Дождь окрасил цветом бурым

Камни старой мостовой.

Город хмур под небом хмурым,

Даль — за серой пеленой.

Как в стекле, в асфальте влажном

Стены, облака и я.

Чу! бежит, с журчаньем важным,

Пенно-желтая струя.

Глухо пусты тротуары,

Каждый дом и нем и глух…

Дождь над миром деет чары,

Дождь заклятья шепчет вслух.

Как черны верхи пролеток,

Лакированных дождем!

— Промелькнули двух кокоток

Шляпы под одним зонтом.

<1912>

(На пристани пустынной бледный мальчик

Глядит, как гаснет огненный закат…)

— Плыви, наш пароход! свой тонкий пальчик

Я положила на канат.

(Тень меж теней, по гладким глыбам мола

Бродить он будет, молча, до зари.)

— Моя душа! печальная виола!

Плачь и о прошлом говори!

(Он вспомнит, вспомнит, как над морем буйным

Сидели двое, ночью, на скале!)

— Я прикоснусь обрядом поцелуйным,

Как он, к своей руке во мгле.

(Проглянет утро. Пламенный румянец

Небес — коснется чьих-то бледных щек…)

— Пляшите, волны, свой безумный танец!

Наш путь невесел и далек.

<1911?>

Среди детей, на мраморной ступени,

Она сидела, голову склоня.

Ложились на седые косы тени,

Дрожал на пальцах алый отблеск дня.

Он тихо подошел, стал у колонны,

И робким голосом промолвил: «Мать!»

Не покачнулся лик ее склоненный,

Лишь губы что-то начали шептать.

Он, наклонясь, сказал ей: «Неужели

Ты сына не узнала? это — он!»

Ее как будто щеки побледнели,

И шепот расслыхал я: «Тот же сон,

Желанный сон. Мой милый, мой далекий!

Будь, будь со мной, хотя бы лишь во сне!»

И дальше в ночь пошел он, одинокий,

А гор вершины были все в огне.

6 ноября 1909

Окна зеркальные,

Крики нахальные

Ярких плакатов.

Улица движется,

Пестрое нижется

Лиц ожерелье…

Скорбь и веселье

В праздничной смене…

Много закатов,

Пышно и ало,

В стеклах сияло,

Разные тени

Спали покорно

В нишах строений.

Сколько столетий

Старцы и дети

Здесь же, все здесь же

Будут томиться,

Плакать, молиться…

Люди упорно

Ищут хоть малой

Искорки блага…

Пышно и ало

Стекла зардели;.

Звездочка брезжит;

Сумерки бродят…

Где-то запели:

С шумом проходит

Пьяная ватага.

<1912>

Как Цезарь жителям Алезии

К полям все выходы закрыл,

Так Дух Забот от стран поэзии

Всех, в век железный, отградил.

Нет, не найти им в буйстве чувственном,

В вине и страсти, где врата.

И только здесь, в огне искусственном,

Жива бессмертная Мечта!

Опять сердца изнеможенные

Восторг волненья узнают,

Когда в свои объятья сонные

Вбирает их Великий Спрут.

Незримыми, святыми цитрами

Заворожая души их,

Обводит он главами хитрыми

Десятки пленников своих.

И те, мгновеньем зачарованы,

Лелеемы заветным сном,

Не знают, что давно окованы

Своим недремлющим врагом.

Белеют шторы. Призрак утренний

Глядится жалобно в окно.

Но все объяты негой внутренней

Мечты, утраченной давно!

<1912>

Оплетены колонки

Лозою виноградной,

И ладана дым тонкий

Висит, дрожит усладно.

Поют: «Мы херувимов

Изображаем тайно…»

Сквозь сеть прозрачных дымов

Все так необычайно.

Апостольские лики

Взирают с царских врат,

И, как языческие Нике,

Златые ангелы парят.

Священник вышел снова,

Одет в парчу и злато.

Всё прелестью земного

Насыщено, объято.

Горят и тают свечи,

Сверкает позолота,

Гласят с амвона речи

Нам благостное что-то.

С вином святая чаша

Высоко поднята,—

И сладко близит радость наша

С дарами Вакха — дар Христа.

1911

Засыпать под ропот моря,

Просыпаться с шумом сосен,

Жить, храня веселье горя,

Помня радость прошлых вёсен;

В созерцаньи одиноком

Наблюдать лесные тени,

Вечно с мыслью о далеком,

Вечно в мареве видений.

Было счастье, счастье было,

Горе было, есть и будет…

Море с вечно новой силой

В берег биться не забудет,

Не забудут сосны шумом

Отвечать на ветер с моря,

И мечты валам угрюмым

Откликаться, бору вторя.

Хорошо о прошлом мыслить,

Сладко плакать в настоящем…

Темной хвои не исчислить

В тихом сумраке шумящем.

Хорошо над серым морем,

Хорошо в бору суровом,

С прежним счастьем, с вечным горем,

С тихим горем, вечно новым!

Июль 1911

Majorenhof

Отели, с пышными порталами,

Надменно выстроились в ряд

И, споря с вековыми скалами,

В лазурь бесстрастную глядят.

По набережной, под каштанами,

Базар всесветной суеты,—

Блеск под искусными румянами

В перл возведенной красоты.

Пересекая гладь бесцветную,

Дымят суда и здесь и там,

И, посягнув на высь запретную,

Краснеют флаги по горам.

И в час, когда с ночными безднами

Вершины смешаны в тени,

Оттуда — спор с лучами звездными

Ведут отельные огни.

1909

Luzern

Меж облаков, обвивших скалы,

Грозе прошедшей буйно рад,

Ты вниз стремишься, одичалый,

Сребристо-белый водопад.

И снизу, из окон отелей,

Мы смотрим в высоту, к тебе,—

Где ты, меж неподвижных елей,

Своей покорствуешь судьбе.

Напитан вечными снегами

На вознесенных высотах,

Ты в пропасть падаешь, струями,

Взметающими влажный прах,

Чтоб, о гранитные громады

Разбив бушующую грудь,—

Как все земные водопады,

В заливе мирном потонуть.

26 августа 1909

Brienz

И вы, святыни снега, обесчещены,

Следами палок осквернен ледник,

И чрез зияющие трещины

Ведет туристов проводник.

Но лишь свернешь с дороги предназначенной,

Туда, где нет дорожек и скамей,—

Повеет мир, давно утраченный,

Среди оснеженных камней!

Быть может, мы — уже последние,

Кто дышит в Альпах прежней тишиной.

Вершины царственно-соседние

Одеты влажной синевой.

Парит орел над скалами точеными;

Настороживши слух, стоят сурки;

Объяты рамами зелеными,

Синея в блеске, ледники.

Еще здесь живы замыслы Создателя,

Искавшего торжественных услад,—

Непогрешимого ваятеля

Непостигаемых громад!

Он, протянув просторы ярко-синие,—

Из черни, зелени и белизны

Творил единственные линии,

Свои осуществляя сны.

1909

Montenvers