Продолжая наступление в стык между Сибирской и Западной армиями, красные 7 июня заняли Ижевский завод, а 11-го – Боткинский. Взаимодействия между двумя армиями никак не получалось. Чтобы наконец добиться этого, Колчак 11 июня передал Западную армию в оперативное подчинение генералу Гайде.[1241] Результат оказался неожиданным. Гайда первым делом издал приказ, в котором в буквальном смысле обругал командный состав Западной армии во главе с Ханжиным. Возмущенные офицеры подали рапорт верховному главнокомандующему с просьбой отдать их всех под суд или оградить от подобных поношений.

Тогда Колчак решил вручить командование фронтом в руки опытного военачальника – генерала М. К. Дитерихса. Но возникло опасение, что Гайда не станет ему подчиняться. К 20 июня «Сибирского Бонапарта» вызвали в Омск, и разговор между ним и Адмиралом шёл в присутствии Вологодского. Колчак спросил Гайду, будет ли он подчиняться приказам главнокомандующего фронтом. Гайда знал о предстоящем назначении Дитерихса и ответил: «Я, Ваше высокопревосходительство, всегда готов подчиняться Вашим приказаниям, но когда между Вами и мною ставятся два таких средостения, как, с одной стороны, Ставка с людьми, распоряжения которых я считаю вредными для фронта, и, с другой стороны, генерал Дитерихс, я не могу оставаться на своём посту». – «Не можете, – сказал Адмирал решительным тоном, но с ноткой сожаления, – тогда я буду считать Вас свободным от командования Сибирской армией». Обескураженный и обиженный, Гайда высказал желание как можно скорее вернуться к себе в Чехию.[1242]

В тот же день Гайда был уволен, а командование Сибирской армией временно перешло в руки начальника её штаба генерала Б. П. Богословского. Гайде выдали 70 тысяч франков золотом и отправили во Владивосток особым поездом. Однако перед отъездом он успел побывать у Жанена и заручился его поддержкой. Поэтому Гайда остался во Владивостоке. Здесь вокруг него стали группироваться все «обиженные» – от эсеров до бывшего министра юстиции Старынкевича. Гайда поддерживал контакты с Болдыревым, уехавшим в Японию, с Хорватом на КВЖД, а также с некоторыми иностранными представителями, прежде всего с американцами.[1243]

20 июня были произведены и другие кадровые перемещения. Колчак закрепил за собой должность верховного главнокомандующего вооружёнными силами Российского государства. Дитерихс занял освобождённый Колчаком пост главнокомандующего Восточным фронтом. Ханжин был освобождён от командования Западной армией, на его место Колчак назначил генерал-майора К. В. Сахарова.[1244]

Сахаров привлёк Колчака, по-видимому, такими своими качествами, как решительность и максимализм. Верховный правитель часто ошибался в людях. Будберг же, большой мастер на уничтожающие характеристики, отметил, что Сахаров больше подходит на должность начальника карательной экспедиции или командира дисциплинарного батальона.[1245]

Новый командующий Западной армией отличался исключительной требовательностью к подчинённым. Мало было хорошо выполнить приказ – надо было также как следует, «отчётливо» об этом доложить. В противном случае – если приказ выполнен хорошо, но доложено не «отчётливо», – можно было получить большой нагоняй. Генерал добивался того, чтобы солдаты и офицеры имели хорошую выправку, хорошо отдавали честь, отвечали по уставу. Командующий завёл даже свои «потешные войска» – егерский батальон при штабе, вымуштрованный, подтянутый, лихо певший песни на марше. Во время смотров генерал чуть не бежал вдоль строя, так что за ним никто не мог угнаться – совсем как Пётр Великий.

