Слепительный срезает серп

Полуденную жатву года.

В разгаре лето. Но природа

Уже предчувствует ущерб.

Остановись, небесный серп!

Или, как Аттис распаленный,

Серпом пожавший колос свой,

Жар сил, добела накаленный,

Охлады хочет ключевой?

14 июля

Разрушил в бегстве Гот злорадный

Нам акведуки, выпил свет,

Что, как маяк, в ночи прохладной

Звал муз под кров мой на совет:

Я с небом слепну, света жадный.

Живым я замкнут в темный гроб,

Как в чрево китово Иона

Иль как за дар хмельной Марона

Отдавший глаз во лбу Циклоп.

Лежи, сплетая в арабески

Волокна тьмы, отзвучья слов,

Пока не выйдет в новом блеске

Июльский Лев на жаркий лов.

15 июля

Титан, распятый в колесе,

Зажженном яростью круженья,

Дух человека, дух движенья,

Пройти ты должен через все

Преображенья, искаженья

И снятым быть, обуглен, наг,

С креста времен; прочь взят из ножен

Твой светлый меч, и в саркофаг

Твой пепл дымящийся положен.

21 июля

Глубь воды меня во сне манила;

Спорить с ней не стало в теле сил:

К омуту я с берега скользил…

Морок сна дневная явь сменила

Сном своим… Дух бодр, и не властна

Темная над зрящим глубина,

Но и явь — завеса: пьют зеницы

(Пальму так поит из недр волна)

В белый полдень звездный свет Царицы.

24 июля

«Жил царь в далекой Фуле,

Он милой верен был…»

Как ярок звезд в Июле

Неугасимый пыл.

Незыблемые светы:

Двенадцати царей

Горящие обеты

У замкнутых дверей…

«Жил царь в далекой Фуле,

Был верен до конца…»

Как пламенна в Июле

Игра Ее венца.

Осиротели светы

Двенадцати царей,

Но ярче их обеты

Ушедшей в Эмпирей.

В мечте святой лелея

О дальней Фуле весть,

Я к небу Водолея

Забуду ль взор возвесть,

Когда взыграют светы

Двенадцати царей

И повторят обеты

Владычице своей?

27 июля

Четыредесять и четыре

В войне, гражданских смутах, мире

Промчалось года с дня того,

Как над Невой мы с ним простились,

И вскоре в Киеве постились

Два богомольца, за него,

В церковном послушаньи русском

Утверждены. У друга, в Узком,

Меж тем встречал он смертный час.

Вмещен был узкою могилой,

Кто мыслию ширококрылой

Вмещал Софию. Он угас;

Но все рука его святая

И смертию не отнятая

Вела, благословляя, нас.

15/28 июля

Каникула… Голубизной

Гора блаженного Дженнара

Не ворожит: сухого жара

Замглилась тусклой пеленой,

Сквозит из рощ Челимонтана.

За Каракалловой стеной

Ковчег белеет Латерана

С иглой Тутмеса выписной.

Вблизи — Бальбины остов древний.

И кипарисы, как цари,—

Подсолнечники, пустыри:

Глядит окраина деревней.

Кольцом соседского жилья

Пусть на закат простор застроен —

Все ж из-за кровель и белья

Я видеть Купол удостоен.

29 июля

Каникула, иль песья бесь…

Стадами скучились народы:

Не до приволья, не до моды.

А встарь изнеженную спесь

Она гнала в Эдем природы.

Лишь ящерице любо здесь,

В камнях растреснутых и зное,

Да мне. О ласковом прибое

Волны к отлогому песку

Я не мечтаю в уголку

Моей террасы отененной,

На град взирая воспаленный.

29 июля

В ночь звездопад днем солнце парит,

Предсмертным пылом пышет Лев.

Спрячь голову: стрелой ударит

Любовь небесная — иль гнев.

Был небу мил, кто дали мерил

Кометным бегом — и сгорел;

Кто «золотому блеску верил»,

Поэт,— и пал от жарких стрел.

В бестенный полдень столько милых

Теней глядится через смерть!

И сколько глаз в твоих светилах

Сверкнет, полуночная твердь!

И скольких душ в огнях падучих

Мгновенный промелькнет привет!

Угаснет пламень искр летучих,

Начальный не иссякнет свет.

А времена в извечном чуде

Текут. За гриву Дева Льва

С небес влачит, На лунном блюде

Хладеет мертвая глава.

2 августа

Едва медовый справлен Спас,

Светает Спас преображенский.

Спас третий — с вечери успенской.

Иванов день: всему свой час.

Крест, свет нагорный, Лика чудо,

С главой усекновенной блюдо:

Страстных святынь иконостас.

Мед с краю, горечь в сердце кубка.

Путь к обновленью естества

Доколе будет — с оцтом губка,

Усекновенная глава?

В юдоли слез трех райских кущей,

Как Петр восторженный, ищу,

Покинутый, к Мимоидущей

Тянусь и — сирота — ропщу,

Что, лишь в нетварном убеленье

Земля завидит свой Фавор,

Над полым гробом уж Успенье

Величит ангельский собор,

Преображенью праздник смежный,

Ты, риза белая души,

Ты, в зное вихрь Марии Снежной,

Пожар чистилища туши

И, след стопы лелея нежной,

Остылый пепл запороши.

5 августа

С тех пор как путник у креста

Пел «De Profundis»,[13]— и печали,

И гимнам чужды, одичали

В безлирной засухе уста.

Благословенный, вожделенный

Я вновь увидел Вечный Град,

И римским водометам в лад

Взыграл родник запечатленный.

Не надолго, Был духу мил

Отказ суровый палинодий:

Прочь от языческих угодий

Он замысл творческий стремил.

Но в час, когда закат оденет

Полнеба в злато, хоровод

Взовьется ласточек,— вот, вот

Одна, другая вдруг заденет

Тебя крылом, в простор спеша:

Так ныне каждый миг летучий

Волной лирических отзвучий

Спешит напутствовать душа.

8 августа