не отдавать же ее эсерам!

И по мере того как сваливалась с плеч тяжесть власти, уходили в прошлое недавние кошмары и всё более чётко вырисовывался конец его последней битвы с судьбой, Колчак успокаивался, распрямлялся, приходил в себя, чтобы мужественно и достойно пройти остаток своих дней.

Утром 4 января в Иркутске стало известно, что перемирие продлевается на 12 часов, то есть до полуночи. В полдень собрался Совет министров, которому были доложены главнейшие требования повстанцев, в том числе: 1) отречение от власти верховного правителя; 2) передача Советом министров власти Политцентру на всей территории Сибири; 3) отрешение от должности Семёнова постановлением Совета министров. Повстанцы, как сообщили делегаты, ни на какие уступки не идут, чувствуя свою силу.

Большинством голосов Совет министров одобрил все пункты. Против голосовали только Гинс и Смирнов, в каких-то случаях к ним присоединялся Ханжин. После этого члены делегации отправились на вокзал подписывать условия капитуляции.

Кое-кто начал уезжать из города. Министры пошли искать убежища в иностранных миссиях. Генералы Артемьев и Сычёв дали общий приказ оставить позиции, сели в автомобили и первыми уехали из города по направлению к озеру Байкал. В городе началась паника. Быстрее всех собрался и вышел семёновский батальон. Юнкера же сильно задержались из-за того, что их воспитатели долго собирали свои семьи и скарб. Ночью, в дороге, их настигли и окружили повстанцы, так что только человек 70 сумели прорваться – остальные были разоружены и возвращены в Иркутск.[1383]

Сычёв, однако, позаботился о том, чтобы из города были своевременно выведены политические арестанты. Их доставили к озеру, погрузили на пароход и передали семёновскому конвою. Во время плавания семёновцы убили и выбросили за борт 31 человека.[1384] Впоследствии этот факт использовался лично против Колчака.

Вечером 4 января в поезде генерала Жанена ещё продолжались переговоры. Все главные вопросы были уже решены, спор шёл о юридических формулировках. Политцентр хотел, чтобы власть перешла к нему не «захватным» путём, а была передана с соблюдением всех норм. Червен-Водали недоумевал: как может Всероссийское правительство передать свои полномочия Политцентру, власти местной?

В половине двенадцатого затянувшаяся полемика была прервана сообщениями о том, что правительственные войска оставили город и Калашников ввёл туда свои войска. Сразу отпали все вопросы, и стороны разошлись, не подписав протокола. Выходя из вагона, те и другие, как говорят, дружески беседовали, шутили и смеялись.[1385]

Червен-Водали был арестован, едва он успел покинуть поезд Жанена. На следующий день в гостинице «Модерн» было задержано ещё более 120 человек.[1386] В этот день, 5 января, на улицах Иркутска был расклеен «Манифест» Политцентра. «Волею восставшего народа и Армии, – говорилось в нём, – власть диктатора Колчака и его правительства, ведших войну с народом, низвергнута».[1387]