Всё это шло вразрез с установившейся в Белой армии своеобразной дисциплиной, внешне не очень выраженной. Ханжин, Каппель, Войцеховский требовали прежде всего, чтобы был исполнен приказ, не обращая внимания на то, вытянулся ли в струнку офицер, докладывая об этом. Между новым командующим и «старожилами» Западной армии возникли трения. Набор стандартных выражений в сахаровских приказах («упорно удерживать», «энергично перейти в наступление», «нанести стремительный удар») вызывал иронические усмешки – рады бы сделать, да ведь армия вышла из-под Уфы страшно измотанной и обескровленной.[1246]

Победоносное наступление на Восточном фронте столь неожиданно сменилось поспешным отступлением, что Ставка во главе с Лебедевым долгое время пребывала в растерянности. Стратегия и тактика отступления по-настоящему стали разрабатываться лишь с приходом Дитерихса. Он пришёл к выводу о необходимости глубокого отхода. Оставшиеся на фронте арьергарды, по его замыслу, должны были удерживать отступление в допустимом темпе. Тем временем основные силы надо было отвести за реку Ишим, дать им отдохнуть, пополнить и в конце лета вновь перейти в наступление.[1247] Изъян этого плана, по-видимому, состоял в том, что слишком легко отдавался противнику такой удобный для обороны рубеж, как Уральские горы.

Западная армия, несмотря на понесённые потери, в общем укладывалась в намеченный темп отступления и даже пыталась задержать противника – порой не без успеха. 24 июня красные форсировали реку Уфу и вошли в горные проходы. 2–5 июля в горах развернулось сражение, в результате которого красные взяли станцию Кропачёво. 13 июля белые оставили Златоуст. Ещё медленнее отступала Южная армия.

В целях спрямления линии фронта Сибирская армия 1 июля должна была оставить Пермь. Но затем в этой армии, вскоре после ухода Гайды, стали происходить странные вещи. Она быстро теряла боеспособность и разваливалась.[1248] Видимо, начала сказываться деятельность эсеров, в своё время пригретых Гайдой в своём штабе и на командных должностях. Стремительно отступая, она уже 14 июля сдала Екатеринбург, обнажив правый фланг Западной армии.

Ставке пришлось срочно проводить реорганизацию. Приказом от 22 июля Сибирская армия была разделена на 1-ю и 2-ю. 1-ю возглавил генерал А. Н. Пепеляев. 2-ю – генерал Н. А. Лохвицкий. Западная армия стала называться 3-й.[1249] К сожалению, реорганизация спасла от дальнейшего разложения только часть бывшей Сибирской армии – 2-ю армию. Что касается Анатолия Пепеляева, ставшего командиром 1-й армии, то он был назначен, видимо, прежде всего потому, что для сибиряков был своим генералом, а не «навозным», как называют в Сибири людей приезжих, «навезённых». П. Ф. Рябиков был, наверно, во многом прав, когда писал, что младший Пепеляев, «будучи отличным, храбрым и решительным строевым офицером…не имел ни особых способностей для крупных операций, ни хорошего военного образования и широкого кругозора».[1250]

На подступах к Челябинску Лебедев и Сахаров решили дать большое сражение. Была разработана сложная операция с целью «заманить» в Челябинск 5-ю армию Тухачевского, а затем окружить её и уничтожить. При этом некоторым дивизиям ставилась задача вести бой на два, а то и на три фронта. Ознакомившись с планом, Будберг заметил, что такое под силу только хорошо подготовленным войскам с высоким боевым духом, а не таким, которые «не выдерживают флангового огня и даже признаков нахождения неприятеля в тылу и на флангах». И вообще, сказал он, такие операции годятся только для «больших показных маневров».[1251]

Дитерихс был решительно против. Главной задачей в данный момент он считал упорядочение отступления 1-й и 2-й армий. В их расположение он и уехал. В его отсутствие Лебедеву и Сахарову удалось уговорить Адмирала начать операцию. 3-я и Южная армии были временно выведены из подчинения Дитерихсу и подчинены непосредственно Колчаку. В их состав был передан почти весь имевшийся у Ставки резерв (три дивизии, ещё не совсем подготовленные).