Триполи, прежде кичившийся своей неприступностью, находился теперь в состоянии тревоги и хаоса. Многие состоятельные жители перебрались в маленький порт Дерну. Сам паша пока что укрывался за толстыми стенами дворца с узкими бойницами. Не было дня, чтобы ему не приходилось прибегать к помощи янычар для подавления очередного бунта. Остававшиеся в городе рабы-американцы не скрывали улыбок, предвкушая скорое освобождение. По слухам, даже Мурад Раис продался Алжиру и уже отправился туда по суше. Никто не знал, чему верить, чему нет. Зулейка была полна решимости исполнить, по ее мнению, собственный долг. У нее имелась союзница в лице белокожей женщины по имени Амина, к которой паша воспылал необыкновенной любовью. Амина превратилась в его любимую наложницу; стали шушукаться, что она, чего доброго, будет принята в полк его жен, если ее прежде не отравят или не выкупят.

Амина была первой, к кому обратилась Зулейка, начав с невинных на первый взгляд вопросов и предположений. Обычно томная и ко всему безразличная, Амина быстро проявила интерес к разговору, а потом задумалась с плутоватым выражением на лице.

– Ты права: за нее можно получить огромный выкуп, и не только в виде денег, но и союза с французами. Негодяйка представляет собой опасность, избавление от которой тоже кое-чего стоит. Уверена, что мой повелитель паша заинтересуется, узнав, каким сокровищем обладает. Думаю, ты тоже вздохнула бы спокойнее, если бы твоего брата перевели в более безопасное место, скажем, в Дерну.

Терпеливая Зулейка не торопила события. Тем временем обстрелы Триполи усилились. Американские фрегаты и бриги стояли непосредственно в гавани, не выпуская оттуда ни одного триполитанского судна.

Зулейка тревожилась, что ее изощренные намеки пропадут даром. Между тонкими бровями ее брата Камила пролегла глубокая борозда. Пока паша прятался за дворцовыми стенами, Камилу приходилось удерживать порядок, что было нелегким делом, ибо население осажденного города готово было в любую минуту поднять панику.

Однако чело Камила неизменно разглаживалось, когда он укладывался на ложе вместе со своей златокожей и златоглазой возлюбленной, мгновенно околдовывавшей его своим благоуханным телом. Ей он открывал душу и часами мечтал вслух о том желанном дне, когда он сможет сделать ее своей женой. Пока что из опасения, как бы она снова не забеременела, он овладевал ею своим излюбленным способом; она, в свою очередь, научилась доставлять ему наслаждение иными путями.

В такие минуты она забывала обо всем на свете и превращалась в чуткое женское тело, тонко настроенный инструмент, предназначенный только для того, чтобы дарить и принимать чувственное наслаждение. Она была настоящей одалиской. Днем она либо разъезжала верхом с янычарами, либо брала уроки старинного танца у молодой женщины, широкие бедра которой обладали способностью самостоятельно вибрировать под односложные музыкальные завывания. Так Лейла научилась управлять мышцами своего живота и двигать ими независимо от движений рук и плеч. Камил пришел в восхищение от ее прилежания, а Зулейка не могла скрыть зависти, хоть и обронила презрительно, что это занятие для рабынь, не знающих иного способа привлечь внимание господина.

– Камил и так не обделяет меня вниманием. – Улыбка Лейлы была столь же недоброй, как и выражение лица Зулейки. – Я учусь танцевать, только чтобы доставить ему удовольствие и привести в порядок свое обленившееся тело. – Она выразительно уставилась на жирные складки на теле Зулейки.

Та посерела, чего не смог скрыть толстый слой рисовой пудры, и проговорила негромко, но с нескрываемой ненавистью:

– Ты всего лишь шлюха, игрушка, которую скоро забросят. Возможно, мой брат женится на тебе, но не забывай, что, кроме тебя, у него будут и другие жены! Вот когда он вспомнит, что раньше ты принадлежала другому, и прогонит тебя, а то и превратит в рабыню какой-нибудь из своих жен. Не вечно тебе оставаться молодой и стройной!

– Зато сейчас я именно такая! – отрезала молоденькая Лейла и грациозно потянулась полуодетым телом.

– Стерва! Ведьма! – прошипела Зулейка, прищурив карие глаза. Лейла пренебрежительно расхохоталась.

Она не стала рассказывать Камилу об этой стычке, потому что ей было почти жаль Зулейку. К тому же, поразмыслив, она была вынуждена признать ее правоту. Мариса жаждала теперь одних наслаждений и пестовала свою проснувшуюся женственность. Впрочем, разве существовал иной выход? Она оказалась в обществе, где роль женщины исчерпывалась тем, чтобы радовать мужчин и дарить им наслаждение. Пусть Камил ценил ее ум и обсуждал с ней государственные дела, ночи с ним снова расставляли все по своим местам.

Позднее лето было нестерпимо жарким, в синем котле неба полыхало расплавленное солнце. Слепой поэт, получив от прохожего звонкую монетку, принимался декламировать древние опусы, уличные торговцы расхваливали свой товар, словно со времен калифов ровно ничего не изменилось и никогда не изменится.

Во внутреннем дворе дома Камила Хасана, уберегаемом от жары толстыми стенами, сладко пахло цветами и благовониями, музыка заглушала приближающуюся канонаду. Все оставалось в точности таким же, как сто и больше лет тому назад. К чему перемены?

Тем не менее изменения произошли, и настолько стремительно, что застали врасплох даже Зулейку. Однажды в отсутствие Камила в дом заявились стражники из дворца паши, чтобы, согласно их учтивым разъяснениям, взять обеих женщин под высокое покровительство их господина. По приказу самого турецкого султана Камила Хасана перебросили на оборону Дерны. Его сестре надлежало теперь проживать в гареме паши, пока не появится возможность переправить ее обратно в родительский дом. Что касается француженки, пользовавшейся покровительством Камила Хасана, то необходимость такового отпала. Французский консул проявил настойчивость, и паша, озабоченный войной с далекой Америкой, не желал настраивать против себя также и Францию.

Лейлу, снова облаченную в женские одежды, с укутанным лицом, пронесли в носилках вместе со всеми ее пожитками по запруженным улицам, где раньше она привыкла свободно гарцевать в окружении янычар, чтобы доставить в дом французского консула, расположенный на окраине расползшегося во все стороны города. Молодой женщине объявили, что ее доставят по суше в ближайший безопасный порт, откуда она отправится во Францию.